— Думаю, с любящим мужем можно было бы договориться о компромиссах, — улыбаюсь я. — Но я, наверное, плохо приспособлена к женской жизни, как вы ее себе представляете. Может быть, и не я одна. Так что, стоило бы поговорить со Светланой об этом, узнать, чего она хочет.

Пристально смотревший на меня Александр кривится и с досадой роняет:

— При чем тут Светлана…

— Она ваша жена, — напоминаю я.

— Это ненадолго. Скоро суд.

Он отворачивается, берет свою чашку и выплескивает ее в раковину, так и не отпив ни глотка чая. Я придвигаю свою поближе и обнимаю ладонями, хоть она уже и остыла.

Сама допью.

— Вы будете настаивать, чтобы Дина осталась с вами? — снова задаю я вопрос, который, по-хорошему, меня не касается. Через пару месяцев я уйду из этой семьи.

— Да, — коротко роняет Александр.

— Понятно…

Он стоит на кухне, словно не зная, куда себя деть. Серая футболка обтягивает широкие плечи и бугрящиеся бицепсы, грудь вздымается от частого дыхания.

А на лице — усталость, раздражение и какая-то глубоко скрытая тоска, от которой сжимается сердце.

— Вы планируете встречу Дины с матерью? — задаю я вопрос, который волнует меня уже давно. Как они увидятся после всего, что случилось?

— Да. Но не раньше, чем Дина сама об этом попросит.

— Значит, пока не говорить ей про маму? — уточняю я.

— Нет.

— Понятно…

На кухне снова воцаряется тишина. Я легонько постукиваю ногтями по фарфору чашки, вижу, как Александр снова морщится, но не прекращаю.

— Ладно, — говорю, слезая с табурета. — Пойду я спать.

Я уже почти в коридоре, когда Александр окликает меня:

— Лара!

— Что? — оборачиваюсь к нему.

Он смотрит на меня, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки.

Хочет что-то сказать, но молчит.

Я жду.

Читаю на его лице решимость и сомнения, грусть и надежду, властность и нежность.

Противоречивый мужчина, который думает, что разобрался в жизни, но почему-то постоянно утыкается в непонятные ему препятствия, когда люди ведут себя не так, как он ожидает.

— Доброй ночи, Лара, — наконец говорит он.

— Доброй ночи, — откликаюсь я.

— Доброе утро, Лара, — приветствует меня Александр, открывая дверь, когда я приезжаю к девяти утра, наконец-то выспавшись в собственной постели.

У себя дома.

Где уже как-то пыльно и пахнет нежилым помещением, так редко я там появляюсь.

Да и ванна какая-то маленькая, по сравнению с роскошными джакузи у Александра. И соседи в панельке шумные. И вид из окна какой-то депрессивный.

Даже кухня жмет в бедрах.

— Доброе утро, Александр, — приветствую я его.

— Лара, сегодня меня не… — начинает он, и я закатываю глаза.

— Даже не пытайтесь! — прерываю я его. — Вы обещали предупреждать заранее. Нет, сегодня я не могу задержаться.

— Почему? — так возмущенно спрашивает Александр, что от неожиданности я хихикаю.

— Я сегодня иду в оперу, даже платье захватила, — я машу чехлом. — Что хотите делайте, но в половину седьмого я должна отсюда выйти.

— В Мариинку?

— В Михайловский.

— Так это же за углом! — почему-то радуется он. — Давайте что-нибудь придумаем!

— Давайте Роберта попросим зайти в гости, — предлагаю я. — Он давно собирался.

— Нет! — резко отзывается Александр.

— Дина будет не против, правда? — спрашиваю я ее, прилетевшую в прихожую, чтобы обнять меня двумя руками и больно ткнуться в живот, как она любит делать.

Та быстро-быстро кивает.

— Я буду против! — сдвигает брови ее отец.

— Вы не доверяете дочь собственному брату?

— Не дочь, — скривившись, буркает Александр, с напряженным выражением на лице листая что-то в телефоне. — Так. Ладно. Я сам вернусь пораньше. Во сколько ваша опера?

— В семь, — вздыхаю я, томимая недобрыми предчувствиями.

И как в воду гляжу.

В шесть я звоню напомнить, но телефон Александра недоступен. Во всех мессенджерах он был последний раз два часа назад, и даже в его офисе последний раз видели шефа в обед.

