Вот тут как раз и позвонили в дверь.

— Кто бы это мог быть? — недовольно буркнул Антипов и пошел открывать.

— Григорий Пантелеич, — сказала Клава уверенно. — Он обещался зайти вечерком.

На лестничной площадке стоял солдат с палочкой.

— Простите, — виновато сказал он, — Антиповы здесь живут? Я был у Костриковых...

— Здесь, — ответил Антипов, чувствуя, как неприятный холодок пробежал по спине. Захар Михалыч решил почему-то, что солдат от Татьяны.

— Можно... Мне бы Клаву... — Солдат смутился, покраснел и стал поправлять за спиной вещевой мешок.

У Антипова отлегло немного, однако осталась настороженность.

— Входите, — глухо, не узнавая собственного голоса, пригласил он и позвал: — Клавдия!

Потом отступил в сторону, пропуская солдата в прихожую.

Нет, и Клава не была готова к такой неожиданности. Она подумала, что за ней прибежали из больницы, — кто-нибудь не вышел на работу. Она открыла из комнаты дверь и, увидав Анатолия, вскрикнула:

— Ты?!

— Вот... — Анатолий смотрел в пол.

— Почему так быстро?.. — глухо, неуместно спросила Клава.

— Не знаю. Приехал... Тетку не нашел. Говорят, что умерла в блокаду... Я подумал... — Он переступал с ноги на ногу, всякий раз постукивая палочкой. Ему тяжело было стоять.

— Как же это?.. — пробормотала Клава в растерянности.

— Ладно, — сухо сказал Антипов, — после разберетесь, как и что. Помоги человеку раздеться и зови в комнату, — велел он дочери, оставляя их вдвоем.

— Кто там? — спросила Анна Тихоновна у него.

— Или я ничего не понимаю, — ответил он, — или в дом пожаловал жених. Зять, стало быть!.. — Однако ему хотелось думать, что это просто дочкин знакомый, один из ее бывших подопечных.

— Да что вы говорите?! — Анна Тихоновна всплеснула руками, как умела только она: грациозно, легко и воздушно, точно птица перед взлетом расправляла крылья. — Кто бы мог подумать...

— То-то и оно, что сначала делают, а после думают! — Антипов резким движением сдвинул свою чашку на край стола и грузно сел.

— Хорошо, что пирог не весь съели, — хлопотала Анна Тихоновна, наводя на столе скорый порядок. — А вы не ворчите, не надо. Все к лучшему. Молодым жить, пусть и решают каждый за себя. Ведь за нас с вами никто не решал?

— Жизнь решала.

— И у них жизнь. — Руки ее проворно мелькали над столом, и светились радостью глаза.

— Да что я! — в сердцах сказал Антипов и крикнул: — Клавдия, скоро там?

— Сейчас, сейчас... — отозвалась она из-за двери.

— Возьмите себя в руки, — сказала Анна Тихоновна, критически оглядывая стол: все ли ладно, все ли расставлено как нужно. — А то я на вас рассержусь, слышите?!

— Уже взял. — Антипов усмехнулся.

Они вошли в комнату, Клавдия с Анатолием, держась за руки, и тем вовсе уж насторожили Захара Михалыча.

— Это Анатолий, — объявила Клава дрожащим голосом. — Отец, я тебе рассказывала про него... — И, поворотясь лицом к Анне Тихоновне, сказала: — Знаете, он ведь тоже Антипов. Правда, интересно?.. Он в госпитале у нас лежал. Я когда пришла, помню, на дежурство и девчонки сказали мне, что у меня в палате появился Антипов, сердце сразу таки оборвалось, подумала, что Миша...

— Видно, — перебил ее Антипов.

— Честное слово! — Клава вспыхнула. Смутился и Анатолий.

«Хоть стыд понимают, — отметил Антипов-старший, — и то ладно». А вслух сказал:

— Это потом, после. Соловья баснями не кормят. Садись, Анатолий, к столу. Будем чай пить. Сегодня женский праздник. — Он никак не мог понять, разобраться, нравится ему этот солдат или нет, и оттого злился на себя. Неопределенность всегда и во всем досаждала ему. — А у меня тут одни женщины, как видишь!..

— Я боялся, что опоздаю, — тихо сказал Анатолий.

— Выходит, специально к празднику подгадывал?.. Ну что ж, большой подарок, кажется! Садись, садись. И ты не торчи, как свечка, — строго буркнул дочери, глядя мимо нее.

