Виктор Розанов трудился в своем рабочем кабинете, куда не проникал дневной свет (окна были специально защищены от подслушивания с улицы), на стене висели предсмертно-трагический портрет Ленина и фотография Кима Филби в серебряной рамке, подаренная лично резиденту выдающимся шпионом. На фото рукою Филби были начертаны пожелания успехов и прочих подвигов всей резидентуре. Горский поднялся по деревянной лестнице, открыл первую дверь, ведущую в кабинет резидента, осторожно постучал во вторую и заглянул в комнату.

— Можно?

— Да заходи, заходи! Что ты стучишь? — оторвался от кипы бумаг Розанов. — Словно ты не моя правая рука, а какой-то шибздик с улицы.

— Мало ли кто у вас может быть в кабинете. Я интересуюсь только делами, входящими в мою компетенцию, — в этой ремарке не было ничего нового, ибо любопытство никогда не поощрялось в разведке и вызывало только подозрения.

— Это похвально, но не для заместителя резидента. Излишняя скромность иногда раздражает…

Розанов собрал фотоклише, несколько написанных от руки телеграмм и протянул все Горскому.

— Вот почта из Москвы. Ориентировки о работе по китайцам. Какие мудаки! В Копенгагене живут три китайца, причем владельцы ресторанов. Какой информацией о Китае они обладают? Как приготовить суп из акульих плавников? Я ухожу. Меня сегодня пригласили на банкет в английское посольство. Интересно, дадут ли англичане мой любимый виски «Гленливет», или придется прохлаждаться рядовым «Джонни Уокером»?

Они оба вышли из кабинета, папка, которую держал под мышкой Горский, раздувалась от документов.

— Чуть не забыл: захвати еще одну бумагу у Виктории! — бросил Розанов на прощание и посмотрел на часы, вполне резонно опасаясь, что «Гленливет» на приеме выпьют в первые пятнадцать минут.

Виктория Горская, в девичестве Кесоян, хрупкая армянка с красивыми темными глазами, работала в резидентуре КГБ и имела звание старшего лейтенанта. Занималась бухгалтерией, машинописью, а также контролировала эфир и слушала переговоры по радио датского наружного наблюдения, которое иногда, наплевав на код, говорило открытым текстом.

— Ты едешь домой? — спросила Виктория. — Купи по дороге ящик минеральной воды.

— Черта с два! — ответил Горский, забирая у нее документ. — Этот Розанов навалил на меня груду дел, хотя сам идет пьянствовать к англичанам. А вечером я хотел сходить поиграть в бадминтон, надо держать форму.

— По-моему, ты ее прекрасно держишь… Когда ты придешь домой?

— Часов в одиннадцать-двенадцать. Ты не жди меня и ложись спать… — и он проследовал к себе в кабинет и углубился в чтение бумаг. Дождавшись, когда посольство уже совсем опустело, он закрыл кабинет на ключ, достал из сейфа портативный «Минокс» и спокойно перефотографировал все документы.

Прием в английском посольстве не отличался пышностью, Форин офис позорно экономил на всем, куда ему было соревноваться с советским МИДом, позволявшим посольству заваливать стол осетрами и икрой! Тем не менее к приходу четы Розановых (Лариса давно мечтала показать всему свету свое новое черное платье и камею, купленную в антикварном магазине, и настояла на сопровождении мужа в посольство) зал уже наполнился людом, который легко гудел, переминался и передвигался.

— Мне всегда приятно бывать у вас, ваше превосходительство, — говорил резидент, пожимая руку английскому послу. — Я несколько лет работал в Англии и полюбил ее всей душой. Правда, в результате вероломные англичане вышибли меня из страны!

— Наверное, по ошибке, господин советник, — тонко улыбался посол, хорошо знавший о прегрешениях персоны нон грата в Лондоне.

Констатировав, что жлобы-англичане ' поскупились на «Гленливет», Розанов несколько погрустнел и неожиданно для себя выпил коктейль «драй мартини», который считал абсолютно смертельным для печени даже в малых дозах. Питер Данн со стороны краем глаза наблюдал за Розановым, которого уже ухватил прыткий датский журналист, но сам не подошел, а направил к нему начинающего шпиона Питера Фрея. Резидент КГБ обожал своих врагов, один звук истинно английского языка, даже подпорченного йоркширским или иным акцентом, завораживал его, и он тут же показал спину своему датскому собеседнику.

