— В смысле, одно слово?! — дергаюсь я. — Ей же лет пять?

— Пять с половиной. И раньше она нормально разговаривала, но после… пропажи она говорит только ваше имя, Лариса.

— Вы показывали ее врачам и психологам?

Александр снова поворачивается ко мне, несколько секунд пристально изучает мое лицо. Глаза у него такие же светлые, как у Дины, но взгляд тяжелый, неуютный. Хочется ерзать на сиденье, а лучше — куда-нибудь сбежать.

— Лариса, — говорит он раздраженно. — Я выгляжу идиотом? Конечно, показывал.

— И что они говорят?

— Что у нее психологическая травма, но вполне обратимая. Просто надо этим заниматься. Но к психологам и врачам ее нужно водить. У меня нет на это времени. Поверьте, я очень люблю дочь, но есть действительно серьезные проекты, на которых я незаменим.

— Не можете взять отпуск даже ради любимой дочери?

Я понимаю, что лезу не в свое дело, но мое «похищение» это тоже серьезное нарушение границ, так что в ответ я могу не стесняться.

Тяжелый взгляд вновь придавливает меня к роскошному сиденью «роллс-ройса».

— Вы бы сказали так президенту, допустим? Что там страна, давай отпуск на пару месяцев возьмем, чтобы сидеть под дверями кабинетов? Я готов найти лучших специалистов в стране ради Дины и заставить их работать на себя. Это принесет гораздо больше пользы.

— Если вы ее так любите, как она оказалась на улице? — не выдерживаю я. — Вы сами создали эту травму, так вам и справляться!

Александр вновь молча отворачивается.

На этот раз пауза длится куда дольше, и я успеваю заскучать.

За окном однотипные многоэтажки моего района сменяются на историческую застройку центра, автомобиль едет по людным улицам, и я всерьез рассматриваю идею выскочить на дорогу и сбежать. Когда «роллс-ройс» притормаживает на светофоре, я дергаю ручку двери — но она, конечно, заблокирована.

— Пожалуйста, не надо, — говорит Александр. — Я не буду удерживать вас насильно. Мне просто нужна была возможность спокойно пообщаться. Если не договоримся, водитель отвезет вас обратно.

— Мы, вроде, все уже обсудили? — непонимающе говорю я.

Он снова тяжело вздыхает и поворачивается:

— Это мой последний козырь, Лариса. Несколько дней никому не было дела до Дины. Вообще никому. Даже ее матери. Так уж получилось, что в этом городе только вам стало не все равно. И она это тоже понимает. Вы видите, какая она сейчас спокойная? Улыбается? Все эти дни после возвращения она либо сидела, глядя в пространство и обнимая этого проклятого зайца, либо плакала. Когда я сказал, что мы едем к ее «Лале», она оказалась в машине мгновенно, даже зайца вашего забыла. Вы понимаете?

— У нее есть мать? Где она была, когда Дина потерялась? И где были вы?

Александр морщится, словно от боли. Нет, видимо, его не зуб беспокоит.

— Давайте отложим эту тему, Лариса, — говорит он неохотно. — Когда мы договоримся, я вам все расскажу. А пока давайте обойдемся без упреков. Я не люблю искать кто виноват. Меня больше волнует вопрос, что делать.

— И что же вы делаете? Переваливаете свою проблему на меня?

Александр качает головой и разворачивается к дочери:

— Дин, будешь яблоко?

Она энергично кивает, и он бросает ей в ладони огромное зеленое яблоко, в которое та вгрызается с сочным хрустом.

— Все эти дни, Лариса, моя дочь отказывалась есть, — говорит Александр, глядя на нее. — Удавалось уговорить только на фруктовое пюре и то после пары часов истерик. Я не переваливаю проблему, я решаю ее. Если она ест, улыбается, радуется только в вашем присутствии — значит мне нужны вы.

— Но это не мое дело, Александр! — в отчаянии всплескиваю я руками.

Этот мужчина вообще способен принимать отказы?

— Ваше, — спокойно роняет он. — С того момента, как вы к ней подошли.

— Доброта не остается безнаказанной?

— Совершенно верно, — кивает он. — Вы не прошли мимо Дины и тем самым взяли за нее ответственность. Вы же не бросите ребенка?

