— Внемлите мне, добрые молодцы! — воскликнула она, и богатыри затихли. — Многие годы в это поле приходили славные воины, чтобы сразить Кощея! Верьте или нет, но первый из вас окаменел тысячу лет назад, а последний — с полдюжины.

— Так мне, значит, двадцать два лета да ещё тысяча сейчас стукнуло?! — выкрикнул богатырь в шлеме с острой верхушкой. — Речи твои непривычны слуху моему, ужель я правильно суть слов твоих постигнул? Я сразить Кощея явился, только лишь тот здесь обосновался. Одну только белую реку преодолел к этому полюшку... Едва ли кто о Кощее ведал. Говорили, чародей заморский пожаловал, смуту своим знанием на разум наводит.

— В мои времена только и делали, что наперебой к Кощею бежали сражаться...

— Постой-ка! Я тебя, кажись, знаю! Не Скалогромом тебя величать?

— Он самый! Славка, дружище!

— Что же это, невеста моя пять столетий как в Навь ушла?!

— Все ушли, умник...

Любава, чтобы остановить поднявшийся гомон и крики, хлопнула в ладоши, примешав к звуку немного чар. Стоило шуму утихнуть, она заговорила снова:

— Где много слов, там мало дел. Вести у нас, добрые молодцы. Одна хорошая, другая плохая.

— Хорошую давай! — пробасил Иван. — Плохих на сегодня достаточно.

— А я говорю — с плохой начинать надо! — перебил его Скалогром. — Зачем радость горечью губить! Лучше горе мёдом подсластить!

— Напало на наши земли страшное чудище заморское, хочет поработить весь мир.

— Так это новость хорошая! — закричал кто-то вдалеке. — Косточки размять пора!

— Не глупи! Сперва узнай силу врага, а потом вступай с ним в борьбу, — строго ответили ему. — Сколько у него мечей, красавица?

— Немерено, — ответила Любава. — Он уже полсвета обошёл, чарами своими народ околдовал, теперь каждый с синим пламенем в глазах — за Синемордого.

Воины заволновались, заспорили, и тут Иван настойчиво попросил:

— Давай теперь хорошую весть! Может, она этой не слаще!

— Кощей повержен! — крикнула Любава.

По полу прокатился общий вздох.

— И кто тот славный воин, что нашего общего врага, великого чародея победил? — выкрикнул кто-то первым, и его тут же поддержали другие голоса.

Тут настал час Никиты. Сёстры разошлись, освобождая вид. Юноша выпрямился, взобрался на камень, за которым прятался, и, вытянув в руке кощеев меч, уверенно сказал:

— То был я, Никита Михеевич, царский сын!

Тут голоса разделились: слышались как радостные приветствия, так и недоверчивые возгласы. Многие оценивающе оглядывали Никиту с ног до головы и качали головами.

— А как докажешь, что Кощей мёртв? — спросил дотошный Иван.

Никита наклонился к Любаве, и та протянула ему чёрный мешок. Юноша извлёк три яблока: костяное, серебряное и деревянное.

— У меня в руках доспех кощеев!

Кто-то с восторгом ахнул, кто-то с сомнением хмыкнул, но все потянулись вперёд.

Доспех открыть уже попробовали, и всё получилось. Прасковья проверила, что на яблоках нет никаких дополнительных защитных чар, которые могли бы навредить Никите, а Любава показала, как доспех надевается и снимается. Оказалось не так сложно, нужно только знать, куда надавить пальцем.

— Как же так, бабушка? — спросил Никита. — А вдруг бы кто украл и надел?

— Ты думай сначала, а потом говори! — грубо ответила уставшая старушка. — Кто украдёт? А если и украдёт, то как откроет, дурная твоя башка! Тут сложная механика!

Никита решил с ней больше не разговаривать.

— Доспех пропитан чарами, — объяснила Любава, — но создан так, чтобы его использование ни капельки силы у чародея не отнимало, и чтобы при необходимости надеть было просто.

Когда Никита с опаской облачился в доспех, точнее, позволил доспеху сковать себя, оказалось, что он ещё и подстраивается под фигуру.

И вот теперь, медленно, чтобы скрыть, что пальцы дрожат, Никита переложил бледно-жёлтое костяное яблоко в правую руку, нащупал у основания хвостика ребро и надавил на него. Яблоко хрустнуло, разошлось по невидимым швам, и мелкие части его побежали по руке, порождая одновременно новые угловатые куски. Никита поднял руку, чтобы всем было видно. Словно застывающим в падении водопадом, его рука оказалась скована слоновьей костью, а доспех уже добрался до груди, побежал к ногам и к голове. Страшно даже вдохнуть, но нельзя подать виду.

