Зофья настойчиво продолжила упрашивать:

— Да ты его, дите-то, запеки в печь, она и выйдет из него.

Ядвига, продолжая шептать наговор, сунула лопатку с ценной поклажей в загнетку и закрыла дверцу, а Зофья стала оббегать вокруг дома и, заглянув в окно, вновь спрашивает:

— А что ты, кума, теперь делаешь?

— Сухотку запекаю, — с дрожью в голосе ответила одаренная.

— А ты, кума, смотри, не запекла бы и Маньку.

— А что ж? И Маньку не пожалею, лишь бы ее, лиходейку, изжить.

— Её запекай, а Маньку мне продай.

Ядвига кивнула в знак согласия.

Зофья притаилась и поджидала, а Ядвига отворила дверцу, достала лопату для запекания хлеба с младенцем из печи и невольно улыбнулась, глядя, как мирно спит младенчик.

— Кажись, всё, — сказала она и поднесла лопатку к отворенному окошку.

Зофья положила на подоконник три тусклых монетки и забрала ребенка, потом торопливо оббежала с ним вокруг избы и вернула, где и взяла.

— Ой, забери его. Оно тяжеловато.

Ядвига забрала малышку на лопате, вновь обернула тестом да в печь уложила.

— Ничего, здорова — донесешь.

И так повторилось трижды, как и положено, после чего спящее дитя обтерли, завернули в теплые платки и передали дожидающейся свекрухе, которая и унесла новорожденную в свою избу ночь переждать.

Плачущая Марьянка с мужем домой воротились и провели ночь, не сомкнув глаз. Вместе с ними в избе осталась Ядвига. Она ютилась в уголке, всю ночь напролет неустанно моля богов о милости. Её мольбы были преисполнены благоговейным ужасом и отчаянием, словно в эту минуту за жизнь борется её собственное дитя, которое она любя вынашивала под сердцем.

Наконец запели первые петухи, и на пороге появилась Зофья с ворохом платков на руках. Счастливо улыбаясь, она передала родителям мирно спящую девочку.

— Теперь с ней всё будет хорошо. Боги услышали вас и послали на вашу долю Ядвигу.

Марьянка дрожащими руками приняла своё дитя и прижала её к сердцу, целуя порозовевшие щёчки.

— О счастье-то какое!

— Мы благодарны вам за спасение нашей дочери, — тихо добавил мужчина, опасаясь нарушить хрупкий сон своего чада. Он обнял жену за плечи и прикрыл рукой лицо, пряча проступающие на глаза слёзы.

— Как проснётся, начинай кормить.

Наблюдающая за всем со стороны Ядвига обессилено, но счастливо улыбнулась, и медленно опустилась на лавку. В какой-то момент напряжение достигло предела, и усталое тело начал бить озноб, но сейчас это не имело значения. В душе все ликовало от восторга, а в сердце плескалась любовь, вызванная появлением новой жизни. Она даже не заметила, как по щекам потекли слёзы радости и облегчения.

— Хвала Богам…

Обряд забрал у неё почти все силы, но это того стоило.

Убедившись, что мать и ребенок чувствуют себя хорошо, Зофья помогла Ядвиге добраться до дома. Инга уложила дочь в постель, и та проспала почти два дня, с трудом восстанавливая силы. После того, как девушка пришла в себя, она, спросив у отца дозволения, отправилась в лес. Никому не было ведомо, но она знала, что там, на небольшой полянке, укрытой от постороннего взора густо растущими деревьями и кустами, её ждёт Нико. С момента возвращения из дома охотника пара часто тайно встречалась в лесу, потому что время, проведенное врозь, казалось почти невыносимым.

Николас расцвел в тот же миг, как увидел свою любимую. Он раскрыл объятия и прижал девушку к себе, зарываясь лицом в густые и нежные красные волосы.

Ощущая, что сердце вот-вот вырвется наружу, Ядвига прильнула к широкой груди мужчины и прикрыла глаза, растворяясь в его нежной ласке.

— Наконец ты пришла.

— Я так тосковала.

— А я места себе не находил. Слышал, что ты спасла ребенка Адриана, но какой ценой…

Ядвига подняла голову и заглянула в ясные очи мужчины.

— Всего-то устала немного. Это пустое. Куда важнее то, что все живы и здоровы.

— Благодаря тебе, — Николас оставил невесомый поцелуй на бархатистой щеке. — Ты такая молодец.

