– Никуда они от вас не денутся, уверяю. Давайте начнём с аттестата о десятилетнем образовании.

– О десятилетке сама думала. Негде было учиться после войны.

– Видите, вот и хорошо. Школу вечернюю для вас мы организуем.

– Почему для меня?

– Извините, я неверно выразился – конечно, для желающих. Договорились?

– Договорились.

– Попрошу вас, нарисуйте ещё одну картину, покажу директору, для убедительности. Он меня поймёт.

А тебе, молодой человек, подарю вот эту картину, написанную мной маслом прошлой осенью. – Он подошёл к стене, с гвоздя снял небольшую картину с изображённым молодым берёзовым подлеском с жёлтыми, красными, зелёными листьями. – Нравится? Бери на память. Жизнь у тебя долгая. Куда занесёт – никто не знает. Посмотришь на картину, вспомнишь Кабырзу, может, и меня.

Мы поблагодарили за картину, оделись, вышли.

Картину мама нарисовала, отдала учителю. Десятилетку окончила. Дальше… не случилось.

Зимой с Ребровой горы любил я смотреть на деревню. Мороз, яркое солнце, радуга. Внизу маленькие дома. Из труб вертикально вверх в небо тянутся сизые полоски дыма.

Сколько дров приходится заготавливать местным мужикам? Это у кого какая печка, какой дом, какие дрова: осина или берёза (ель, сосну, кедр – не давали рубить). И всё одно это в два раза меньше, чем заготовлял отец. Дом у нас был большой, в две печи.

У деревни заготовлять дрова запрещалось. Ходили в лес за десять-пятнадцать километров. Отец ходил в пару с соседом, дядей Лёней. Иногда один.

В этот раз я уже окончил шестой класс, считал себя взрослым, запросился с ними. Раньше тоже хотел, но мама меня не отпускала:

– Мал ещё, подрастёшь – тогда.

Сейчас за меня вступился дядя Лёня:

– Маруся, отпусти, большой уже. Мы в его возрасте сами лес сплавляли. Посмотрю за ним. На плоту со мной поплывёт, понятное дело не с Женей. Мы с ним завтра уже дома будем. Он, – кивнул на отца, – твой, дня три проплавает.

– Лёня, ты того, я ничем не хуже тебя с рекой справляюсь. Будем одновременно.

– Ладно, моряк, пошли.

К обеду, через горы и лес, были на месте. Взрослые взяли с собой топоры, полезли в гору. Гора была крутая и высокая. Я увязался за ними. Поднимались мы с большим трудом. Кругом был густой лес: берёзы, осины, кусты. Под ногами редко была земля, в основном мелкие скальные камни.

– Начинаем. Гена, будь рядом со мной.

Дядя Лёня выбрал осину средней толщины, топором начал её перерубать. Пару раз передохнул.

– Берегись. Зайди повыше. Ещё пару рубов – и повалится вниз по горе. – Осина падала с шумом и треском, как и было предусмотрено вниз по склону горы. – Отрубим сучки, вершину, спустим вниз. Пока передохну – сруби несколько сучков.

Взял я топор. Сучки были толстыми и рубиться не хотели. Дядя Лёня с интересом смотрел за моими трудами. Улыбнулся:

– Вот так надо. – Два маха, и сучка нет. – Так вот, паря.

Мои глаза выражали восхищение.

– Ловко у вас получается.

– Не грусти, подрастёшь – так же будешь. Сколько себя помню, столько и лес валю… Так, теперь будем спускать к воде.

Дядя Лёня вонзил топор вдоль ствола и покачал вправо-влево:

– Нет, не пойдёт. Вырубим вагу.

Он подобрал нетолстую берёзу, срубил, сделал шест. – Попробуем. – Подсунул под бревно, покачал. Спустился к вершине, приподнял.

Бревно потихоньку сдвинулось. Потом ещё, ещё и как стрела полетело вниз, к реке.

Шум стоял адский. Вся тайга ревела.

– Слушай: если быстро затихнет, значит, застряло бревно. Придётся идти по следу – видишь, какая борозда осталась, смотреть, что там, где застряло. Если гудит дольше, я точно определяю, значит, на берегу. Слышишь – тихо. У реки. Пошли следующее дерево выберем. Это только первое, надо пятнадцать. До вечера успеем.

Дядя Лёня рубил, я лазил вокруг него по лесу. Он кричал: «Берегись», я лез в гору, очередной ствол уезжал со страшным шумом.

