Он с некоторым трудом отпил жижу, смутно напоминавшую похлёбку, но жажду утолил. Остальные, поколебавшись, последовали его примеру.

Через два дня их вызвали на допрос. Толмача нигде не нашли и приходилось пользоваться жестами и теми словами, которые сумели казаки запомнить за столь короткое время.

Долгие изматывающие часы допроса почти ничего не дали. Правда, удалось довести до судей, что они относятся к Польше и едут домой, после окончания работы у венгерского купца Ивана. О наличии денег и ценностей ничего объяснить не смогли.

Ещё три дня они просидели почти в полной темноте. Потом их, изрядно отощавших и ослабевших, вывели на двор, где они попали в руки сержанта, как потом оказалось, вербовщика в солдаты.

– Этак мы скоро побываем во многих армиях этих земель! – мрачно пошутил Демид, усаживаясь на телегу с ещё пятью бедолагами, которых удалось завербовать.

– Знать бы хоть, в чьих рядах будем находиться! – усмехался Карпо.

– Какая разница! Мне всё едино, когда за душой ничего не осталось! Будь они все прокляты, басурманы! – злился Омелько.

– Они тож христиане, – заметил Демид безразлично.

– Но лучше ли они татарвы, если такое учиняют со свободными казаками? – ответил Карпо. Он был зол и готов совершить необдуманный опрометчивый поступок.

– Слыхал, что тут идёт постоянная война между католиками и их противниками, – заметил Ивась неожиданно.

– Ты-то откуда об этом знаешь, хлопец? – спросил Демид с интересом.

– Девка мне поведала, – смутился Ивась.

– Как же ты её понял, сосунок? – зло спросил Карпо.

– Сам не знаю, но понял.

– Небось скучаешь по мягким телесам, Ивасик? – продолжал издеваться Карпо. – Теперь долго поститься придётся, ха!

Прошли два дня пути, на протяжении которых их почти не кормили, лишь поили в частых деревнях, мимо которых проезжали телеги. Эти телеги медленно наполнялись новыми рекрутами, и теперь у сержанта с его солдатами было почти три десятка новых солдат для какого-то князька.

Обоз прибыл в лагерь, где стояли палатки, рядами поставленные вокруг большой палатки полковника.

Всех новобранцев распределили по ротам и тут же принялись муштровать, обучать приёмам военного строя, ружейным приёмам, рытью окопов и установкам туров.

– Проклятье! – ругался Демид каждый раз, когда выдавалась свободная минутка и можно было перемолвиться лишним словом с товарищами. – Скоро ноги перестанем поднимать при такой жратве! Сбежать бы, да что толку! И куда теперь податься без денег, без коней.

– А поймают, так выбьют все мозги из голов и мясо на костях не останется, – добавил Омелько.

– Тогда надо ждать военных действий, – заметил Демид. – Тогда будет легче скрыться. К тому же к тому времени мы уже должны знать много слов этой тарабарщины.

– Знаете, что я подметил, – молвил Ивась, оглядываясь, словно его могли подслушать. – Здесь каждый старается сделать вид, что ничего не усваивает. Прикинуться дурачком, значит.

– А что? Может, так и выгоднее. Пусть не знают, что мы достаточноумелые воины, – предложил Омелько.

– Это ты-то с Ивасиком умелые? – хохотнул Карпо. – Вам ещё постигать и постигать эту науку. Правда, Ивась берёт ловкостью и вёрткостью. Но этого маловато.

– Ладно вам ссориться, – остановил друзей Демид. – Во всяком случае, я бы согласился с Ивасиком. Дурнями легче прожить в таких делах.

– Интересно, к чему нас готовят. К парадам, что так муштруют? Или они думают, что одним строем можно победить врага? – Карпо презрительно сплюнул в пыльную землю. – Уйти бы поискать жратвы, хлопцы?

– Батогов только и наешься, – усмехнулся Омелько, – сам бы пожевал чего. Только и остаётся вспоминать, как нас Иван кормил. Благодать!

– Лучше не вспоминать, – протянул мечтательно Ивась.

Однако уже через пару дней, Ивась ночью в палатку пролези подсунул к Карпу что-то твёрдое. Тот заворочался, но Ивась прижал ему рот рукой. Зашептал на ухо, притиснувшись поближе:

– Тихо! Это каравай хлеба. Спёр! Разделим на всех!

