Ноябрь 633 г. Кесария Палестинская.

Кесария Косте решительно не понравилась. Всего лишь небольшой городок, еще не оправившийся от разорения бесконечной войной. Крошечные дома, прилепившиеся друг к другу, с плоскими крышами, как и везде на Востоке, были построены на скорую руку там, где когда-то прошли пожары. Театр и цирк еще были целы, но состояние их было плачевным. Никто не собирался их ремонтировать. В городе, по большей части, звучала греческая речь, и Коста чувствовал себя здесь, как рыба в воде. И тот человек, к которому он шел, тоже свободно говорил по-гречески. Да иначе и быть не могло. Как еще вести дела в Сирии и Палестине, где две трети купцов — греки?

— Почтенный Ицхак! — коротко поклонился Коста, войдя в лавку иудейского купца. — Как поживает твоя семья? Здоровы ли они?

— Слава Яхве! — Ицхак провел руками по лицу. — Моя семья сейчас очень далеко отсюда, и это делает меня счастливым. Я просто веду здесь дела.

— Тергестум! — понимающе кивнул Коста. Он слышал об этом месте. Уже несколько купцов из Александрии вывезли туда своих близких.

— Говори, парень, зачем пришел? — Ицхак не слишком вежливо прервал едва начавшийся поток любезностей. — Не думаю, что ты приплыл сюда из Александрии для того, чтобы поинтересоваться моей семьей.

— Ваша проницательность поистине безгранична, почтенный, — сказал Коста с самым серьезным видом. — Это письма для вас, из Александрии. И мне нужен некто Стефан. Где его найти?

— В таверне, у порта, — махнул рукой купец куда-то вправо. — Он отъедается за месяцы лишений. По-моему, в Кесарии скоро не останется ничего съестного. Его брат тоже с ним, если тебе вдруг интересно.

— Не интересно, — помотал головой Коста. — Мне велено просто письмо передать.

— Тебе тут Стефана каждый покажет, — объяснил купец. — Он же нашел своего брата, весь Восток гудит и рвет на себе волосы. Наш проконсул, чтоб ему пусто было, ходит счастливый, как кот, укравший рыбу с хозяйского стола. Я думаю, он имеет какое-то отношение ко всему этому делу. Ты что, не слышал эту историю? Ты серьезно?

Коста отрицательно помотал головой, он не слышал. Он был человеком сугубо приземленным и не любил досужие сплетни. Порт был неподалеку, и ту самую таверну он нашел очень быстро. Стефан был там, Ицхак не ошибся. Евнух со свежим шрамом на лице и смуглый голубоглазый громила со странно знакомым лицом сидели за лучшим столом, уставленным яствами так, что на нем уже и места не оставалось. Громила заставил Косту напрячься. Этот мужик, под рубахой которого перекатывались могучие мускулы, был опасен. Такой зарежет, и не поморщится. Он сидел расслабленно, только расслабленность эта была обманчива. Его нож длиной в локоть лежал рядом так, что вытащить его и вскрыть кому-нибудь глотку мужик сможет одним движением. Коста видел похожих парней в банде Глыбы. Налетчики, грабители, убийцы… Только в отличие от них, этот не казался тупым, как колода душегубом. Его глаза были умны и насмешливы. Евнух тоже показался ему довольно странным. По крайней мере, раньше Коста таких евнухов не встречал. Взгляд его был острым и оценивающим, словно у воина перед схваткой. Коста поежился и решительно направился к ним.

— Почтенный Стефан? — спросил он.

— Это я, — высоким мелодичным голосом ответил тот. — Чего тебе надо, парень?

— Вам письмо, — коротко ответил Коста и протянул запечатанный свиток.

Евнух жадно вцепился в папирус и начал читать. По мере того, как он читал, на его лице нетерпение сменилось выражением счастья, и он что-то сказал громиле напротив. Арабского языка Коста пока не понимал, он еще учил язык египтян.

— Ответ будет? — спросил Коста.

— Будет, — кивнул Стефан. — Завтра придешь сюда в это же время. А куда ты плывешь, парень?

— В Константинополь плыву, — ответил Коста.

— Ты знаешь Сигурда Ужас Авар? — удивил его евнух.

