А у одного метиса, появившегося в городе, я научилась собирать травы, многое сама додумала и теперь я вполне сносно живу, воспитываю дочь, ой! Простите! Не дочь воспитываю, а внучку, юноши!

– А дочь? – успел спросить Хуан, так и не утерпев от вопроса.

– Моя любимая Томаса умерла при родах. Тут и я ничего не смогла поде­лать, а мой учитель уже к тому времени помер. Так я и осталась с Эсмеральдой на руках, похоронив дочь Томасу на местном кладбище. – Старуха вновь замолчала, а Хуан осторожно спросил:

– Донья Корнелия, но ваша внучка слишком молода, чтобы быть внучкой того Рисио. О котором вы только что говорили. Как это получается?

Старая сеньора не отреагировала, словно не слышала, и вдруг вскинула го­лову, пристально посмотрела на Хуана злыми глазами с прищуром. В них све­тилось такое, что Хуана передёрнуло. Он втянул голову в плечи, побледнел.

Донья Корнелия неожиданно успокоилась, глаза перестали источать яд и злобу. Лицо разгладилось и приняло прежнее выражение.

– Ты прав, Хуан, – смиренно молвила она. – Это совсем другое. Но очень связано с первым. И я хочу договорить.

– Простите, донья Корнелия! – пролепетал Хуан бледными губами. – Я не...

– Пустое! – воскликнула старая женщина. – Это я виновата. Но слушайте. Та женщина, дочь, что умерла при родах, была от другого мужчины. Она была от того негра, что жил у меня…

– А как же ваша первая беременность, донья Корнелия? – уже смелее молвил Хуан, но опять испугался.

– Родился мальчик, Хуан. Он был очарователен и очень похож характером и повадками на отца. И я невзлюбила его за это. Он рос без присмотра, рано ушёл из дома, и я до сих пор ничего не знаю о нём, – старуха тяжко вздохнула, незаметно перекрестилась. – Так что можете себе представить, как в этом городе смотрели на меня. В их глазах я была худшей из блудниц. И лишь страх перед моими силами позволили мне избежать сожжения на костре.

В лице старой женщины появились черты усталости и смирения. Но Хуану казалось, что это лишь временная слабость. И она может скоро пройти.

– Вот моя прекрасная мулатка действительно умерла при родах. Ей было уже много лет, и роды были трудными. Я едва оправилась от того горя, свалившегося на меня. И тогда я поклялась отомстить тому, по чьей вине страдала моя дорогая доченька. И всю любовь я отдала моей Эсмеральде. Я поклялась, что внучка будет жить иначе, лучше, счастливее, богаче... не материально, а духовно, морально.

– Боже! – Хуан был изумлён и обескуражен. – Сколько всяких тайн, сколь сложной получилась ваша жизнь, донья Корнелия! Мне этого не понять.

– Оно тебе и не нужно, Хуан, – философски ответила старая сеньора. – Я только хотела выговориться, а вы для этого очень подходите, юноши.

– Вы говорите о мести, сеньора. Кому же вы хотите отомстить, если не се­крет? Хотя это и не моё дело, и вы вольны не отвечать, сеньора…

– Как раз наоборот, Хуан! Я рассчитываю, что это будет вашим делом.

– Что вы хотите этим сказать, донья Корнелия? – спросил несколько удив­лённый Хуан, бросил мимолётный взгляд на Ариаса, который не менее друга ни­чего не понимал.

– Я хочу, чтобы вы свершили то, что я уже свершить не в состоянии. Сил больше нет, осталось лишь желание, что и держит меня на этом свете. И... ещё Эсмеральда. Ей необходима поддержка, а кто это может сделать лучше бабушки?

– Однако, сеньора, не намекнёте ли вы мне, кто отец вашей внучки? – Хуан сгорал от любопытства.

Старуха долго молча перебирала листы, исписанные поблёкшими чернилами, потом неожиданно сказала:

– Мальчик, тебе необходимо срочно научиться читать и писать. И я этим займусь. Лучше прямо сейчас. И Ариас пусть учится. Ему даже лучше и легче осилить грамоту. Ведь он хорошо, хоть и неправильно, говорит по-испански.

– Зачем это нам, что это может нам дать, сеньора? – Хуан явно не воспри­нял предложение старухи, а Ариас наоборот, загорелся, что было видно по его лицу, на котором отразились и надежда, и желание.

– Без этого тебе трудно будет продвинуться в жизни, Хуан, – решительно заявила донья Корнелия. – Ты поймёшь это лишь спустя время.

