После Любица отложила растение в сторону и достала с полки большую черную книгу, обтянутую кожей. Набрав побольше воздуха в лёгкие, она сдула с неё пыль и закашлялась, разгоняя пыльное облако.

— Давно я её не брала в руки.

Женщина любовно провела рукой по чёрной обложке.

— Что это за книга?

— Я обучила тебя всему, что знала сама. Пришло время узнать все о мире живущих, — ведьма аккуратно раскрыла книгу. — Ты должна знать обо всех существах, населяющих леса, поля и холмы. А после и знать будешь, как обращаться с ними, о чем просить, а кого остерегаться и как защититься.

Пришло время, которого Ядвига так сильно ждала. Наконец Любица поведала ей о магических существах, которые населяли их полные места и далёкие чужие земли.

Поутру следующего дня Ядвига сидела на крыльце, обдумывая последний урок с Любицей. Она глубоко задумалась, глядя в пустоту, и даже не заметила, когда наставница подсела рядышком и, тяжело вздохнув, сказала:

— Твоё обучение подошло к концу.

Дрогнув Ядвига обернулась и встретилась с теплым, полным тоски, взглядом.

— Больше мне нечему тебя научить. Я всегда буду помнить твою доброту и чистое сердце, но теперь настало время нам прощаться.

— Ты гонишь меня?

— Ты должна вернуться в мир, где тебя ждут. К тем, кто тебя помнит и любит. К тому же, ты провела в моем доме без малого год.

Внутри у Ядвиги всё похолодело.

— Целый год?! — изумилась она.

— Помни все, чему я тебя научила. В лес без дозволения не входи. Стала на опушке, поклонилась на три стороны, хлеба покрошила и попросила у живущих разрешения войти, а после обязательно поблагодари за гостеприимство. Тогда тебя лес с радостью примет.

— Спасибо тебе за всё, только… — девушка посмотрела на колдунью отсутствующим мутным взглядом, — как же я не заметила, что прошло столько времени?

— Время бежит незаметно, когда занят дорогим сердцу делом, дитя, — с теплотой в голосе ответила та. — Однако настало время отпускать тебя. Будь осторожна и не совершай необдуманных поступков.

Любица подошла ближе и коснулась груди девушки, где гулко билось её сердце.

— Всегда думай головой, а не сердцем. Для тебя оно плохой советчик. И помни, что у тебя есть друг, который всегда придёт на помощь.

— Не о Николасе ли ты говоришь?

Женщина рассмеялась.

— Нет, Ядвига, я не про мальчишку тебе толкую.

— Прощай, дитя…

После этих слов сердце Ядвиги словно пронзила ядовитая стрела. Яркий свет вспыхнул перед её глазами, а потом настала тьма. Дева упала без сознания, рассыпая вокруг себя огненные волосы.

Умом Николас понимал, что сделал всё правильно и должен был оставить Ядвигу, как она и просила, но душа была не на месте, а сердце рвалось обратно. Он шел по узенькой тропе, петляющей вдоль лесной опушки, думая о том, что этим путем давно никто не ходил. Наконец вдали показались слабые огоньки, мерцающие в окнах. Парень прибавил шаг и вскоре оказался у дверей корчмы, расположенной на окраине деревни, за которой доносились раскаты хохота и отборная пьяная брань. Подобные места никогда не прельщали юношу, но сейчас выбора у него не было. На улицу опустилась ночь, глаза налились свинцом, да и ноги устали. Однако даже не это останавливало юношу. Он хотел быть как можно ближе к месту, где оставил свою подругу. За скромную плату он снял простенькую крохотную комнатушку, в которой уместился лишь покосившийся стол, да широкая скрипучая лавка, покрытая тканым засаленным полотном. Деревянные стены пропитались сыростью и кислым молоком, а узкое окно было наглухо затворено ставнями. В углу стола горела толстая свеча, по которой тонкими струйками стекал горячий воск. Рядом лежала ещё одна про запас.

