— За что же это вам выговор дали?

— Не шуточки: за моральное разложение и развал семьи! С женой мы разводились... — пояснил он. — Да. Вышел, помню, на улицу и ничего не вижу. Слышу, машины идут, трамваи грохочут, а я совсем как слепой. Чуть под извозчика не угодил. Он меня, извозчик, таким стоэтажным матом покрыл, что я мгновенно пришел в себя. Давайте-ка закурим.

Они остановились. Сивов достал папиросы, щелкнул зажигалкой.

— Кнутом огрел? — спросил Антипов.

— В тот раз до кнута не дошло. А вообще-то моя спина хорошо, близко знакома с этим средством малой механизации... В молодости я на конюшне работал у нэпмана одного. Забыл его фамилию... Часто попадало. И кнутом, и чересседельником.

— От хозяина?

— Нет, в основном от извозчиков-лихачей. Злой народ был! И всегда пьяные. То стойло, кричит, плохо выскоблил, хотя вылижешь все, то овсом его жеребца обидел... А вы, сколько мне известно, с малолетства на этом заводе?

— Где же мне еще быть, как не на заводе? — ответил Антипов, как бы удивляясь вопросу. — Слабые у вас папиросы и кислые. — Он, не докурив и до половины, выбросил папиросу.

— К чему привыкнешь, — сказал Сивов. — Вот говорят, что человек на девяносто девять процентов состоит из привычек. Отними привычки и — развалится!.. Может, заглянем ко мне в холостяцкую берлогу? Угощения хорошего не обещаю, а немножко выпить и чем закусить найдется.

— А чего же холостяком живете? — поинтересовался Антипов.

— Бобыль я, как и вы. Кажется, я вам рассказывал, что у меня сын в блокаду умер?.. Вскорости за ним и жена.

— Извините, не знал.

— Пустое, Захар Михайлович. У каждого свое горе, свои печали. Так заглянем?

— Удобно ли?.. — засомневался Антипов.

— Это вы бросьте! — сказал Сивов, беря его под руку. — Вот моя деревня, вот мой дом родной.

Они стояли возле хорошо знакомого Антипову дома. Был он неказист, этот дом, построенный, должно быть, в незапамятные времена. Во всяком случае, сколько Захар Михалыч помнит себя, дом был всегда старый и какой-то обшарпанный. Сейчас на стенах его появились еще и осколочные отметины. А все-таки устоял, не угодила в него бомба или снаряд, хотя соседние дома оказались разрушенными. Прежде внизу, в полуподвале, помещался трактир с бильярдом, и здесь в дни получек собирался рабочий заводской люд. И драки бывали, и до смертоубийства, случалось, доходило. Всего хватало. Торговали в трактире спиртным — в основном самогоном — и во времена гражданской войны, когда было строго запрещено. Заходил сюда до женитьбы и Антипов. Нечасто, правда. Разок осмелился и кий взять в руки. Продул всю получку...

— Злачное, говорят, было местечко? — спросил Сивов.

— Это уж точно — злачное. — Захар Михалыч, вспоминая, как его обставили на бильярде, усмехнулся и покачал головой.

Они поднялись по скрипучей, узкой лестнице на последний — третий — этаж. Сивов постучался. Дверь открыла пожилая женщина.

— А, — сказала, — Андрей Павлович. Что-то вы рано сегодня.

— Добрый вечер, Нина Игнатьевна. Я с гостем, знакомьтесь: Захар Михайлович Антипов.

— Очень приятно.

— Мне не звонили?

— Я сама только что пришла.

Сивов открыл дверь в комнату, пригласил:

— Проходите в мою берлогу. Прохладно у меня, может затопим?

Возле круглой рифленой печки-«голландки» лежали дрова.

— Вам виднее, — сказал Антипов.

Он с интересом оглядывал комнату, покуда Сивов возился с растопкой. И это не было обычным, простым любопытством. Он впервые оказался в доме высокого начальства и как бы даже с неожиданностью и удивлением отмечал, что высокое начальство живет обыкновенно. Комната небольшая, метров пятнадцать. Единственное окно во двор. Повсюду холостяцкий беспорядок, но чисто. Мебели — ничего лишнего: стол обеденный круглый, обставленный стульями, шкаф зеркальный, фанерный, кровать, этажерка с книгами, на подоконнике — два горшка с пожухшей геранью. Занавесок нет, окно до половины закрыто газетами.

