— Знаешь, каких людей не любит наш брат? — едва сдерживая гнев, сказал Стефан. — Мелких! Понимаешь ты? Мелких! Таких, как ты, Никша! Он подарит тебе эти несчастные сто мечей, но ты для него навсегда останешься обычным лавочником. Он никогда не примет тебя, как равного! Это ты понимаешь, жадный осел?

— Вон оно чего! — почесал затылок Надир. — Мелкий, говоришь? Я, кажется, понял, о чем ты говоришь… Не вопрос, тогда сыграем по-крупному, брат. Ты еще удивишься, до чего я не мелок.

— Ну, так удиви меня, — поднял бровь Стефан. — Я в предвкушении…

— Не придумал еще, — сквозь зубы ответил Надир. — Поехали быстрее. Жрать охота, просто сил нет. Меня от фиников воротит уже. Пойдем в порт, в нашу харчевню?

— Само собой, — кивнул Стефан. — Я возьму вымя свиньи в острой подливке, сонь в меду и пирог с почками. И еще родосское печенье. Хочется сегодня побаловать себя.

— А я закажу жареного ягненка, — проглотил набежавшую слюну Надир. — Без этих твоих подливок. Вы, ромеи, только портите хорошее мясо. Открой мне тайну, брат! Как вы можете жрать жареных мышей? Меня ведь чуть наизнанку не вывернуло, когда я это в первый раз увидел.

— Вкусно же, — пожал плечами Стефан, — вот и едим. А с хорошим вином так и вовсе песня. А ты, бедолага, даже выпить не можешь.

— Мне нельзя! — поднял перед собой руки Надир. — Вино у нас под запретом! Пьяный человек уподобляется нечистому животному.

— Ладно, пошли уже, — вздохнул Стефан. — Вон! Коммеркиарий уже несется к нам. Видишь, какая радостная рожа. Думает, что ему мы тоже заплатим.

— А мы не заплатим? — поднял бровь Надир.

— Заплатим, — вздохнул бывший доместик. — Только не ему, а самому проконсулу. Этот жадный шакал нипочем не давал железо вывозить.

— Ладно, — махнул рукой Надир. — Мы вроде бы внакладе не остаемся. И даже совсем наоборот. Разберемся с делами, и пойдем в харчевню. Я там своего ягненка съем, а ты вина напьешься. Ты знаешь, что с такими, как ты, происходит после смерти? Ведь сказано: «Если человек умрет пьяницей, то он встретит Аллаха как идолопоклонник!»

— Да что за жизнь! — горестно вздохнул Стефан. — Бедный я, бедный! С собственным братом выпить не могу! Вот Само — это да! Этот точно с собой пару бочек привезет, я его знаю!

— А знаешь, брат, — задумчиво повернулся к нему Надир, — почему этот мытарь сияет, как старая шлюха при виде пьяного матроса?

— Почему? — не понял Стефан.

— Мы тут одни, брат! Караваны нынче боятся идти в те земли. Ромейские купцы еще не договорились с арабами, а арабы — с ромеями. А это значит…

— Это значит, что мы заработаем куда больше, чем рассчитывали, — задумался Стефан. — Как думаешь, успеем еще раз съездить?

— Успеем! — кивнул Надир.- Только выезжать надо сразу, а потом ехать из Мекки в Александрию. Иди к проконсулу, договаривайся про железо. И не забудь его долю занести.

— И не забыть отправить с Ицхаком весть брату, — задумался Стефан. — Три недели по морю до Тергестума и потом почтой до Братиславы. Да, должны успеть… Тогда мечи брат Само привезет с собой. Он, наверное, сейчас в Братиславе своей сидит, и дрыхнет до полудня. Там сейчас такой холод собачий, что из дома не выйти. Кстати! Тебе не кажется, брат, что милосердный господь поразил нас обоих безумием?

В то же самое время. Гамбург.

Небольшой острог, срубленный на огромном острове, омываемом Лабой со всех сторон, стал новым форпостом княжества в северных землях. Каменный замок строился вокруг него, и его стены поднялись уже на треть. Вышата перевез своих людей сюда, оставив устье Альстера за собой. Как-никак, тридцать три коровы за ту землю заплачено. Люди, которые жили раньше в добротных избах, теперь снова переселились в землянки. Старое жилье осталось на берегу, и сгорело дотла, когда напали франки. Здесь все было временным, потому что, как только встанет замок, острог разберут по бревнышку и построят из него еще один склад. Склады тут как раз были капитальными. Контора Вышаты, она же его дом, позже превратятся в пристанище кладовщиков и писарей, а пока что лучше дома в Гамбурге не было. Именно поэтому герцог Тюрингии Радульф и великий князь Самослав встретились именно здесь.

