– Какого чёрта вы задрались? – тихо спросил Хуан.

– Это он, он! Напал, когда я мыла посуду, сеньор!

– Откуда нож у вас?

– Захватила почистить, – тихо ответила Габриэла. Она вскинула глаза на Хуана. Уже были густые сумерки, и разглядеть выражение его лица было трудно. Но что-то ёкнуло в груди Габриэлы. Она поняла, что Хуан спас её от верной смерти, от небытия и ещё от многого, что даёт молодой девушке жи­знь. Волна благодарности быстро переросла в нечто большее.

Хуан повернулся к Габриэле.

– Это вы его так порезали?

Она молча кивнула, рот продолжала прикрывать ладонью, а глаза неотрыв­но смотрели на юношу. Тот вдруг спросил участливо, взволнованно:

– Что такое, сеньорита? Всё закончилось. Можно успокоиться. Он сам на­просился и вам нечего беспокоиться.

Она всхлипнула. Хуану стало жаль её. Он приблизился к ней, положил ру­ку на плечо, заглянул в широко распахнутые глаза, полные слёз, страха и бла­годарности и чего-то ещё, что разглядеть было невозможно.

– Спасибо, Хуан! – прошептали губы Габриэлы. Она чуть подалась к нему. Хуан участливо приобнял вздрагивающие худые плечи, она порывисто при­жалась к его груди, и он вдруг услышал её жаркий шёпот:

– Возьми меня, Хуан! Прошу! Мне это просто необходимо! Возьми!

Хуан вздрогнул. Он отпрянул, посмотрел в глаза, но было уже темно.

А Габриэла продолжала прижиматься к нему, что-то шептала. Хуан ощутил в себе жгучее влечение к этой измученной девице, возбуждение с каждой секундой возрастало. И он не успел опомниться, как оказался на ней, жадно раскрывшей себя для любви, для всепоглощающей страсти.

Они любили бурно, страстно, жестоко. Оба чуть ли не наслаждались болью, которую причиняли друг другу. И только когда страсть была удовлетворена, Хуан отвалился, перевёл дыхание и спросил хрипло, растерянно:

– Что с тобой, Габриэла!? Ты сдурела, что ли?

– Ты прав, Хуан! Я окончательно сдурела, но это было так здорово, что ни о чём не жалею!

– Но почему так случилось?

– Неважно! Это не имеет значения, Хуан! Просто что-то толкнуло меня к тебе… и я получила такое наслаждение, что долго не смогу забыть его! А ты?

– Не могу понять, Габриэла! Всё так стремительно и неожиданно! Но что теперь? Ты ведь… – он не закончил, её ладонь прикрыла его рот, и они замолчали.

Звёзды подмигивали им с чёрного неба. Москиты нещадно сосали их кровь, но у них не было сил отмахнуться. Оглушённые, обескураженные и расслабленные, они без мыслей продолжали лежать на твёрдых камнях. Переживали только что ураганом пронёсшуюся бурю чувств, не могли ничего объяснить себе.

Утром Хуан долго лежал с открытыми глазами. Он перебирал в голове ве­чернее происшествие. Труп Алесио до сих пор лежал на берегу речки. Это сильно беспокоило Хуана. Что он скажет товарищам?

Ариас проснулся, заметил бодрствующего друга, спросил:

– О чём задумался, Хуанито?

– Да вот, Ар, вечером пришлось прикончить Алесио.

– Что? Алесио? Он мёртв? Что случилось? – мулат вскочил на колени и с удивлением уставился на Хуана.

– Хотел убить сеньориту, Ар. Едва успел помешать.

– С чего бы это?

– У них давно вражда, Ар. Она, видимо, хотела отомстить ему за насилие, а он всё пытался её склонить на сожительство. А тут наш запрет. Но всего мы вряд ли узнаем, Ар. Во всяком случае он напал на неё, после чего ей ножом удалось порезать его довольно сильно, но недостаточно. Вот он и доби­рался до неё, пока я не остановил его.

– Чем же ты его прикончил?

– Кинжалом! Едва успел. Он направил пистолет на сеньориту, и я поспе­шил кинуть в него. Попал хорошо, прямо в жилу. Он и упал.

– А сеньорита?

– А что сеньорита? Рыдает, стонет. Вся избитая. Сегодня посмотришь, как он её отделал. В темноте-то плохо можно было рассмотреть.

