Ёперный театр. Здрасти-приехали. Только этого не хватало. Его слова могли быть истолкованы двояко.

Можно было понять, что «там» это в обсуждаемой Турции. Хотя, профессор имел ввиду — там на дне моря. Он хотел таком образом выразить мне признательность. Но его заплетающийся язык не позволял внятно формулировать мысли.

Хорошо, что я звонил в ОСВОД при свидетелях. Они должны были понять, что мы свои. Никакие не перебежчики. Хотя их мнение мало что значило.

Нас наверняка будут трясти и вести беседу с пристрастием.

Старик с лицом римского сенатора посмотрел недовольно на профессора, потом цыкнул на своих рыбаков и все разговоры прекратились.

Они по одному вышли из помещения, сославшись на «покурить».

В конце концов с нами остался только старший. Он и так был не особо разговорчивый. А теперь и подавно. Было видно, что после разговоров о заплыве в Турцию его тяготит наше общество.

Я не стал оправдываться и объяснять, что место, где мы находились не самая лучшая точка, для того чтобы переплыть море и сбежать из Союза.

Совершенно точно — самая неподходящая. Преодолеть пятьсот пятьдесят километров, или двести девяносто миль, вплавь по холодному октябрьскому Черному морю не просто глупо — самоубийственно.

Но у рыбаков уже возникло недоверие, которое нас разобщило. Даже, если бы они согласились, что в Турцию мы бы не доплыли и за две недели, то теперь все, что связано с нами вызывало бы подозрения.

Старик встал хлопнул себя по штанинам на бедрах

— Ну, согревайтесь. Мне надо снасть проверить, — он обратился к нам, не смотря в нашу сторону. — шторм вроде улёгся. Завтра в море. На ставридку пойдем. Последние дни не ходили в море. Рыбхоз стоит нас ждет.

Он ласково называл рыбу ставридкой,и по одному этому слову было понятно, что старик любит свою работу.

Несмотря на недоверчивость его коллег, я испытывал симпатию к этому простому человеку, потому что знал, что он не сделает подлости или гадости.

Об этом говорили его глаза. Он всё равно проявлял гостеприимство, искренне участие и широту души, присущие большинству советских людей.

Ёлки-палки, да что же такого произойдет с этими же самыми людьми, некоторые из которых, будут готовы рвать, драть и даже убивать за эфемерные материальные блага?

Предавать и обворовывать, идти по головам. Эх.

Старик вышел на улицу вслед за остальными и мы остались втроем. Я отвлекся от своих мыслей и задремал, хотя сидя на деревянной скамье это было очень неудобно.

Через часа полтора за нами приехала машина. До ее приезда к нам в помещение, так никто и не зашел. Жигуль копейка небесно-голубого цвета. Водителя завел один из рыбаков. Я встал, и, как единственный, наполовину дееспособный «боец» из нашей тройки, стал собирать мокрые гидрокостюмы и снарягу.

Возникла неловкость. Надо было возвращать теплую одежду. И у нас не было обуви. Старик снова зашел пристально посмотрел на меня и мгновенно понял о чем я думаю.

Я даже не увидел, какой сигнал он подал свои и уже через две минуты перед нами лежали три пары старых, но ещё вполне носимых рыбацких сапог.

— Одежду оставите в Керчи, в моряцком общежитии на Гагарина. Вахтерше теть Нине. Гагарина 3, запомнишь? Не торопись, отвезешь как оказия появиться.

— Запомню, Гагарина 3. Вахтер тетя Нина. Она вас знает?

— Сестра моя. Скажешь от Николая.

— А отчество?

— От Николая и всё. Она поймет. Я позвоню ей.

— Хорошо.А мы точно в Керчь?

— Вас туда повезут. Ваша посудина должна туда причалить. Водила ваш так говорит.

Мужик приехавший за нами кивнул,

— Давай помогу, — он потянулся и перехватил часть снаряги видя, что меня качает без сил.

— Помогите ребятам, — махнул рукой старик и рыбаки стоявшие на входе, помогли дотащить, снаряжение, мокрые гидрокостюмы.

Потом они перенесли на руках Лену и усадили ее на первое сидение, помогли довести профессора — он был никакой.