Это событие подняло всех шестерых солдат палатки. Хлеб тут же исчез в жаждущих ртах, только бульканье воды потом нарушило тишину ночи.

– Теперь я могу часто таскать хлеб, – шептал Ивась, гордясь своими успехами. – Только бы не пожадничать. Помалу – оно незаметно.

– Как же это тебе удалось? – с загоревшимися глазами спрашивал Омелько

– Лучше тебе не знать, а то я тебя знаю. Полезешь и попадёшься.Там у хозяйственной палатки собака. Кстати очень злая.

– А как же ты?

– Сумел! Уметь и это надо, друг. Потом, может, и ещё чего добуду. Подумываю об офицерской палатке. Вот бы куда пролезть! Да больно боязно.

– Да! – мечтательно протянул Омелько и зажмурил глаза. – Хорошо бы, да лучше синицу в руке, чем журавля в небе.

Два-три раза в неделю Ивась таскал по караваю. Иногда удавалось стащить приготовленный для сержанта пучок лука или несколько яблок. Но это было редко, и казаки довольствовались малым.

А лето уже вступило в свои права. Было жарко, частенько шли дожди, а в лагере чувствовалось скрытое движение.

– Чует моё сердце, что скоро мы выступим в поход, – сказал однажды Ивасик.

– Что-нибудь подслушал? – заинтересовался Демид. Он лежал в палатке и всё думал, как избавиться от этой проклятой службы.

– Я ведь немного понимаю, стараюсь почаще крутиться возле офицеров.

– За что и получаешь оплеухи, – беззлобно заметил Омелько.

– Будто нам не привычно. Зато можно многое узнать. Они считают меня чем-то вроде мула, не способного понять, что они говорят.

– Ладно, не тяни. Что удалось узнать? – Карпо оживился, приподнялся на локте и уставился в темноту палатки.

– Говорят, что через несколько дней идут в поход. Вроде на «зюйд». А с чем его едят – ещё но успел определить.

– По-моему, так здесь называют юг, – отозвался Демид, – Интересно! И с какого боку теперь это есть?

– В то же время, как мне казалось они спорили, чтонаправление может поменяться на другое. Демид, что такое «вест»? Это слово они часто упоминают в разговорах.

– Хрен его знает, эти слова! Надо у наших товарищей попробовать разузнать. Они должны нам помочь. Да и вообще, пора учиться понимать этих немцев. Без этого нам отсюда не выбраться.

После долгих попыток, один немецкий солдат всё же пояснил, как называются части света. Так казаки узнали, что «вест» – это запад.

– Стало быть, мы ещё дальше можем удалиться от своей земли! Это совсем мне не по душе, – Карпо сердито отвернулся от тихо говоривших.

Омелько кивнул на казака, проговорил пренебрежительно:

– Он так полагает, что нам дюже это нравится! Это и вовсе плохо!

– Что бы мы не говорили, не рядили, а сделать ничего не сможем, – с досадой заметил Ивась. – Что толку в наших разговорах? Где нам найти защиту и деньги? То, что нам обещают заплатить, не хватит и на неделю, а до родной земли ещё сколько переть!

– Закрой пасть, дятел! – повернулся Карпо. – Только тебя тут не хватало с твоими вороньими карканьями! Замолкни!

Казаки замолчали, уважив старшего из них.

А через две недели лагерь по тревоге был свёрнут, погружен на телеги и фуры и спешным маршем двинулся пылить на тот самый «вест», о котором столько судачили.

Ивась об этом узнал заранее и умудрился добыть две буханки хлеба. Их незаметно и быстро разделили на шестерых и запрятали по карманам и в мешки, что были с собой. Эти мешки были набиты разным мелким скарбом солдата, припасами для стрельбы и продовольствием на три дня. Так что заметить лишние куски было трудно.

Через неделю войско остановилось, развернуло лагерь и потекла обычная солдатская жизнь – с муштрой, голодным жжением в животах и мордобитием офицеров.

У казаков сменился командир роты. Молодой франт из богатой дворянской семьи, воспитанный в традициях ненависти к народу, он, казалось, получал удовольствие от вида мучений солдат.

Доставалось и нашим казакам, особенно, когда ему стало известно, что они иностранцы, да ещё с востока.