В печке затрещал, стреляя, огонь, и было слышно, как потянуло в трубу. «Дымоход что надо, — подумал Антипов. — Сработал мастер не хуже Кострикова».

— Я сию минуту, — сказал Сивов, распрямляясь. — Посмотрю, что у меня насчет закуски отыщется.

Он вышел.

Антипов выглянул в окно. На улице ничего не видно, потому что в комнате горел свет. Тогда он присел на корточки у этажерки, стал рассматривать корешки книг. Названия и фамилии авторов были ему незнакомы. Вообще он мало читал, если только иногда возьмет какую-нибудь книжку после дочери. Но писателей не запоминал, хотя прочитывал, когда брался, любую книгу от корки до корки. Интересную или не очень, все равно. Оттого, наверное, что к печатному слову относился с почтением и большим уважением. Считал, что раз написано и напечатано, значит, это нужно, а что ему неинтересно, не имеет значения. А газеты просто любил.

Вернулся Сивов, принес на тарелке несколько ломтиков соленого огурца, штук пять вареных картошек в мундире, банку — початую — рыбных консервов и горбушку хлеба. Сказал виновато:

— Больше ничего не нашел.

— А куда больше, — сказал Антипов смущенно. Он подумал, что сейчас они съедят весе, а утром Андрею Павловичу нечем будет позавтракать.

— Я вообще-то питаюсь в столовой, — проговорил Сивов, точно извинялся за свою бедность. — Сегодня опоздал. Перекусим, чем бог послал. — Он открыл шкаф и вынул бутылку водки. — Давно стоит, как бы не прокисла, — сказал, улыбаясь.

— Это добро не киснет.

Они выпили по первой «за скорую победу», и Антипов не выдержал, задал-таки мучивший его вопрос:

— Андрей Павлович, по какому случаю вы меня в гости к себе позвали?..

— По какому случаю?..

— Ну да.

— Именно по случаю, Захар Михайлович! — Сивов расхохотался громко, неистово. — Вы, значит, решили, что я затащил вас по делу?

— А как же...

— Без дела, просто так, разве мы с вами не имеем права посидеть, поговорить?

— Я не знаю... — растерянно бормотал Антипов. — Не бывает же так, чтобы начальство...

— Клянусь вам, что нет у меня никаких, решительно никаких дел! Вы симпатичны мне просто как человек. А сегодня у меня был случай убедиться лишний раз в вашей кристальной честности и порядочности. Не подумайте, ради бога, что я в этом сомневался раньше... С вашей мнительностью, страшно и говорить, не знаешь, на чем споткнешься!

— Если так, — все же с сомнением произнес Антипов, — спасибо за приглашение и за угощение. Другой раз ко мне милости прошу.

— Непременно, Захар Михайлович! Дочку не собираетесь замуж отдавать?

— Рано. И женихов нет, воюют.

— Женихи скоро вернутся, — сказал Сивов, — В общем, не забудьте позвать на свадьбу. Устроились нормально?

— Лучше не бывает. Да, что я хотел спросить, Андрей Павлович...

— Спрашивайте.

— С комнатой и вообще... Ну, кто это сделал?

— А-а! Сейчас, сейчас... — Сивов задумался, вспоминая. — В вашем же цехе работает. Чертова память! — Он пощелкал пальцами, получилось громко.

— Костриков? — подсказал Антипов.

— О! Совершенно верно — Костриков. Григорий... Пантелеевич?..

— Да.

— Он самый. Нашел квартиру, где жила одинокая старушка. Явился ко мне, кулаки на стол, давайте, требует, Антипову комнату. Он семью везет, а жить негде...

— Я знал, что это он, — удовлетворенно проговорил Антипов. — Человек, Андрей Павлович, каких поискать и не вдруг найдешь. Ведь всю семью потерял, а за других бегает, хлопочет. Если вы не против, давайте за него, а?.. — Поднявши стакан, он посмотрел на Сивова.

— Всегда готов за хорошего человека!

Выпили.

— И еще у меня один вопрос... Насчет Кудияша все хочу спросить.

— Арестован, ведется следствие, — ответил Сивов. — В подробности я не входил, он ведь беспартийный, но, кажется, дела крупные проворачивал.

— Вот сукин сын!

— Увы, в семье не без урода.

— Случается, один урод всю семью поганит.