— Прости меня, святой отец, я грешна, — Анна поцеловала руку священника.

— Ты желаешь принять причастие, дочь моя? — немолодой уже смуглый египтянин пристально смотрел на лицедейку. — Это нелегко. Твое племя грешно изначально. Когда ты творила блуд в последний раз?

— Я живу в браке, святой отец, — опустила глаза Анна, и добавила. — А блуд у меня был год назад. Мы тогда с голоду умирали. С тех пор я верна мужу, и мне уже отпустили этот грех. Я хочу принять причастие и исповедоваться.

— Ты великая грешница, — поджал губы священник. — Ты нечиста. Как я могу допустить тебя до святых даров?

— Я молилась и держала пост, святой отец,- упрямо сказала Анна. — Ты не можешь лишить меня причастия.

— Не могу, — нехотя согласился священник, поднося лицедейке кусочек сухой лепешки и вино. — В чем твой грех, дочь моя?

— Я лгу людям, святой отец, — покаянно опустила голову Анна. — Я притворяюсь, что иду к святым местам, но это не совсем так. Точнее, я иду туда, но не только за этим.

— А зачем же еще? — удивился священник.

— Я ищу преосвященного Вениамина, — кротко ответила Анна. — Отведи к нему меня и моих спутников.

— Что? — побледнел священник. — Ты служишь Киру, этому исчадию Сатаны? Говори! Ведь ты на исповеди! Господь покарает тебя за ложь!

— Нет, — замотала головой Анна. — Кир — истинный дьявол во плоти. Мы все ненавидим его. Со мной плывет человек, который должен передать пророчество самому преосвященному.

— О чем оно? — изумился священник.

— Я знаю не все, святой отец, — подняла глаза Анна. — Я ведь всего лишь служанка того, кто идет со мной. Поговори с ним сам. Но он говорит, что наша земля и наша вера спасутся. Власть императоров в Египте рухнет.

— Господи боже! — священник упал на колени перед иконой. — Я ведь верил. Я молился, чтобы это случилось.

Он встал, отряхнул колени и посмотрел на лицедейку тяжелым, словно камень, взглядом.

— Вы увидите преосвященного, дочь моя, — спокойно сказал он. — Но если он почует ложь, вам не уйти. Ваши кости развеет ветер пустыни. Ты готова к этому?

— Я готова, святой отец, — спокойно ответила Анна. — Тот, кто прибыл со мной, передаст владыке печальную весть. Менас, брат нашего патриарха, стал мучеником на его глазах.

Две недели спустя. Константинополь.

Столица встретила Косту привычным шумом. Он вдыхал вонь толпы и чарующие запахи, несущиеся из таверн. Коста уже успел возненавидеть пресный египетский хлеб, кислое пиво и плавящее мозг солнце, а теперь он словно попал в рай. Он наслаждался прохладой и всем тем калейдоскопом цветов, вкусов и запахов, что обрушила на него столица прямо в порту. Он вдыхал родной воздух полной грудью, и не мог надышаться. Он и не думал, что так соскучился по этому городу. Контора торгового дома была в гавани Неорион, и Косту там уже ждали. Он сдал груз и письма, а потом рассказал Марку о необычных людях, с которыми он познакомился по дороге. Он и не думал, что потом все повернется именно так…

Коста несся со всех ног на Константинов форум. Купец Марк любезно просветил его, с кем он имел честь беседовать в Кесарии, и парень устремился в таверну на Форосе со всех ног. Туда, где в воскресный день Сигурд Ужас Авар любил посидеть со своим закадычным другом Хаконом. Эта таверна тоже принадлежала Торговому дому, поэтому Коста знал ее прекрасно. Там было дорого, очень дорого, не по карману простому приказчику. Если быть честным до конца, то Коста вовсе не собирался никуда идти и какие-то там приветы передавать, но когда он узнал… Отказать брату самого государя? Увольте! Он не самоубийца!

