1. Зря скандалил. Кто не скандалил? Много пил. Не со всеми пил. «Это Сталин». «При чём тут Сталин?» Цепь следов. Глубина – могил. Попадёшь – и не вынешь ногу. Чернозём – вороной металл. Шаг – могила. И всю дорогу Кто-то в чёрном следы заметал. Заметёт, а кого – зароет. «Слеп народ…» Но душою – зряч. Как светильник, вставал с зарёю Головы золотистый мяч. 2. А походка – легка походка По бульварам да по лугам… «Это водка». «Да что там водка! Это просто кабацкий гам». Нелегко оставаться резвым, Слава давит тебя, пьянит… Но за рукопись – только трезвым, Чтобы чувства зажать в гранит, Чтоб тащить, свистя бесшабашно, Надрываясь, поэмы воз, А потом – хоть под нож, не страшно, Выпил водки – готов наркоз!.. 3. У поэтов простая служба: Душу выплеснул – и в запой. «Это дружба». Какая дружба? Ты попробуй, дружок, запой! Чтобы сердце в груди щемило И бросало потом в озноб, Чтобы слов золотая сила Пробивала чугунный лоб. И на славу ничью не зарясь, Распахни другу душу, чтоб Не созрела в потёмках зависть, Ибо «зависть» – синоним – «гроб». 4. Эту долю оставим слабым, А у нас не такая кровь. Говорят, мол, сгубили бабы?.. Если шире сказать – любовь… Сколько ран, сколько мук напрасно На ладонях седых листов!.. Ради женщин, любимых страстно, Был сто раз умереть готов. Снова грудь холодит обломком. Гладиатор, артист, под свист, Как арену, в кармане комкал Истекающий кровью лист. 5. …В ту больную, пустую осень, Почему, сказать не берусь, Друг последний не вынес, бросил, Разлюбила старуха-Русь. Так волна разрушает стены И ломает киль корабля: Водка, Сталин, друзья, измены, Русь, Америка… Вся Земля!.. …В море бурном не больно плавать Бесхребетному кораблю. Храм берёзовый… Златоглавый… Я люблю тебя… Я – люблю! Незримый свет «… Видимым же всем
и невидимым». Символ Веры Слушая, как в небольшом городке Звякнет порой то синичка, то льдинка, В домике рядом со спуском к реке Жил, как во сне, человек-невидимка. Занят всегда, занимался, чем мог: Верный партнёр был по танцам девчонок, В шашки играл с тем, кто был одинок; Если болели и плакал ребёнок, То помогал, развлекал, утешал; Был собеседником для престарелых; В секцию бокса с собой приглашал, Тренировал поначалу несмелых. Всё это днём, а спускался закат — Еле бредёт он на отдых устало, Чтобы чуть свет возвратиться назад, Людям-то нужен во что б то ни стало. Знаю, что, если зайти к нему в дом, Запросто, вне обострений весенних, Он бы охотно поведал о том, Что говорил с ним в беседах Есенин, Или ответил бы всем на вопрос: Как вам даётся профессия эта? В видимый мир он бы много привнёс. Но потерялся в преддверии лета. Я за него беспокоюсь всерьёз. Страх, говорят мне, полушки не стоит. Что, мол, тебе до невидимых слёз… Он – человек, а не место пустое! Верю – вернётся… А вдруг занемог? Ночь – это очень тяжёлое дело… Дважды невидим – вдвойне одинок. Вдруг в темноте он не чувствует тела? Рядом с Окой… Или, может, Невой… В домике, где нет семейного снимка. Есть, ведь, наверно, любовь у него?.. И ничего, что она – невидимка… Матрица. Неоджокер Сегодня в Матрице, должно быть, сбой! Наверно, первый раз – подобье шанса. Сегодня посмеюсь я над тобой, Не всё ж – тебе над нами потешаться! Судьбу свою стандартную, как и — У вас, и у неё, и тех, кто дальше, — Сломаю, может быть, в конце строки: Меня давно тошнит от вязкой фальши. Пусть клоун я, арена – Третий Рим, Верчусь, как в Колизее, сыпься, пудра! Да только вы глазеете на грим, Который я накладываю утром! Я не такой! И докажу строкой: О цифры разобьюсь волною пенной! Вот только грим тот не стереть рукой, Он в кожу врос, вгрызаясь постепенно. Опилками, песком я тру, водой, Своей кричаще-светофорной робой, А мне с трибун какой-то молодой Остряк визжит: «Напильником попробуй!» И я во зле готов хоть наждаком, Содрать бы кожу, скальп, как у индейца. …Помог бензин: где губкой, где глотком, Вот только страшно в зеркало вглядеться. Стою, вкусив обиду, не жуя, Под градусом, прикрыт обрывком платья. А миру – был без грима нужен я! О Матрица, крепки твои объятья!.. |