— У меня в вещевом мешке... Если вы не против... — сказал Анатолий. — У меня там водка есть, можно?

— Если есть, почему же нельзя! — ответил Захар Михалыч. — А вы куда вскинулись? — спросил он Анну Тихоновну, которая собралась уходить.

— Поздно уже. И посмотреть надо, как там Наташенька?

— Спит, я заглядывал.

— Правда, посидите с нами! — попросила Клава. Ей-то, пожалуй, и страшновато было оставаться с отцом и Анатолием.

— Хорошо, посижу немножко.

Анатолий тем временем принес вещевой мешок, выставил на стол две бутылки водки, консервы. Помедлил недолго, достал какой-то сверток и, протягивая его Клаве, сказал:

— Это тебе... К празднику...

Она развернула сверток. В нем был шерстяной «оренбургский» платок.

— Подарки царские, — проговорил Захар Михалыч, — и на столе как в большой праздник. Только ты, парень, одну-то бутылку спрячь и банки свои убери.

— Мне не надо! — сказал Анатолий, не угадав иронии. — У меня еще много!

Антипов взглянул на осевший от пустоты вещевой мешок и повторил:

— Убери.

Посидели все вместе, выпили. Анатолий рассказал, как съездил в Минск, где выяснилось окончательно, что мать его и сестра погибли, и как трудно добирался до Ленинграда — боялся не поспеть к восьмому марта, но главного, с чем он приехал и почему явился сюда, в дом Антиповых, не касались. То есть не говорили об этом вслух. Каждый понимал случившееся и по-своему примеривался к обстоятельствам. Разве что Клава не думала ни о чем, зато и знала меньше других: радоваться ей надо или нет?..

Она сидела тихо, незаметно, в общий разговор не вступала, лишь иногда, украдкой, несмело поднимала глаза, чтобы взглянуть на Анатолия, и ей казалось, что он совсем-совсем не такой, каким был прежде. Давно ли виделись, двух месяцев не прошло, а изменился он сильно: повзрослел как будто и, может быть, погрубел чуточку. Когда лежал в госпитале, казался молоденьким парнишкой, теперь же это был мужчина, солдат...

Где-то около часу ночи Анна Тихоновна снова собралась уходить.

— Еще можно посидеть!.. — испуганно сказала Клава.

Сейчас она определенно боялась остаться с отцом и Анатолием, потому что знала: предстоит серьезный, главный разговор, а ей, в сущности, и говорить нечего, сама в растерянности и неопределенности.

— Очень поздно, — возразила Анна Тихоновна мягко. — Пойдем-ка и ты со мной, ляжешь у меня. Пусть мужчины здесь остаются. Я возьму Наташеньку с собой в кровать, а ты на оттоманке. Пойдем, пойдем! — Она обняла Клаву и вывела из комнаты.

Захар Михалыч разлил последнюю водку, выпил, крякнул, пожевал корочку хлеба, обмакнув ее в соль, и в упор, строго посмотрел на Анатолия.

— Ну, — сказал. — Ты выпей, выпей!

— Я принесу вторую? — всполошился Анатолий. Он был бы рад возможности выйти. Хоть на короткое время, чтобы собраться с мыслями, успокоиться.

— Сиди. Выпили, и будет. Или тебе еще хочется?..

— Мне нет, что вы! Я почти совсем не пью. Только когда за компанию.

— Все пьют за компанию. — Антипов испытывал, проверял будущего зятя, не вполне понимая это. Как, впрочем, и то, что перед ним сидит именно будущий зять.

— Я подумал, что вы хотите...

— Нет, парень. — Антипов покачал головой. — Выпить можно, почему нельзя? А вот голову терять... — Тут он с тоской и сожалением подумал про Кострикова, который стал выпивать часто. Самое тяжелое время продержался старик, сжавши горе свое в кулак, а сделалась жизнь чуть полегче, отошло, отодвинулось прошлое — сорвался. — Ладно, однако... — Он вздохнул и поставил на стол руки. — Рассказывай, с чем, с какими мыслями пожаловал?..

— Сам не знаю, — признался Анатолий.

Разве мог он предположить, что придется разговаривать с отцом Клавы, не поговорив обо всем с нею! Ведь ничего, ничего существенного не было сказано, была только одна надежда...