Василиса шла быстро, чеканя шаг. Слуги, что попадались ей навстречу, уступали дорогу и раболепно кланялись, не получая и взгляда; мысли блохами прыгали с одного на другое и обратно: когда же прибудет из похода синеглазая мать, сколько продержится новенькая Софья, и как же, как же, как же ей заполучить…

Мысль исчезла. Василиса резко остановилась, как от сокрушительного толчка в грудь, увидев на пути, впереди себя, бурое перо, что трепетало на ветру.

«Вернулся», – льдинкой упало в животе.

«Вернулся!» – ужасом опалило разум.

Выхватить меч она не успела: пернатая тень, что вылетела из-за угла, вмиг обратилась знакомой жёсткой плотью. Неодолимые длани пленили запястья, вздёргивая руки вверх, как на дыбе, мощное тело прижало её хрупкие кости к стене, и на ненавистном, щетинистом лице Одноглазого сокола расплылась хищная улыбка.

– Здравствуй, Васенька, – проворковал Финист. – Я соскучился!

И где, где она теперь, беспощадная царевна Василиса, дочь великой богатырши Синеглазки? Где та, что давным-давно убила своего первого человека и пыталась быть столь же лютой, как мать?

Исчезла, будто её и не было. Вновь обратилась в до смерти перепуганную девчонку шестнадцати лет от роду, ощутила у шеи лезвие, что обкромсало её косу, почуяла запах своих любимых, горящих книг… Ощутила силу рук, что хозяйничали под её задранным сарафаном…

– Даже не смей говорить, что забыла, – рычаще выдохнул Финист. Прижался сильней, прикусывая кожу на дрожащем горле Василисы. – Ты всё помнишь. Всё-всё… И я помню.

Обветренные губы скривила усмешка.

– Ты забавно трепыхалась подо мной…

– Сгинь, – прохрипела Василиса, одолев потрясение. – Сгинь, проклятый! Убирайся, откуда притёк!..

Одноглазый сокол расхохотался.

– Ну уж нет, Васенька. Мне хватило пяти лет разлуки. Нужно завершать незавершённые дела. Да и за глаз отплатить… Так на чём мы тогда остановились?

Одна из тяжёлых ладоней легла на Василисино бедро, и разум вновь затопило орущей паникой.

Где её выдержка, где все её силы? Тело стало кисельным, податливым, хрупким. Дёргайся – не дёргайся, всё одно.

Зачем же было это изнурительное обучение, телесные усилия все эти годы, если сейчас она даже не может его оттолкнуть? Почему она такая слабая?!

– Седая. Но такая же славная. Такая же сладкая, – тем временем, усмехнулся Финист. – Но что за не женский наряд? Где мои любимые сарафаны?

Выругавшись, Василиса изо всех сил плюнула ему в лицо. Сокол с лёгкостью уклонился и вывернул её руки больней.

– Впрочем, вижу, сегодня я не люб тебе, – притворно вздохнул он. – Жаль. Но у нас ещё будет время, Васенька. Свидемся-помилуемся. Это я обещаю.

– Мразь!.. – прокричала Василиса.

Рванулась на свободу, собрав остатки сил, но Одноглазый сокол, не забыв посмеяться, уже отпустил её и перекинулся в птицу. Торжествующий клич хищника – и Финист исчез. Улетел, чтобы вернуться, когда не ждут. Опять ударить исподтишка.

Василиса задрожала и медленно сползла на землю. Её бил крупный озноб.

Годы постоянных кошмаров, годы, когда постоянно держишь ухо востро. Трудное обучение и, наконец, мысли о свободе. Что Он не вернётся, не появится, сгинет где-нибудь далеко-далеко…

«Расслабилась. Осмелела, – с горечью подумала Василиса. – Вот и получила, что заслужила».

Из глаз были готовы хлынуть слёзы. Но нет, такого она не допустит.

«Бери себя в руки, дурочка. Наступают тяжёлые времена».

Да. Внутренний голос не врал. Если Финист вернулся в город после долгих пяти лет службы на границе, если мать позволила это, вновь пообещав ему место в своей дружине, – тогда пощады не жди.

Ей больше не шестнадцать. Синеглазка её больше не пожалеет.

Значит, придётся защищаться самой. Укрепить окно новыми иглами и ножами, трудить себя в учении ещё беспощадней, стараясь, надеясь, не сдаваясь…

Василиса сжала кулаки, и с губ её сорвался единственный смешок. Потом с трудом встала, провела рукой по ножнам, в которых дремал меч, и пошла, почти побежала, к площадке учений.