Данов в таверне еще не было. В углу стоял богато накрытый стол, на который служители поставили большой кувшин вина. Щуплый безбородый человечек с острой лисьей мордочкой сидел на скамье с похоронным видом, словно ожидая чего-то. Его трагический вид был так забавен, что Коста из своего угла за решетчатой перегородкой смотрел только на него. Ему все равно было скучно, а в таверне было еще пустовато, обеденное время только началось. К императорскому евнуху (а это был он, вне всякого сомнения) подошел служитель и что-то негромко сказал. Евнух с горестным вздохом достал кошель и отсчитал горсть мелкого серебра. Его расстроенный вид был так потешен, что Коста даже улыбнулся. Но тут евнух воровато оглянулся и, убедившись, что на него никто не смотрит, провел рукой над кувшином. Выражение горя на его личике сменилось на торжествующую гримасу.

— Ах, ты сволочь! — выпучил глаза Коста, который понял все и сразу. Ведь прямо в этот момент в таверну вошел Сигурд Ужас Авар и Хакон Кровавая Секира, два наемника-дана, известных всему Константинополю. Сигурд небрежно кивнул евнуху и жестом отпустил его. Тот коротко поклонился и ушел.

— Твою мать! — Коста выскочил из-за своего стола и накрыл рукой кувшин.

— Тебе руку ломать, дурак? — спокойно спросил Сигурд, который посмотрел на Косту с каким-то нездоровым любопытством. — Совсем жить надоесть?

— Тебе Стефан шлет привет, — ответил Коста. — Он просил передать, что скучает по твоим стихам. А вино в кувшине отравлено.

— Садись, — сказал Хакон, который соображал чуть быстрее своего могучего друга. — Говори все, что видел.

— Тогда вам тоже придется мне кое-что рассказать, — нахально ответил Коста, жестом заказывая еще вина. — Если вы хотите жить, конечно…

На следующий день.

Впервые за долгие месяцы Василий был по-настоящему счастлив. Он потратил почти все свои невеликие накопления. Даны пили и жрали за десятерых, и только блестящая идея, посетившая Василия, могла спасти его от полного разорения и нищеты. Он отравит их, а винить будут таверну, а не его. Он-то тут при чем? В то утро работа горела в его руках. Он и песенку какую-то начал напевать, чего не случалось уже очень долгое время. И даже какой-то дан, присланный господином протоасикритом, не смог испортить ему отличного настроения.

— Патрикий сказать, тебе с бумагами во дворец Буколеон идти, — сказал дан. — Быстро идти, он ждать.

— А какие бумаги с собой взять? — растерялся Василий.

— Я не знать, — равнодушно пожал плечами наемник. — Я только проводить. Ты быстро идти. Он злой быть, если ты опоздать.

— Святые угодники, — засуетился Василий. — Да что же мне взять-то? Вот это, скорее всего! Но я еще это и это возьму. Вдруг понадобится! Во дворец Буколеон? Император в Антиохии. Патрикий что, самой императрице докладывает? Странно как…

Василий почти побежал за могучим наемником, от которого разило застарелым потом и вином. Он едва поспевал, а кипа свитков папируса только мешала ему. Он то и дело ронял что-нибудь, а потом бросался поднимать, с отчаянием глядя в удаляющуюся спину варанга.

— Господи боже! — чуть не плакал Василий. — Не потеряться бы! Я же не найду патрикия в этом дворце! Еще опоздаю! Он же меня прибьет!

Но он успел. Дан остановился перед массивной дверью и жестом остановил евнуха.

— Тут стоять! Ждать!

— Уф-ф! — Василий вытер со лба проступивший пот. — Успел! Ну, надо же, страсть какая! Надо в церковь зайти, свечку поставить!

— Вас ждут, — из двери вышел толстый евнух с одутловатым лицом. Он был очень стар, даже удивительно, что его еще держали на службе. А еще, этого евнуха знали все…

Это же протовестиарий(1) императрицы, — мелькнула запоздалая мысль, но ноги уже сами внесли его в покои. Он не ошибся, и листы папируса веером упали на пол. Василий рухнул на колени и протянул руку, чтобы поцеловать край платья той, чьего имени страшились все без исключения в этом дворце.

— Кирия! — просипел он внезапно севшим голосом. — Вы осчастливили своего слугу. Позвольте припасть к вашим ногам!

— Не приближаться к госпоже! — услышал он рык, мало похожий на человеческую речь. Могучая рука оттащила его назад. Василий поднял глаза и попытался потерять сознание от ужаса. На него насмешливо смотрели Хакон и Сигурд, и выглядели они здоровее некуда.