После он взял руки Ядвиги и склонясь стал покрывать их такими же трепетными и нежными поцелуями.

— Прекрати, — стыдливо сказала девушка. Это смущало, хоть и нравилось, с какой теплотой и нежностью Николас ласкал её.

Парень любовно обнял Ядвигу, согревая продрогшее тело своим теплом.

— Ты наше благословение.

Ядвига слушала его и улыбалась. Ей было так уютно в его объятьях, так хорошо и спокойно. Казалось, что только в нем одном заключен весь её мир. Только он один может понять и принять её такую, как она есть, несмотря на все трудности и её упрямство. Наконец она смогла расслабиться и открыться. Давно зреющее внутри напряжение дало о себе знать, находя брешь в ее силе. Девичьи плечи содрогнулись в рыдании.

— Что случилось, родная? — обеспокоенно спросил Николас, поглаживая блестящие длинные волосы.

Придерживая пальцами подбородок, он приподнял её голову и смахнул со щеки блестящие слезинки.

— Я так боялась… — честно призналась она, морща ровный носик.

— Но у тебя же всё получилось.

— А если бы не вышло? Если бы я ошиблась, сделала что-то не так?

— Зачем об этом думать, если всё хорошо?

— Ты не понимаешь. От меня зависела жизнь невинного ребёнка.

Николас видел, как сильно это тревожило ее душу, поэтому осторожно пытался успокоить.

— Свет моих очей, ты сделала всё, что было в твоих силах. Только благодаря твоей решимости и вере это дитя увидело новый день. Боги всегда направляют тебя твердой рукой. Их выбор пал на тебя, ведь знали, что нет более достойной для своего дара. И ты в очередной раз доказала это.

— Ты правда так думаешь?

Николас согласно кивнул.

— Я всегда так думал. Стоило лишь однажды заглянуть в твои большие и прекрасные глаза. Твой дух так силен, что никого не может оставить равнодушным. Даже я не смог устоять — без памяти влюбился.

Он осторожно коснулся нежных девичьих губ. Они были слегка солёными от слёз, но всё такими же желанными.

— Я хочу как можно скорее достроить наш дом, чтобы мы могли жить вместе и никогда больше не расставались.

— Это то, чего и я жду с нетерпением.

— Осталось не так много. Думаю, что к приходу осени дело решится и мы поженимся.

— Надеюсь…

Влюбленные стояли на поляне, не в силах разорвать объятья, наслаждаясь каждым мгновением, что проводили вместе, но, к сожалению, совсем скоро пришлось возвращаться обратно, пока их не кинулись искать. Ещё было слишком рано открывать всем правду о своих чувствах.

Шло время. Новый дом был почти достроен, и пара уже обдумывала, как рассказать обо всем родным Ядвиги. Девушка была уверена, что мать только порадуется за неё, но был ещё отец, который и слышать ничего не желал о Николасе. Любое упоминание о нем жестко прерывалось со словами: «Я проявил к нему наивысшую степень милосердия, позволив остаться в деревне. Больше ничего не желаю слышать об этом человеке!»

Ядвига всё пыталась задобрить отца, мечтая о том скором времени, когда станет женой мужчины, которого любит, но судьба распорядилась иначе. Внезапно произошло событие, которое изменило всё.

В деревню прибыл дорогой экипаж, явно принадлежащий влиятельному человеку. Деревенские вываливались из своих домов, чтобы поглазеть на невиданную роскошь, а дети со свистом и криками бежали следом, весело бросая в воздух всё, что попадалось под руку: мелкие камешки, травы и цветы. Всем было любопытно, каким ветром и кого занесло в эти края. Экипаж, запряженный двойкой гнедых, проехал вдоль пыльной дороги и остановился у одного из домов, где во дворе хлопотала мать с двумя ребятишками.

Дверь отворилась, и из него вышел высокий мужчина средних лет. Его золотистые волосы, едва тронутые редкой проседью, были аккуратно зачесаны назад, а строгое, гладко выбритое лицо подчеркивало надменность, но в тоже время осторожную учтивость. Одет он был в темно-зелёный камзол поверх белой рубахи с высоким воротом, черные штаны из грубой шерстяной ткани, заправленные в высокие черные, начищенные до блеска сапоги. Вся толпа дружно ахнула, с удивлением разглядывая незнакомца.