Эмоциоанлное напряжение отступило, я раслабил плечи и насладждался чистым ветерком. Начинал моросить темпый октябрьский дождик. Только сейчас я заметил, что ноги гудели от усталости.

Мой план начал приносить свои плоды. Итак, меньше чем за месяц я съездил в Москву и узнал про то, что Короленко не то, что перестал заниматься прошлыми промыслами, а наоброт расширил бизнес-империю Солдатенко.

Я узнал многое, про то, как утроена его нелегальная корпорация и уже понимал, как нанеси ему удар, который должен привезти к необратимым последствиям.

Я собрал прекрасную команду, которая мне доверяла и готова была идти со мной в огонь и в воду, не только в моем родном городе, но и в Москве.

Поспособствал скорейшему вызволению Николая Ивановича из тюрьмы и восстановлению его в должности. Мы очень откровенно переоворили с моим начальником о Солдатенко и обо всем что произошло в его отсутвие. Включая исчезновение Ветрова и его поииски в акватории порта.

Я не стал расстраивать старика расказами про запугивание и покушения на убийство, но он и без меня теперь понимал, что Солдатенко пошел в открытую конфронтацию и был готов на любую гадость.

Мне хотелось дать Николаю Ивановичу передышку, поэтому так же пока не стал ничего говорить о планах свзяанных с публикацией материалов. Я был уверен, что после тюрьмы его не стоит впутывать в это и мы сами в состоянии разобраться.

По его настрою я видел, что он не сломлен и после всего дерьма и неприятностей от Солдатенко, Николай Иванович готов воевать с ним до самого конца.

Николай Иванович был в восторге от нашего нового помещения на базе Академии Наук. Он с ребятами активно занимался ремонтом выделенных помещений и подгоовкой к новому курортному сезону.

Он снова был в своей стихии. Его активность твоила чудеса, он сумед дороворитьсяо выделении трех новых моторных катеров, новых аквалангов, и спасательных жилетах.

Мы строили собственную учебную-спасательсую базу.

Теперь мы были самой богатой спасательной станцией на побережье.

Ребята из соседних городков завидовали нам черной завситью и при случае не упускали возможноть напомнить нам об этом.

Как-то, в первые же дни после нашей встречи Николай Иванович заче-то вытащил меня на совещании в НИИ, мне очень не хотелось тащиться на это нудное мероприятие.

— Николай Иванович, но у меня учеба, работа. Может без меня как-нибудь? — отвечал я ему в телефонную трубку.

— Как это без тебя? Без тебя нам никак не обойстись.

— А о чем будут говорить совещании?

— Приезжай без разговоров. Это сюрприз.

Оказалось, что ученые обсуждали со спасателями и водолазами преспективу создания модели небольшого эскпериментоального подводного города.

Это то, о чем я мечтал, когда рассказывал Николаю Ивановичу о французе Жаке Ив Кусто. Оказывается, он специально для меня трубил о идее создания подводных домов на каждом углу, ошибочно называя меня автором.

Теперь в большой семье ОСВОД, объединяющей почти все Черноморское побережье Союза меня знали многие. И относились с больщим уважением.

Я шел по улицам вверх, в сторону дома, когда солнце уже, часа три назад, закатилось за горизонт. Мне то и дело встречались усталые, отдувающиеся, граждане, идущие домой.

Они тащили в руках портфели, авоськи. Я присморелся. Мне стало интересно. Помнил ли я, когда прибыл сюда из прошлой жизни, что обычно носили в этих авоськах?

Ведь люди, с сетчатыми авоськами разных цветов: от оранжевого до темно синего, были такой же важной частью городского пейзажа, как дома и тротуары, деревья и транспорт, остановки и магазины.

Нет я признался себе, что давно забыл. А там бывали молоко в бутылках и батоны белого хлеба. Чай, сахар, масло, доктоская колбаса батоном.