Уже под вечер сказал:

– Надо же, последняя лесина застряла. Давай передохнём да пойдём по следу. Отец, слышишь, пятнадцатую пустил.

Посидели прямо на камнях. Комары жрали без стеснения.

– Запомни: когда бревно летит вниз, невозможно определить, где оно пройдёт. Потому, пока последнее не ушло – никто вниз не спускается. Всякие случаи были.

Пошли по следу застрявшей лесины. Это была борозда глубиной на полствола. Спускались мы долго. Бревно застряло в грунте у подножия скалы, идущей по краю лога. Пришлось его отрубать от застрявшего конца и по новой спускать, изменив направление хода. Здесь мне с дядей Лёней пришлось вместе поработать вагами.

Только мы управились с бревном, продолжили спуск, как тайга загудела.

– Гена, в сторону, к скале! Отец у тебя ненормальный, ещё одну лесину пустил.

Я убежал к скале, а он стоял и смотрел на гору. Что он там видел – не знаю. Только я усёк, как огромная лесина проскочила между его ног, не задев его, и оставила под собой огромную борозду.

– Ну, сукин сын. Говорил же я ему: пятнадцать и вниз. Пусть спустится. Всё ему скажу, о чём думаю. Чуть не угробил. Видал, что делает, подлец?

Мы спустились к берегу. Наши бревна как попало валялись по всей округе, некоторые воткнуты в землю. Спуск крутой, они как летели, так и повтыкались со всей силы.

Отца долго не было. Мы поотрубали воткнувшиеся вершины.

– Завтра сколотим плот и пойдём.

Появился отец с потрескавшимися губами:

– Пить хочется. Едва добрался. – Сел на бревно, посмотрел на брёвна. – Ничего себе нарубил.

– Голову бы тебе отрубить, Женя. Договаривались – пятнадцать.

– Я и срубил пятнадцать.

– Получается шестнадцать.

– Виноват, просчитался. Во всяком случае, не хуже. У тебя одна печка, у меня две.

– Женя, чем ты думал, когда рубил свои лесины? Мало что берёзу, ещё такие толстые. Ты соображаешь, как их сплавить? По пути пороги, скалы, мели. Думаешь, я не мог таких же навалять? Мог, но сплав знаю наизусть. Говорил тебе, с такими брёвнами, да ещё с берёзой – не дойдёшь ты до дома.

– И что теперь?

– Давай помогу ближе к воде спустить. Плыви как знаешь. Это тебе не Амур твой, батюшка.

Выполнили работу, развели костёр. Утром каждый свои брёвна скатывал в воду самостоятельно. Стволы сколачивали скобами.

Плот у дяди Лёни был внушительных размеров, весь над водой. У отца шире в два раза и весь под водой. Из воды торчали только горбушки стволов.

– Понял разницу, «морской волк»?

– Как-нибудь доберусь, не впервой.

Отчалили. День стоял жаркий. Дядя Лёня работал шестом. Мускулы на его открытом теле напряжённо ходили. Постепенно вышли на середину реки. Был плёс. Я смотрел, как справляется отец. Ничего, прилично. Между плотами было метров сто.

– Дядя Лёня, кто это плывёт? – Между нашими плотами поперёк реки плыло нечто. Такого я раньше не видел.

– Где?

– Вон, – показал рукой.

– Ишь ты, змеюка. Не повезёт твоему отцу. Примета такая. Кошка чёрная, змея – всё одно. Женя, – крикнул он, – нет тебе сегодня удачи, змеюка перед тобой плывёт. Крепись.

– Да иди ты.

Постепенно отец отстал. Скоро его не было видно. Красота: проплывали горы, скалы…

– Держись, – дядя Лёня заработал шестом, – смотри, валун впереди. Сейчас сядем. На него так и тянет.

Валун торчал из воды на несколько сантиметров, вода поднималась на нём…

Плот налетел на огромный отшлифованный камень, его развернуло поперёк реки. Как ни старались его снять шестами, ничего не получалось.

– Глубоко, будем разбивать плот. – Он выдернул из бревна воткнутый топор, направился к скобе. – Так. Сидим здеся, скобу эту и выдерем.

Он ловко вытащил из бревна скобу. Брёвна расшаперились, плот сошёл с валуна. Брёвна соединились, и скобу вновь заколотили на место.

– Это первая проверка, самая простая. Дальше будет ещё интересней.

Не успели отойти от подводного камня, как впереди показалась высокая отвесная скала, уходящая прямо в воду, и поворот реки под девяносто градусов.