По прибытии Джона в Москву Рептон, преисполненный чувством благодарности, поселил спасителя в своей просторной квартире. С утра Джон раскладывал пленки и записи, несколько часов корпел над своим романом, затем расслаблялся, а вечером, как правило, принимал лошадиную дозу спиртного, что, впрочем, не особенно на него действовало, общался с Валентиной и даже пару раз попал с нею в Большой театр.
Вскоре Брайен, Рептон, Решетников и Валентина махнули в солнечный Крым, где жили в коттеджах КГБ прямо на берегу моря. По утрам им на стол неизменно ставили большую плошку с зернистой икрой и несколько бутылок шампанского. Важным визитерам предоставили черную «Чайку», и простые крымчане с трепетом смотрели на пассажиров, принимая их за большое партийное начальство. Однажды они случайно остановились в деревушке, чтобы сменить проколотое колесо, и зашли в ветхую избу.
— Сколько в этой избе живет человек? — спросил Рептон, все еще познававший прелести социализма.
— Да десять человек, милок, — ответила бабка с опухшими ногами.
— Это не типичная деревня, — строго сказал Решетников.
Впрочем, Брайена в отличие от Рептона все эти контрасты социализма совершенно не волновали.
— Я давно понял, что русские живут в говне, — заметил он в машине. — В конце концов, это их дело. Можно жить, как здесь, без утепленных клозетов, но я не понимаю, как можно жить без пабов?
Встречи с Валентиной по вечерам были ласковы, как воды Черного моря.
— Я люблю тебя, я хочу жениться на тебе! — говорил он.
— Я тоже люблю тебя! — говорила она вполне искренне.
— Мы уедем в Ирландию, я опубликую книгу, получу много-много денег, и мы купим дом…
— Тебя там снова посадят в тюрьму. Разве мы не можем быть счастливы здесь?
— Я подохну тут от скуки, эта страна — не для меня.
Вернувшись в Москву, Джон начал пить по-черному и порой вступал в дискуссии с Рептоном.
— Я задыхаюсь в этой гребаной стране! — жаловался он. — Когда я говорю на улице по-английски, от меня шарахаются, как от прокаженного. Твой говенный КГБ за мною следит! Зачем? И почему я, свободный человек, должен докладывать о каждом своем шаге?
— Все-таки мы на особом положении, Джон, англичане могут нам отомстить.
— Да клал я на них, на твое МИ-6! И вообще, мне все обрыдло и я хочу домой!
— Но, Джон, подумай, что ожидает тебя, не будь неразумным ребенком… — урезонивал его Рептон. — Ты попадешь в тюрьму!
— А разве я сейчас не в тюрьме? Разве эта золоченая клетка не тюрьма?!
— Не делай глупости, Джон!
— Ты очень изменился, Крис. Ты стал таким же сраным коммунистом, как и все в КГБ. Неужели ты не видишь, что вокруг одни рабы?
— Тебя не выпустят, Джон.
— Тогда я наложу огромную кучу прямо у памятника Дзержинскому! — разозлился Брайен и ушел к себе в комнату.
Девицы-операторы в наушниках прилежно переносили запись беседы на бумагу.
Константин Кедров не умел улыбаться и гораздо приличнее выглядел, когда хмурился, необходимость быть любезным раздражала его и придавала неестественность всем его действиям. Вот и сейчас из-за улыбок и комплиментов он чувствовал себя нервно, и его беседа с Рептоном на конспиративной квартире на улице Кирова явно не клеилась.
— Мы подыскиваем вам хорошую работу в научном институте, и, надеюсь, вы будете довольны. Как поживает ваш друг?
— Джон человек непростой, — чуть замялся Рептон, — но искренний и порядочный. Сейчас он работает над романом о нашем побеге…
— Он не поставит под удар остальных участников? И вообще это лишнее паблисити… — нахмурился Кедров.
— Это исключено. Он — надежный человек, — твердо сказал Рептон.
— Я понимаю вашу лояльность как друга, — скривился Кедров, — но я говорю с вами как коллега с коллегой… вы же не Брайен… Этот человек болтлив, много пьет, волочится за женщинами и в довершение ко всему злостный антисоветчик!
— Трудно ожидать от малообразованного ирландца понимания Маркса и Ленина, — попытался защитить своего друга Рептон.