Она не знала, что будет делать, если вновь увидит там клятого Финиста. Но ей повезло, на площадке танцевали с клинками лишь сёстры: взмах, поворот, искры с лезвий. Взлетают и падают от движений пшеничные пряди, самолично обрезанные до плеч: прямые у одной, и волнистые у другой.

– Явилась, – заметив младшую, протянула Марья и опустила меч.

– А кого мы только что видели… – хитро добавила Елена, сощурив голубые, как у сестры-близнеца, глаза.

Василиса окаменела.

Стервы! Уже знают!

– Твой полюбовничек вернулся, – насмешливо сообщила Марья. – Сокол наш одноглазый.

– Краше прежнего стал, – хохотнула Елена.

– Всё про тебя выпытывал, где ты, что, да как. Мы и рассказали. Чего таить-то, да, дурочка?

Василису затрясло. Марья же оскалилась, обнажив в улыбке белые, точно жемчуг, зубы, и глумливо добавила:

– Выспрашивал, не нашёлся ли какой охотник на твоё невинное яблочко. Не пустил ли туда своего червячка, пока его не было…

Лицо Василисы, что и так не отличалось яркостью красок, вмиг стало почти прозрачным, как яичная плёнка.

– Да кому она нужна! – тут же фыркнула Елена, скривив красивые полные губы.

– А вот ему и нужна. Видать, Соколик любит ущербных, – подмигнув сестре, сказала Марья. – Чего молчишь, дурочка? Согласна?

В глазах её застыло жадное, жестокое любопытство. Чем ответит? И ответит ли? То же самое любопытство, что сверкало в её и сестриных проклятых глазах пять лет назад, в тот ужасный день, когда над младшей, всем напоказ, издевался Финист…

«Хватит!..»

Выхватив меч, Василиса с криком рванула вперёд.

Марья успела встретить удар стали сталью: она была старше и куда опытней. Но лицо её изменилось, стоило ей заглянуть в чёрное пламя, что пробудилось в очах озверевшей от насмешек Василисы.

– Маленькая мерзавка! – прошипела Елена, кидаясь на помощь сестре.

Двое на одного, в ближнем бою. Явно неравные силы. Но Василиса, что всегда проигрывала близнецам в схватке на мечах, Василиса, что обычно предпочитала лук и стрелы, сегодня была столь зла, что в какой-то миг противники дрогнули от её бешеного напора.

Поворот, обманный манёвр. Удар ногой в торс, прямо по хрустнувшим рёбрам, – и, зашипев от боли, Елена кулем свалилась на траву. Зарычав, Марья бросилась мстить, но Василиса успела скрестить с ней клинки.

– Глупая сучонка, – процедила Марья, глядя в глаза младшей. – Финист всё равно тебя возьмёт. А мы посмотрим на это зрелище!

Взревев, Василиса отскочила, чтобы напасть вновь. Безумным вихрем врезалась в сестру и, упав, вместе с ней покатилась по земле.

Мечи вылетели из их рук, но ей было уже плевать: пытаясь оседлать старшую, Василиса била по всему, до чего могла дотянуться, а потом – выхватила боевой нож, что висел в сестриных ножнах на поясе. Она опередила сестру лишь на мгновение, но и его оказалось достаточно, чтобы, взять верх и, хохоча, резануть по уху тут же взвывшей Марьи.

– Нравится, гадина? Теперь я смогу вас различать!..

Комок мягкой, недорезанной плоти повис на тонкой полоске кожи: Василиса не успела завершить своё чёрное дело. Собрав силы в кулак, Марья спихнула её с себя и, вопя от боли и злобы, помчалась на неё.

Вот она выбила окровавленный кинжал из Василисиных рук, вот рядом поднялась багровая от ярости Елена, отрезав Василисе путь к мечу, а вдалеке, на подходах к площадке, появились дружинники, которые сейчас увидят, что творится, и обязательно вмешаются, но…

Быстрая сталь на волосок разминулась с тонким запястьем, чуть не отрубив Василисе руку. И, прокричав боевой клич, близнецы с двух сторон бросились на безоружную сестру с мечами.

Хохоча так, что по щекам уже текли горячие слёзы, Василиса бросилась бежать.

Она знала, что не успеет. Не добежит до оружия, чтобы хоть как-то оборониться. Смерть, что дышала ей в спину, была глупой, и столь же глупым было падение, когда Василиса, бегущая уже по двору, споткнулась и полетела на притоптанную землю.