— Александр! Это совсем уж грубая манипуляция!

— Зато рабочая, — говорит он, и я понимаю, что дальнейший разговор бесполезен.

— Я отказываюсь! — говорю я и скрещиваю руки на груди.

Александр молчит.

Дина грызет яблоко.

«Роллс-ройс» едет по Невскому, то и дело застревая на светофорах.

Я строю планы, как сейчас попрошу высадить меня у «Зингера» и пойду куплю себе в утешение пару книжечек, чтобы успокоить нервы после самого стрессового собеседования в своей жизни.

— Лариса Михайловна, — снова начинает Александр, и я внутренне вою. — Давайте так. Вы проработаете у меня до тех пор, пока мы не найдем другую няню, которую Дина примет. С вами это будет проще. Мне нужно, чтобы дочь была спокойна и ходила к врачам. Давайте ограничим срок предложения. Вы работаете три месяца, получаете в три раза больше вашей зарплаты, а когда мы расстаемся, я даю вам рекомендацию в любую компанию на ваш выбор. Поверьте, моя рекомендация — это золотой билет.

Не могу поверить, но я…

Всерьез рассматриваю его предложение.

Три месяца. Деньги, которых хватит на хороший ремонт, а я давно собиралась привести свою квартиру в нормальный вид. Рекомендация.

Дина стучит меня по плечу, я поворачиваюсь, она протягивает мне огрызок яблока и говорит:

— Лала…

— Лара, малышка, я Лара… — говорю я, забирая у нее огрызок. Вздыхаю: — Господи, я ненормальная.

— Значит, договорились! — Александр протягивает мне ладонь для рукопожатия, и я вкладываю в нее огрызок.

— Договорились… — упавшим голосом говорю я, пытаясь понять, как ему это удалось. — А теперь везите меня домой.

— Я и везу, — говорит Александр, брезгливо рассматривая огрызок.

— В смысле? — не понимаю я.

В этот момент автомобиль сворачивает в переулок и останавливается.

Дина начинает выкарабкиваться из кресла, водитель выходит и огибает машину, открывая дверь с моей стороны.

— Я не упомянул? — говорит Александр. — Жить вы будете с нами.

Квартира Александра оказалась в Золотом Треугольнике Петербурга — самом шикарном районе города. Внутри трех его сторон — Дворцовой площади, Фонтанки и Невского — располагается куча достопримечательностей: Эрмитаж, Спас на Крови, Марсово поле, Михайловский замок. А еще — гостиницы, рестораны и, разумеется, квартиры. В старых, но еще крепких домах, каждый из которых может похвастаться интересной историей.

Дом, в котором обитал Александр, выделяется даже среди этих домов с историей. Это оказывается Писательский Небоскреб — дом, где расположен музей Зощенко, где во время Блокады жила Ахматова и обитало огромное количество других писателей, которым когда-то и выделили тут квартиры.

В парадной тут стоят статуи, на подоконниках колосятся цветы, а сама квартира, куда мы приходим по длинному запутанному коридору — разветвленный и запутанный лабиринт с множеством комнат.

— Дина! — гаркает Александр, едва мы заходим в прихожую. — Руки мыть быстро!

Девочка, едва успевшая стянуть сапожки, пулей мчится куда-то вглубь коридоров, а я с упреком смотрю на ее отца. Она сама недавно скиталась на улице, и не по своей вине. Совершенно нет необходимости так ее строить.

Оборачиваюсь, чтобы ему об этом сказать и вижу минуту слабости Александра Владимировича. Этот огромный суровый мужик с вечно недовольным лицом стоит посреди прихожей все с тем же огрызком яблока в руках и явно не знает, куда его деть. Положить на столик под зеркалом? В карман? Отдать обратно мне?

Его рука дергается в такт каждому варианту, который проносится в его голове и явно рисуется на лице, и мне становится его жаль.

Я уже сняла ботильоны, поэтому просто забираю у него огрызок, прохожу в огромную кухню-гостиную, разделенную на зоны плиткой и паркетом, и выбрасываю его в мусор.

Оборачиваюсь и врезаюсь прямо в грудь Александру, который последовал за мной, не снимая ботинок, но так тихо, что я его не заметила.