Николас сел на лавку и развернул перед собой узелок, в котором оставался кусок сыра и горбушка черного хлеба. Хотел было подкрепиться, да только кусок не полез в горло от волнения. Он обратно завернул ткань, стянул её тугим узлом и с отвращением отодвинул в сторону, после чего подпер голову кулаком и стал вглядываться в мерцающее пламя свечи, погружаясь в печальное раздумье.

— Как она там? Нашла ли то, что искала?

Внезапное зло на себя захватило горячее сердце парня. Он вскочил на ноги, ударил кулаком по столу и принялся метаться по комнате, как раненый зверь.

— О дурень окаянный! Я не должен был соглашаться и оставлять её одну. Лучше бы я остался ждать под открытым небом, но рядом с ней, чем под крышей, но вдали.

Его душу терзал страх за благополучие Ядвиги.

— Я должен был настоять и быть всё это время рядом.

Только поздно уже сокрушаться, раз дело сделано. Теперь Николас мог только ждать и просить милости богов. Он протянул руки вверх и неторопливо стал взывать к богам Прави.

— Дажьбоже Трисветлый, во все дни видим безграничную любовь твою к нам, она в луче животворящем проявлена, а без него погибнем, как пыль. Ныне молю тебя, Боже, чтобы взял под сень покрова своего душу Ядвиги, дочери охотника Веслава. Благослови ее во всякой дороге, в чужой стороне, денно и нощно, в труде и на отдыхе! Отведи замыслы лихих людей и басуров темных, защити от болезней и напастей, чтобы в Свете твоём она пребывала, Бога слышала и по пути своему следовала. Пусть будет так! Слава Дажьбогу!

Это не принесло желаемого облегчения, но появилась слабая надежда, что боги будут покровительствовать Ядвиге.

Ник запустил руку в растрёпанные темно-русые волосы и на выдохе прошептал, словно опасался, что его услышат:

— Только дождись…молю…

Все два дня он провёл в беспокойстве, не покидая места, к которому даже успел привыкнуть, несмотря на скудность и неприглядность обстановки. И лишь на третий день под вечер парень спустился вниз, чтобы съесть похлёбки, если такая имеется, и перекинуться парой-тройкой слов с корчмарём.

Гостю почти сразу подали кружку меду, а после поставили миску с мутной овощной похлебкой. Николас с аппетитом принялся уплетать угощение, прислушиваясь к тому, что говорят другие посетители корчмы.

— Ну слава богам! — внезапный скрипучий голос лысоватого низенького мужичка привлек внимание юноши.

Николас поднял голову и встретился с улыбчивым корчмарём, облаченным в старую, пожелтевшую от времени сорочку, стянутую на груди тонким растрепанным шнурком и подпоясанную гашником. Серые портки казались поновее, но тоже, видно, служили хозяину немало. На вытянутом худосочном лице корчмаря красовались длинные чернявые усище, падая на стриженный подбородок.

— Ешь с аппетитом, значит живой, — добавил хозяин и подлил в опустевшую кружку юноши меду.

— Простите, пан, однако я не пойму, о чем вы толкуете.

— Не серчай, добрый молодец, но мы думали, не помер ли ты часом. Сидишь у себя и носа не показываешь. Ни питья не просишь, ни еды. Жинка моя думала, что ты нечисть какая-то окаянная. А я ей говорю, мол, дура ты старая, только соль попусту изводишь. Не из леса он — полно пороги пересыпать.

Теперь Николас понял, откуда на пороге его комнатушки образовалась щедрая полоса соли, которую он предусмотрительно перешагнул.

— Вы правы. Жинка Ваша попусту соль перевела. Я простой путник. Притомился с дороги, да и есть не хотел, а когда голодно стало, припасы свои кончал.

Николас пригубил сильно разбавленного меду, от которого не только голова не хмелела, а и жажда не утихала.

— Что привело тебя в наши края, путник? По каким делам? Если по торговым, то у нас пеньку много, а коли по рабочим, то и своего люда хватает — не найти тебе тут ничего.

— Да нет. Я из соседней деревни, что в двух днях ходу отсюда. Вскоре домой вертаться буду.

Хозяин корчмы задумчиво причмокнул, накручивая пышный ус на палец и изучая чужака с головы до пят.