Никита перекинул два яблока из левой руки в правую, и костяная часть доспеха завершила свой бег на кончиках пальцев левой руки. Никита проделал те же шаги с яблоком из обожжённого дерева и с яблоком из болотного серебра.

И вот стоит перед богатырями образ того, кто заточил их в каменную тюрьму на сотни лет. Чёрно-серебряно-костяной, в переплетении цепей и веток, устрашающий силуэт бессмертного чародея.

— Та-а-ак... — протянул тот, кого назвали Скалогромом. — А как, Никита-царевич, докажешь, что ты не Кощей?

Никиту вопрос застал врасплох. На такой случай они ответ не придумали. Он нащупал рычажок, выемку, шов, и доспех сложился. Юноша едва успел подхватить яблоки, но серебряное не удержал, и оно со звоном упало на каменную землю. Кто-то из девушек успел схватить его, пока оно не укатилось к любопытным богатырям.

— Да какой из меня чародей?.. — проговорил Никита, и на этом его доводы закончились. Он растерянно почесал голову.

— Ну какой Кощей! — воскликнула Любава, поддерживая Никиту. — У Кощея сердца нет!

Она одним махом взобралась на скалу к озадаченному Никите, взяла его за руку и обратилась к толпе:

— А это жених мой! Он убил Кощея в честном бою, чтобы освободить меня!

Она повернулась к Никите, взяла его за подбородок, притянула к себе и поцеловала. Никита не смог бы припомнить, когда ещё в жизни он так густо краснел, даже если бы смог в этот момент думать. Сразу всё из головы вылетело — недоверчивые богатыри, мёртвый Кощей, собачья жизнь, насмешки Святозара... Оставшиеся два яблока выпали из ладони.

— Сейчас бы мёду выпить! — разорвал тишину голос одного из богатырей. — Отпраздновать!

— А лучше водочки! Заодно разогреемся — долго стояли!

Хохот, радостные разговоры, лязг мечей о щиты наполнил сумрачный мир. Незнакомые друг с другом воины обнимались, пожимали руки — мёртв Кощей!

— Разогреетесь другим, — сказала одна из сестёр. — Мы приготовили для вас жгучий отвар из крапивы и перца, чтобы пыль стряхнуть, да красного совушника настой, чтобы сон надолго прогнать.

— Флаг нужен, — послышался звонкий голос. — Я бы понёс... Я знаменосцем был.

Любава стянула с головы шёлковый изумрудный платок и протянула высокому юноше, обладателю звонкого голоса и светлых, почти белых кудрей. Тот взял платок за два кончика и вытянул перед Любавой. Девушка постучала кончиком ногтя по изображению ворона на поясе. Птица слетела ей на ладонь, а потом подпрыгнула и, расправив крылья в полёте, упала на ткань и осталась на ней чёрным рисунком.

Юноша походил по полю, вернулся со своим копьём. Снял с него красный узкий стяг, раздваивающийся на конце, подвязал вместо пояса, принялся крепить изумрудный флаг.

— Я, дурень, вот так и пришёл, флажком размахивая, — сказал он Любаве. — Он мне говорит: развернись, добрый молодец, иди домой, пока можешь. А я гордый, невесте обещал подарочек на свадьбу — Кощееву смерть. Она говорит — не ходи, не стоит того! Я, говорит, с тобой без всяких подарков счастлива!.. Поверить не могу, что нет моей Алёнки... И бабушки нет. Даже кота нашего ласкового... Смерть — это никому не подарок. Нечего тут праздновать.

У юноши немного тряслись руки, а Любава только и могла, что сжать его плечо и прошептать заклинание лёгкости, чтобы не так душа болела.

Богатыри, взбодрившись зельями, расходились, чтобы распределиться на отряды, выбрать главного. Прежде чем Никита присоединился к ним, Любава шепнула ему:

— Врать и правда неловко, Никита...

— Я это исправлю, Любавушка, — улыбнулся Никита. — Только если ты согласна выйти замуж за бывшего пса.

— Ну, я животных вообще-то люблю, — скрывая смущение, пошутила Любава. — Конечно, согласна, Никитушка!