Я переодеваюсь в платье и отправляюсь краситься и укладывать волосы.

Дина помогает по мере сил — по ее мнению, мне никак нельзя идти без розового блеска с глиттером на губах.

Почему бы нет? Празднично разнообразит мой вечерний наряд.

Нет, я в курсе, что нынче в оперу можно хоть в спортивном костюме, но у меня не так уж много поводов надеть длинное платье и каблуки, чтобы я упускала еще один.

Серьги, кулон, туфли, клатч.

Половина седьмого.

Я нервно вышагиваю по квартире, стуча каблуками, Дина таскается со мной, волоча за собой зайца Ой.

Таким вот паровозиком мы шествуем к окну, выглядывая в сторону канала Грибоедова, потом обратно, к другому окну, выглядывая во двор в надежде увидеть знакомый «роллс-ройс», потом на кухню — выпить стакан воды.

Я бы уже позвонила Роберту вопреки недовольству Александра, но он уже не успеет.

Хотя…

Нажимаю на контакт, и именно в этот момент в двери поворачивается ключ.

Без пятнадцати!

Подхватываю клатч, накидываю на плечи палантин и…

Александр распахивает дверь, поднимает глаза — и замирает, занеся ногу над порогом.

Я уже готова на него наорать, ну или хотя бы ядовито фыркнуть пару раз, а потом срочно бежать в театр, но тоже замираю.

Потому что он смотрит на меня, как маленький мальчик на елку на Дворцовой площади. Распахнув глаза, в которых сияют отражения разноцветных огней и одной, самой большой звезды на верхушке.

— Ты… — голос срывается на хрип, но он откашливается и повторяет: — Ты такая красивая…

Да какая я красивая?

Ну платье. Черно-серебристое, на тонких лямочках и в пол.

Ну два разреза по бокам, открывающие ноги до самого бедра.

Ну туфли на тонюсенькой серебристой шпильке.

Как я сейчас буду ноги ломать на этих шпильках, когда побегу через мост…

А волосы вообще уложила в художественном беспорядке, просто собрав их в пучок, чтобы была открыта шея и выпустив всего несколько прядей.

Было бы чем восхищаться.

Но этот взгляд, и этот голос, и то, как замирает мое сердце от слов Александра — настолько нереально, что я медлю, ловя ощущения, пробуя их на вкус, упиваясь ими.

Последний раз мной так восхищался папа, когда я была на новогоднем утреннике снежинкой в невообразимо накрахмаленном платье из ста слоев тюля.

— Лала! — в меня сзади врезается метеорит по имени Дина и начинает толкать под попу к выходу.

Видимо, это должно означать — вали скорей отсюда, а то опоздаешь. Вот это я мозг проела ребенку своим волнением!

— Да, Лара, идите, скорее, — отмирает Александр. — Прошу прощения, просто я…

— Вернусь за вещами, Карима не отпускайте, пожалуйста, я хочу сегодня домой! — не слушая, тараторю я, вылетая из квартиры.

Хорошо, что на улице пока еще только очень мокро, но еще не минусовая температура, потому что с традициями нечищенных тротуаров северной столицы, я бы точно переломала бы ноги или опоздала.

Но я успеваю и приземляюсь в кресло, обтянутое красным бархатом, ровно с третьим звонком. Гаснет свет, начинает открываться занавес, а бабушка, сидящая рядом, шипит мне на ухо:

— Ларка, ну ты как всегда! Неужели нельзя хоть раз прийти вовремя, как приличный человек, выпить с нами шампанского, съесть бутерброд с рыбкой! Театр, Лар, это культурный отдых во всей его полноте, а не только впопыхах послушать арии и снова куда-то бежать!

— И тебе доброго вечера, — выдыхаю я. — Здрасьте, Алевтина Николаевна! — добавляю шепотом, кивая бабушкиной подруге, сидящей с другой стороны от нее.

— Ш-ш-ш-ш-ш! Тише! Мешаешь! — снова шипит бабушка, и я закатываю глаза и откидываюсь в кресле.

В антракте мы все-таки выполняем культурную программу с шампанским и бутербродами, бабушка добреет и переходит с темы моей безалаберности на тему моей личной жизни. Вот уж не знаю, что хуже!