— Ну, что? — усмехнулся князь, когда все положенные приветствия прошли, а запеченный бараний бок был съеден уже наполовину. Половина осталась и в кувшине, что стоял перед самыми могущественными людьми в этих землях.

— Теперь ты веришь, что я тогда не спятил?

Легкое тепло потекло по жилам собеседников и подарило ту приятную легкость членам, что бывает при употреблении хорошего алкоголя. А тут, на столе алкоголь был первосортным. Небольшое хобби талантливого самоучки Григория превратилось понемногу в серьезный бизнес. Епископское подворье с продажи различных настоек, водок и бренди зарабатывало куда больше, чем бросали в церковную кружку прихожане. Князь не баловал свою епархию, приучая церковь жить на свои. Доля в производстве жаток и книгопечатная мастерская тоже вносили свой вклад в церковную казну. И, как следствие, собор в Братиславе рос понемногу, удивляя своими будущими размерами язычников. Они все еще молились на капищах в священных рощах, почитая княгиню Людмилу за живую ипостась Богини.

Новый герцог Тюрингии от ранения оправился совершенно, голова у него была весьма крепкая. Плечистый мужик лет тридцати с бритым по обычаю франков затылком расслабленно сидел, и вертел в руках кубок. Рубаха из толстого полотна была расстегнута у ворота, обшитого богатой золоченой тесьмой. Он был слегка смущен.

— Словно во сне все, князь, — покаянно сказал Радульф. — Только когда мне твой человек полный ларец золота принес, я и поверил.

— Я слышал, ты уже сербов почти выбил из Тюрингии, — чуть усмехнулся Самослав.

— Совсем немного осталось, — серьезно ответил Радульф. — К лету управлюсь. Мы с Дерваном уже договорились обо всем. Я ему парочку упрямых родов скормлю, пусть разорит их вконец. Там добрые земли, я их потом своими людьми заселю. В отцовских владениях за Маасом тесновато становится.

— Что у франков делается? — спросил Самослав.

— Да ничего нового, — пожал плечами Радульф. — Только вот молодая королева померла в родах. Степнячка которая.

— Это хана Октара дочь? — вскинулся Самослав.

— Она, — кивнул герцог.

— Сама померла или помог кто? — вопросительно посмотрел на него князь.

— Точно не знаю, но ничему не удивлюсь, — шумно хлебнул из кубка Радульф. — У нашего Дагоберта сына два, и королевства тоже два. И эта тоже мальчишкой разродилась. Но померла вот… И мальчишка помер… Так что получается, очень уж вовремя все это случилось.

— Хм, — задумался князь. — А сделай-ка для меня кое-что…

— Что именно? — насторожился герцог.

— Узнай, кто роды принимал, кто рядом был в это время. Вообще все, что можно узнай. Любые подробности, любые имена…

— Узнаю, — кивнул герцог. — Я сейчас в Нейстрии в чести. Королек наш поиздержался изрядно, а тут я ему целое герцогство сохранил, да еще и гору денег отвалил за должность. Непременно узнаю. Да только думаю я, тут и узнавать нечего. Нантильда ее отравила, больше некому.

— Ты все-таки узнай, Радульф, то, что я прошу, — задумчиво сказал князь. — Знать и догадываться — разные вещи. Тут ошибиться нельзя никак. Мне нужны имена…

Позже, когда герцог уже уехал к себе, князь сказал Звонимиру.

— Я ему не особенно доверяю. Нам во Франкию человечка толкового надо послать, разведать там, что к чему. Есть кто-то на примете?

— Есть, государь, — серьезно кивнул Звонимир. — Не человек, а чистое золото. Во всем княжестве лучше него и нет никого. Людей обрабатывает так, как ни один из нас не умеет. Даже ты, княже…

— Почему не знаю? — заинтересованно спросил князь. — Кто такой? Что уже сделал?

Вместо ответа боярин протянул ему свиток. Он был невесел.

— Прости, княже, — покаянно повесил он голову, — что раньше тебя в известность не поставил. Последний материал перед самой поездкой получили. Не хотел отдавать в Братиславе, побоялся, что тогда ты не поедешь никуда. Или вовсе сгоряча глупостей натворишь. А с Радульфом у нас давно уговор о встрече был. Ее сорвать никак нельзя было.