– Слушай, Хуан! А ведь это не так уж и плохо! Этот Алесио мне с самого начала не внушал доверия. И колдунья подтвердила, что он ненадёжен. Так что мы отделались от него, при том, что он сам и виноват. Меньше претенден­тов на долю. А?

– Я об этом не думал, Ар. Лучше встанем и посмотрим, как лучше похоро­нить мулата. Пошли рыть могилу.

Они вышли, спустились к речке. Труп Алесио лежал на прежнем месте, нем­ного тронутый зверьками и грифами, которые неохотно разлетелись по бли­жайшим деревьям.

– Да, зрелище не из приятных, Хуан! – проговорил Ариас, посмотрев на обе­зображенный труп. – Может, спустим по речке. Кайманы ниже по течению обя­зательно поблагодарят нас за отменный обед.

– Брось говорить несуразное, Ар. Поволокли его выше к месту захоронения. Вон уже и скот выгоняют из загона. Поспешим.

Весь небольшой народ долины собрался смотреть на похороны. Сообща от­рыли не очень глубокую могилу, уложили труп и торопливо забросали землёй. Сверху навалили холмик из камней, поставили крест и без молитвы отошли по своим делам. Их, как обычно, было много.

Габриэла не показывалась из своего шалаша до обеда. Её лицо было почти сплошь покрыто синяком, глаза заплыли и едва смотре­ли на мир. Вся её новая одежда опять висела клочьями и была в пятнах за­сохшей крови. Вид её был ужасен.

Хуан не осмелился подойти к ней. А она лишь взглянула на него и отвер­нулась, прошла к речке, подальше от места её схватки.

Укрывшись за кустами, она разделась, долго плескалась в холодной воде, отмачивала свои лохмотья, потом долго сидела на берегу в тени, ожидая пока просохнет одежда.

Хуан сам принёс ей обильнуюеду из лепёшек, фруктов и мяса специально зарезанного барашка, запечённого на углях. Немного рома, от которого Габриэла отказалась.

Они молча сидели, не смотрели друг на друга. Хуан так же молча ушёл, ко­гда девушка поела всё, что было принесено.

Габриэла проводила юношу взглядом, ничем не проявив своего отношения от вечернего происшествия.

Весь день она так ничего и не делала. И понятно. Всё тело её ныло от побоев и схватки. Глаза выглядели как щёлки, лицо опухло, а на теле было множество кровоподтёков и ссадин.

Но всё же на душе девушки было легко и свободно. Она лишь ждала, когда вернётся лёгкость тела, отпустит боль, и можно будет приступить к обычным работам. И вдруг ощутила, что эти работы больше не тяготят её, не оскорбляют её достоинство.

Такое ощущение сильно удивило Габриэлу, а мысли повернулись к тому ужасному вечеру, и внезапному бурному всплеску страсти. Остатки гордости, пережитки воспитания ещё сопротивлялись порыву, но и эти чувства куда-то испарялись, тускнели, не вызывали возмущения.

Теперь она часто останавливалась и надолго задумывалась, не контроли­руя своих мыслей. Потом даже с трудом могла вспомнить нить рассуждений, ход мыслей и чувств. И лишь одно чётко обозначилось – стремление к оче­редной близости с этим небольшим, худым юношей, с которым она испытала та­кое блаженство и наслаждение, о котором забыть было просто невозможно.

Поймала себя, что ждёт встречи с Хуаном. Глаза сами рыскали в надежде увидеть его худую фигуру. И вдруг вспомнила, как в усадьбе заставляла продемонстрировать умение метать кинжал, и как с презрением отвергла его возможности.

А в тот вечер, кинжал тёмной летучей мышью мелькнул перед глазами, и проклятый мулат упал, сражённый точным броском. И опять же: как он подло­вил её с чтением письма. Или это молодой мулат? Да они друзья ведь! И по­думала ещё: «Господин и сам отлично должен читать! Как она понадея­лась тогда со вторым посланием! И вот теперь она без пальца. Хорошо, что только мизинец, и на левой руке! До сих пор болит и ноет!»

Её вывел из задумчивости голос Хуана:

– Сеньорита чем-то обеспокоена?

Она вспыхнула, повернула покрасневшее лицо, не успев скрыть охватившее волнение. С ответом не нашлась, продолжала смотреть снизу в рядовое лицо юноши, обросшее неопрятной бородкой, с грязными волосами, спускающимися на плечи.

– Хуан, ты можешь мне кое-что разъяснить? – вдруг спросила Габриэла, оч­нувшись от оцепенения и смущения.