– А тайна, донья Корнелия? – с надеждой в голосе, спросил Хуан.

– Тайна может и подождать, а вот грамота – никак.

Она дрожащей рукой собрала листки, связала их лентой.Удалилась и вско­ре вернулась с доской и мелом в руках.

– Эсмеральда работает, а мы посвятим время азам грамоты, юноши.

И старуха кратко рассказала, как передаётся мысль словами на доску при по­мощи букв.

– Кстати, Эсмеральда уже хорошо читает и пишет, сеньоры. Вы что, хуже ма­лой девчонки? Постыдитесь!

После часа занятий голова у Хуана с Ариасом шла кругом. А задание ста­рухи были обширными. К ночи они должны были запомнить десяток букв, что им казалось непосильной задачей.

– Я тихонько попрошу девчонку нам помочь, – шепнул Ариас, когда старуха удалилась. – Сам слушал, что у той уже всё получилось.

Вечером, при свете лучины, воткнутой в держак в стене, донья Корнелия не забыла спросить заданный урок.

– Похвально, похвально, юноши! Вы хорошо справились с заданием. Завтра я задам ещё, и скоро вы всё запомните при вашей памяти и старании. Хуан, не отставай от мулата. Он легче держит в голове эту премудрость.

Хуан в смущении потупил голову.

– Сколько лет без этой грамоты обходились, донья Корнелия! Голова болит!

– Это от тупости, Хуан. Скоро пройдёт, а потом появится интерес, и всё у тебя получится в лучшем виде. Книги тебе сильно помогут в жизни. А у тебя в жизни будет много такого, что без грамоты не обойтись.

Они уехали через неделю, дав обещание донье Корнелии не забывать полученные знания, и укреплять их постоянными упражнениями.

– Настоящая ведьма, Хуанито! – в который раз настаивал Ариас. – Но с грамотой она придумала хорошо!

– Ничего хорошего, Ар! На кой чёрт она мне слалось? А теперь ещё закреплять, видите ли, надо! Ты хоть всё запомнил?

– Всё, Хуан! И от тебя не отстану. Каждый день буду напоминатьи заставлять!

Друзья ехали по тропам, всё выше углубляясь в предгорья, Стоял сухой се­зон, воды было мало и каждый раз приходилось долго искать источник.

– Что-то мне больше не нравится это наше путешествие, – ворчал Ариас.

– Зато здесь земля очень дешёвая, а на большее у нас денег нет. Не воз­вращаться же нам на Монтсеррат, где я зарыл свой клад. Да, – вздохнул Хуан, – его бы хватило на тысячу фанег в этих диких местах.

– Ещё найти надо подходящую долину, Хуан. Да такую, чтобы легко можно было проложить тропу к побережью, или к городу. И чтоб вода была. Мы сей­час в центре острова, а ничего подобного я ещё не видел.

– Проедем ещё день-два и поглядим, где остановиться. Кругом пусто, но я здесь я уже видел хорошие долины, Ариас.

– Ты не забывай, что нам поручила эта ведьма, Хуан.

– Откровенно говоря, мне всё это не по душе, Ар. Какое нам до этого де­ло? Но с другой стороны злость разбирает меня, когда я вспоминаю людей, которые до­нимали меня в той асиенде.

– А рабы? Они почему должны так мучиться? Только потому, что они негры?

– Кстати, Ар. Старуха намекала нам про такой ход, как рабство. Помнишь?

– Что-то есть, Хуан. Но напомни.

– Она хотела бы познакомить своих врагов, особенно дона Рожерио и его дочь, как оказаться в шкуре раба. Припоминаешь?

– Теперь помню. А что? Хорошая мысль! Я сам был рабом и хорошо предста­вляю, что они могут чувствовать, будь они в шкуре рабов. Хотел бы я погля­деть, как они будут верещать, подонки!

– А ещё кичатся своим благородством! – поддакнул Хуан. – Мы по сравне­нию с ними куда благороднее и знатнее, верно, Ар?

– А что? Мой отец, возможно, тоже был идальго, и во мне течёт голубая бла­городная кровь знатного испанца! Хотел бы я узнать, кто мой предок по этой линии, Хуан.

– А у меня всё ясно, Ар! Всегда были хлеборобами, а это весьма благород­ное занятие. Куда более благороднее, чем быть наёмным воином или воинству­ющим рыцарем, живущим за счёт таких, как я.