— Вам не скучно в Копенгагене после Лондона? — спрашивал Фрея Розанов. — Я тут просто подыхаю без галереи Тейт и Уэст-Энда! К счастью, здесь совсем недавно прямо во дворе дворца Эльсинор шекспировский театр играл «Гамлета», правда, пошел ливень и все испортил… Но это бывает раз в году!

— Я ведь не лондонец, мистер Розанов, я сам из Дорсета и чистой воды провинциал. Если я и скучаю, то только по валлийским замкам! — улыбался Фрей.

— Это городок, где погиб на мотоцикле полковник Лоуренс? Хотя, скорее всего, его ухлопали. Что вы закончили?

— Скромный университет в Ланкастере. Лондон я узнал, лишь когда поступил в Форин офис. Но все-таки я жил там пять лет.

— В каком районе? — заинтересовался Розанов. Он любил восстанавливать в памяти улочки и скверы, которые он усердно топтал башмаками, направляясь на операции и поглядывая, не тянется ли за ним «хвост» английского наружного наблюдения. Иногда во сне на него наплывали то Сохо с проститутками, звеневшими ключами у подъездов, то торжественный Виндзор с вековыми лугами, то Эдинбург с замком на горе и просторным кафедралом, где он слушал «Мессу» Бетховена, глотая слезы.

— Челси, — ответил Фрей несколько неуверенно.

— О, мой любимый район! На какой улице, если это не секрет? — Розанов действительно обожал Челси, особенно ближе к набережной. Он сразу же вспомнил, как по ошибке наметил встречу с агентом в ресторане гомосексуалистов на Кингс-роуд, за что был сурово покаран начальством. Фрей опять замялся:

— Я снимал там несколько квартир… ваше здоровье!

— Ваше здоровье! — ответствовал Розанов, от которого не укрылось смущение англичанина. Ясно, что разведчик — провинциал, каких уже давно зачисляют в кадры СИС, ибо лучшие люди предпочитают бизнес.

— Не пей много! — тихо пробурчала Лариса. — И вообще, уже народ расходится, а ты всегда уходишь последним! — И она потянула мужа к выходу.

Розанов довез жену до парка рядом с домом и жестами объяснил, что у него еще впереди важное оперативное дело. Правда, дело это было важнее любой операции: резидент был по уши влюблен, причем в жену своего подчиненного, что в корне противоречило всем советским и тем более чекистским канонам. На крыльях любви он мчался на минутное свидание в круглосуточном супермаркете, куда предмет его обожания Ольга вышла в одиночестве под предлогом срочной покупки спагетти для предстоящего домашнего ужина. Любовная операция несла риск для обеих сторон: в супермаркет хаживали и другие весьма наблюдательные советские граждане, хотя, конечно, никто из них не посмел бы заподозрить в прелюбодеянии резидента, который и Цезарь, и жена Цезаря, и выше всяких подозрений. Но счастье поворковать немного хотя бы над магазинной тележкой с продуктами подавляло страх у потерявших голову любовников. О, как жаждали они слиться в поцелуе в этом просторном, заваленном товарами зале!

Горский энергично доиграл партию в бадминтон, принял душ и заспешил в машину. Часы показывали десять часов. Через несколько минут, легко проверившись, он уже входил в конспиративную квартиру СИС на улочке рядом со Странд-уэй, где его ожидал Питер Данн.

— Здесь пленка с последними документами, снятыми в резидентуре, — сказал Горский, протягивая пакет. — Ну как ваш разговор с датчанами?

— Якоб Андерсен встал на дыбы, но я заявил, что вы — свободный человек!

— Конечно, им обидно, это можно понять, — заметил Горский, наливая себе апельсиновый сок. — С другой стороны, пусть они катятся к черту! Не для того я рискую, чтобы вся моя информация переваривалась в их провинциальных желудках. Они должны понимать, что английская разведка — это солидно, а датская — одно недоразумение! Впрочем, я тороплюсь, уже поздно, — он встал. — У меня к вам просьба: не могли бы вы предоставить мне безопасную квартиру для отдельных встреч?