— Да кто же его не знает, — усмехнулся Коста. — Я даже знаю, где он пьет после службы.

— Тогда скажи ему, что Стефан шлет ему свой привет, — сказал евнух. — А еще скажи, что я скучаю по его стихам. Скажи это обязательно, не забудь!

— Сделаю, — кивнул изумленный Коста. Он и представить себе не мог, что могучий императорский гвардеец, сладкая мечта всех столичных вдовушек, пишет какие-то там стихи.

Коста вышел, а Стефан сказал на арабском.

— В начале июня нам надо быть в Александрии. Брат Само приедет, и мама с ним. Написано так, что посторонний не поймет, но сомнений нет. Это письмо от нашего брата.

— Ты что, шутишь? — наклонился вперед Надир. — Они переплывут море, чтобы увидеться с нами?

— Ты просто не знаешь нашего брата, Никша, — покачал головой Стефан. — А когда узнаешь, то больше не будешь задавать таких глупых вопросов. Тебе и, впрямь, суждено великое будущее. Да и мне, пожалуй, тоже, если я закончу к тому времени свою книгу. Я в ссылке, а тут ведь все равно заняться нечем. Эта жратва мне уже в рот не лезет. Рассказывай дальше про обычаи арабов. И не пропусти ни одной мелочи. Это очень важно.

— Я тебе расскажу по дороге, — сказал Надир. — Мне тоже осточертел этот городишко. А раз так, может быть, сходить в Аравию, заработать деньжат? А, братец?

— Можно, — ответил, подумав Стефан. — Но в конце мая мы должны быть в Александрии. Что повезем в Аравию, брат?

— Как что? — удивился Надир. — Железо, конечно. Что еще нужно людям, которые мечтают умереть в бою?

В то же самое время. Верхний Египет.

Вацлав и представить себе не мог, что Египет окажется настолько огромен. Он шел по Нилу уже не первый месяц, но вокруг него была все та же картина. Две узкие полоски земли вдоль берегов, на которых разбросано бесчисленное множество крошечных домишек, покрытых местным камышом. В Египте не было зимы, лета, осени и весны. Тут жили совсем иначе. Египет знал лишь три времени года — время засухи, время разлива и время всходов. Так было последние несколько тысяч лет, и жизнь египтян оставалась неизменной, подчиняясь неумолимому колесу судьбы.

Сейчас наступило время Перет — время всходов, и берега реки покрылись ровной нежной зеленью. После месяцев иссушающей жары, превращавшей землю в подобие камня, после месяцев разлива, когда Нил казался бескрайним, привычная любому северянину свежая травка и листья казались каким-то чудом. Изумрудные поля и веселые люди, поющие протяжные песни, говорили о том, что урожай будет добрым. На этот раз Нил смилостивился над своими детьми. Он дал воды не много, и не мало. Он дал ее ровно столько, сколько нужно для того, чтобы удобрить поля. Малый разлив — голод. Большой разлив — наводнение и разрушенные дома. Местная жизнь оказалась очень хрупка и очень непривычна. Для начала Вацлаву запретили пить воду, только противное кисловатое пиво. Воду можно было бы прокипятить, но Нил был до того грязным и мутным, что Вацлав беспрекословно подчинился. Пить такую воду — чистое самоубийство.

Как его занесло в такую даль? Очень просто, он получил приказ. Ему нужен истинный повелитель этой земли, ее патриарх. Владыка Вениамин прятался от властей, и по слухам, он укрылся в одном из монастырей в Верхнем Египте, где власть императоров была эфемерна. Здесь людей держали в капкане две пустыни, обнявшие великую реку, а вовсе не солдаты префекта. Их тут было очень мало, а значит, чем дальше на юг, тем больше тех, кто не боялся верить так, как верили их отцы. Монастыри южных пустынь были оплотом монофизитов.

Лицедеи, с которыми он путешествовал, делали вид, что идут поклониться святым местам, а представления они давали для того, чтобы не умереть с голоду. Пока что им верили. Толстяк Евномий никуда не поехал, он остался охранять дом, который купили артисты после того дела в Константинополе. А еще артисты дали клятву служить новому господину, в щедрость и силу которого они уверовали безоговорочно сразу же после аванса. Они поднимались вверх по реке очень долго, пока не случилось вот это…