Они с водителем уложили снаряжение, ласты и гидрокостюмы в багажник. Затем встали поодаль, с руками засунутыми в карманы курток и штанов, и стали наблюдать за нашим отъездом.

Я поблагодарил рыбаков за спасение и приют, на что они сдержанно покивали серьезными лицами. Тогда я попрощался с ними и уселся на заднее сидение за водителем.

Мужик в чью машину нас посадили, оказался приятным малым, он не совался с вопросами о ЧП, старался проявить ненавязчивое участие, уточнив у меня и у Лены, насколько нам комфортно и удобно в машине.

Профессора он не спрашивал, так как тот тихонько захрапел, почти мгновенно уснув в машине на заднем сидении рядом со мной и прислонившись к стеклу виском.

Водитель достал с задней полки небольшую подушку с индийскими орнаментами и слоном-человеком Ганешем и заботливо подложил ее под голову Ниязову.

— Ну поехали?

— Поехали, — ответил ему я.

Он посмотрел на молчащую Лену, покачал головой но ничего не сказал.

— Лен, ты как? — спросил я девушку на переднем сидении.

Сперва она никак не реагировала на мои слова, но потом медленно повернулась ко мне и качнула головой. Видимо, это означало, что с ней все более менее нормально. Я посмотрел в окно. Уже полностью стемнело, Луны не было видно, поэтому море и скалы казалось чернильно-черными.

— Сколько нам ехать?

— Думаю, минут за сорок доберемся, — водитель повернул ключ зажигания и с полтычка завел двигатель копейки. Поршни равномерно заработали с урчащим рыком, который ни с чем не перепутать.

Гордость советского автопрома имел кожаные сиденья без подголовников, потолок в мелкую дырочку и тонкий руль, считающийся изящным в те времена и сделанный из черного глянцевого материала, напоминающего костяной пластик.

Внутри руля находилось еще одно тонкое металлическое хромированное кольцо меньшего, чем руль диаметра, служившее клавишей для сигнала.

Водитель непродолжительно просигналил рыбакам один раз и плавно тронулся с места. Я махнул открытой ладонью старику — «сенатору» на прощанье

Машина была с виду совсем новой и мягко преодолела неровности проселочной дороги в рыбацком поселке. От небольшой качки из-под головы профессора выскочила подушка.

Я поправил ее, и когда мы выехали на асфальтированную двухполосную дорогу задал вопрос водителю

— Вы не возражаете, если я посплю? Глаза что-то слипаются не могу.

— Конечно, поспи. Вам сегодня досталось.

Не понятно, что он знал или слышал про нас, но я был ему искренне благодарен за то, что он не собирался доставать меня ни рассказами, ни допросами.

Я закрыл глаза. Меня тревожила единственная мысль — не присниться ли мне снова сон, предвещающий беды и неприятности.

Как мне показалось, я сомкнул глаза всего секунду. Оказалось, что я проспал всю дорогу. Машина подъезжала к порту Керчи, к которому пришвартовался наш «Академик Кобелев».

Порт слабо освещался фонарями, но тут во всю кипела жизнь. На территорию заезжали и выезжали грузовые машины, по большей части большегрузы.

Наш водитель, которого звали Слава припарковал машину на стоянке у портовых ворот, а сам пошел улаживать вопрос с заездом.

Я попытался вспомнить видел ли я сон — выходило, что нет.

Наконец Слава вернулся, и, увидев, что я не сплю, сообщил, что всё в порядке и скоро мы будем на корабле среди своих.

Я только-только начал ощущать, что согреваюсь. Копейка плавно подкатила к нужному причалу, где был пришвартован наш корабль и остановилась

На причале у трапа нас с встревоженными выражениями лиц встречали Боёк, судовой врач, помощник капитана, Сергей Петрович, Мишель, Дима Воронов и несколько матросов, готовых оказать помощь.

Когда я открыл дверь Серега Бойков бросился ко мне обниматься, не разбирая дороги.

— Макс! Ну вы даете! Как же я обосрался! Я думал, что всё! Вы утонули. Слава Богу, что вы все живы!

— Бога нет, Серег. Или ты стал уже верующим?

Он посмеялся

— Да уверуешь тут с тобой, когда такие чудеса творятся!