— Вы кое-что недоговариваете, — вяло начал Кедров. — У нас не должно быть тайн.
— Я вас не понимаю, — изумился Рептон.
— Джон рвется на Запад… любой ценой!
— В общем, он имеет на это право… он ведь не обещал навсегда остаться тут, — продолжал упрямиться Рептон.
— Мы этого не можем допустить, это нанесет непоправимый ущерб Советскому Союзу. Запомните, товарищ Рептон, у нас свои правила игры. И вы обязаны им следовать!
Кедров нажал на кнопку и встал. Вошедший Решетников вывел опечаленного Рептона из квартиры и довез до дома. Там он застал Джона с Валентиной, что тоже не вызвало у него особой радости.
— Квартира принадлежит КГБ… нам, наверное, неудобно приглашать сюда гостей… — очень вежливо заметил Рептон, когда Валентина ушла.
— Думаешь, Валентина не связана с КГБ? — усмехнулся Джон. — Впрочем, ты прав: я собираюсь съехать на другую квартиру!
— Я не хотел тебя обидеть…
— А я и не обижаюсь. И вообще хочу уехать.
— Но тебя арестуют!!!
— А тебе-то что? Это не твоя жизнь, а моя!
— Но у тебя могут выведать насчет Ника и Майкла!
Эта привело Брайена в ярость.
— Выведать у меня?! Да даже под пытками им не удастся! О чем ты говоришь? Просто ты лижешь задницу русским, а они боятся меня отпускать! Идите вы все… знаете куда? — Джон плюнул на пол и вылетел, как разъяренный вепрь, из квартиры.
И исчез. КГБ искал его двое суток, прочесывая вокзалы, аэропорты, рестораны. Решетников и Валентина сбились с ног, не спали и сидели у телефонов. А Джон Брайен тем временем жил в Измайловском парке, недалеко от бывшего графского имения. В магазине он купил дешевое одеяло, запасся водкой, подружился с каким-то драным бомжем, питался хлебом и грибами, растущими на поляне, и вообще радовался жизни, благо стояли теплые летние ночи. Днем вместе с пионерами катался на аттракционах. Наконец поздно вечером и весьма навеселе Джон появился на квартире у Валентины.
— Джон, мы не спали все эти ночи. Что случилось?
— Ничего! Просто все вы предатели! Поехали со мной в Ирландию!
— Ты с ума сошел! Иди прими ванну.
Пока Джон бултыхался в ванне, она позвонила Кедрову.
— Он у меня, Константин Петрович…
— Пришел-таки, сука, лучше бы подох. Не спускай с него глаз.
В тот вечер ей особенно было жалко Джона. Он вел себя как мальчишка, но столько романтики было в его действиях! Джон позвонил Крису:
— Извини, Крис, я вел себя по-хамски.
— Куда ты исчез?
— Я у Вали.
— Ты не приедешь домой?
— Мой дом — вселенная, Крис. У меня к тебе просьба. Обещай, что выполнишь.
— Обещаю.
— Попроси КГБ, чтобы меня выпустили.
— Хорошо, Джон, — без всякой заминки ответил Рептон и почти сразу же позвонил Кедрову.
— Он нашелся и настроен на отъезд.
— Ничего, мы примем меры, — ответил Кедров.
Утром у Валентины Джон неторопливо позавтракал, привел себя в порядок и собрался уходить.
— Пойду прогуляюсь часок-другой, — сказал он, поцеловав Валентину в щеку.
На улице Джон действовал конспиративно: покружил немного по переулкам и даже зашел в подъезд, наблюдая, не последует ли за ним предполагаемая наружка, затем взял такси и подъехал прямо к английскому консульству. Зная, что милиция проверяет всех посетителей, он напустил на себя вид по крайней мере члена палаты лордов, окинул милиционера снисходительным взглядом, словно это был его собственный метрдотель, молвил для пущего тумана несколько слов по-английски, приведя стража в смятение, и легко проник в помещение.
— Меня зовут Джон Брайен. Я спас Криса Рептона, — заявил он юному консульскому работнику, у которого после этих слов чуть не перестали действовать ноги. Перепуганный клерк тем не менее уполз в другое помещение, и вскоре к Брайену вышли два седовласых джентльмена, сохранявших нарочито хладнокровный вид. Оба проявляли участливость и заботу — вечные достоинства всех консульских работников.