И овощи: огургцы, лук, картофель. Кроме тех, кто носил авоськи и портфели, мне попадали сухие старички с серьезными лицами, в очках с толстыми роговыми оправами, непременно в белых шляпах. Вышедшие на вечернюю прогулку с деревянными тростями или со сложенными за спиной руками.

Дети играющие на улице до поздна, заглядывали в бочки с зацветающей водой, стоявшие внутри дворов, видимо в пожарных целях. Три двеочки и два мальчика лет семи или восьми ловили головастиков и дружно удивлялись множеству лягушек рядом с бочками.

Я смотрел на них и понимал насколько коротко это детское счастье. Оно пролетит мимолетно, можно сказать стремглав. И большинство его так и не заметят.

Жизнь разбросает этих пацанов и девчонок по своим углам своим, по толпам умников и умниц, рвущихся к власти, к женщинам и, соответсвенно, к мужчинам, машинам, инженерным или медицинским дипломам, технике, квартирам, дачами, вкусной еде и импортным шмоткам, типа тех, что валяются на складе у Солдатенко. Правда не всех.

Некотрые не доживут, а некоторые сознательно откажутся от гонок за всем вышеперечисленным. Они останутся в меньшинстве.

И надо было быть полным глупцом, чтобы думать, что существовала, какая-то глобальная альтернатива этому. Что возвращение одного человека назад, пусть опытного и знающего, может изменить ход истории. Историю не меняют из будущего. Историю делают в настоящем.

Именно поэтому я с самого начала дал себе слово не пытаться изменить грядущие события, которые, словно гигантстке жернова, перемолят в будущем миллион судеб, а просто прожить заново достойную человеческую жизнь в любимой стране и в любимом времени.

И мне это удавалось.

На следующее утро, в выходной, в субботу стояла осенняя солнечная погода. Улицы были наводнены людьми, которые как будто пытались поймать ускользающее тепло уходящей осени.

Они спешили, и по деловому сновали по городу.

Я отправился к своему пункту наблдения. Моя мороженщица Клава уже стояла на посту. Я показал ей фото водителя черной «Волги»

— Нет. Не знаю его, хотя видела. Он тут иногда появляется, но не часто. С весны, кажись, его не видела. Может вечером приезжает, когда я со смены ухожу.

— Спасибо, тетя Клава. Смотрите, а вот такую коробочку никто не выносил? Это голубой цвет, — я протнул ей фото с магнитофоном.

— Как же не выносил? С утра двое уже вышли.

— Тогда вот вам ручка и блокнот, вы сможете палочки и время ставить, когда кто-то с таким выходит?

Я дал ей подробные инструкции, как отличить покупателей техники от остальных посетителей склада, даже если коробки упакованы. Мы договорились, что она будет записывать дату и время, если приедет Федор или водила черной Волги.

Я порощался, развернулся и столкнлся нос носом с Машей Баландиной. Я задел предплечьем ее мягкие девичьи места. Мне даже показалось, что она нарочно подставила грудь.

— Бодров! Смотри куда идешь, снесешь меня к чертям собаьим, Макс, — ее глаза искрились от удовольствия. Она была счастилва встрече.

Еще больше она была довольна от того, что ей казалось, что она сумела смутить меня. Но не тут-то было.

— Машка, привет красотка! Прости меня, и прадва, как увалень. Не разбираю дороги, когда вижу твою лучезарную улыбку. Сы всё лучше и лучше скаждым днем, как…

— Ой, не надо мне про вино зубы заговаривать, я и так знаю, какая я.

Я тоже был рад ее видеть. Мы обнялись и она чмокнула меня в щечку. Потом жеманно подставила свою.

— Ну… — она потребовала своим птичьим голоском, — целуй, давай! Потом упрашивать будешь, но уже станет поздно.

— Ну и зараза же ты, — я поцелвал ее в ответ, она пахла тепрпкими цветами. Ее кожа на щеке и шее светилась белизной и молодым здоровьем.