Роберт подходит ближе, и тут Александр его замечает.

Он смотрит снизу вверх, но почему-то от этого его взгляд даже более властный.

— Уйди, — говорит он. — Просто уйди, Роб. Ты лишний.

Тот отступает, и я уже не смотрю, чем он там занимается.

Я хватаю Дину на руки, невзирая на сопротивление — и она выгибается, словно натянутый лук, как будто у нее столбняк, пытаясь орать еще громче.

— Сделай что-нибудь! — требует Александр.

Зыркаю на него зло. Вот сам бы и сделал, раз такой умный!

— Что?!

— Не знаю! Кто из нас мать?

— Никто! — напоминаю я. — Что она сделала?

— Ничего, — нервно бросает он. — Дине — ничего.

— Мне клещами тянуть из тебя? — злюсь я. — Что случилось?

— Она просто пнула домик и наорала. Я не все видел, я отходил.

— В смысле? Ты ушел, оставив алкоголичку с ребенком? — я уже даже не шиплю, я общаюсь каким-то яростным свистом.

Одновременно пытаюсь укачивать Дину на руках.

Подхватываю ее и тащу на кухню.

Она не очень тяжелая, но спина все равно протестует.

Брызгаю ей в лицо водой из чашки, но рев прекращается только на мгновение — и возобновляется с новой силой. Дина хватает губами воздух, носогубный треугольник синеет, и я пугаюсь.

— Звони в скорую, — швыряю в Александра его телефоном, лежащим на стойке. — Страховка есть? В платную звони, быстрее приедут.

В зареванных глазах Дины полопались сосудики, и выглядит это страшновато.

Я понятия не имею, что с ней может стать от такой неконтролируемой истерики, вспоминаются только бабкины сказки про «нареванную» грыжу. Я так и не прочитала всю мировую литературу по педагогике, которую приволок мне Александр. А стоило бы. Хотя бы ту часть, что про детские болезни. Думала, что успею погуглить, если что.

Но теперь на моих руках содрогается крошечная девочка, а я ничего, совсем ничего не могу с этим сделать!

— Сам довезу! — бросает Александр, забирая Дину у меня из рук и шагая к двери. — Карим еще здесь.

— Я с вами! — подскакиваю я, судорожно разыскивая ключи, которые оказываются на столике в прихожей. Туфли я так и не сняла, так что просто снова накидываю палантин поверх вечернего платья, запираю за нами дверь и торопливо бегу за широкими шагами Александра.

Крошечный лифт едет слишком долго, в ушах начинает звенеть от пронзительного крика. Зато охранники на первом этаже, заслышав нас издалека, выскакивают из своей комнатки и распахивают перед нами двери.

— Карим! — стучу я в окно «роллс-ройса», обгоняя Александра осторожно несущего Дину по ледяным колдобинам во дворе.

Водитель отбрасывает книгу, которую читал, и быстро заводит машину.

Забираемся втроем на заднее сиденье, Александр диктует адрес, и мы наконец мчимся в клинику по вечернему Петербургу, то и дело застревая на светофорах.

Держу Дину за ручку, хоть ей это и не надо. Мне зато надо.

Злюсь на каждую красную циферку таймера на перекрестках, задерживающую нас. Надо было скорую, ее бы пропустили!

Останавливаемся у элегантного здания с яркой вывеской на крыше, и я понимаю, что мы приехали в частную клинику. Ну, отцу виднее. Выбираюсь первая и помогаю Александру вытащить Дину. Навстречу нам в холле уже бегут врачи, окружают плотным кольцом.

Кто-то меня спрашивает:

— Вы мать?

— Нет, я… — запинаюсь. — Няня.

Непривычно называть себя так.

И непривычно быть оттесненной в сторону — аккуратно и технично.

Вопли Дины все еще слышны в том коридоре, куда они уходят, а меня отводят к дивану, усаживают и приносят стакан воды. От него пахнет резко и неприятно.

— Выпейте, — говорит девушка в розовой униформе с ласковой улыбкой. — Вы плачете.

И я понимаю, что действительно рыдаю, и, кажется, давно. Задыхаясь, пью воду с успокоительным большими глотками, пока не перестаю всхлипывать и икать.

— Вот и хорошо, — говорит девушка. — Подождите тут, если хотите.

— Мне туда нельзя?

Она качает головой и снова ласково и как-то виновато улыбается.

Я нахожу туалет, смываю с лица потекшую косметику, умываюсь ледяной водой.

Выхожу, но девушка снова качает головой — никаких новостей нет.

А я даже мобильник с собой не взяла!

Выглядываю на улицу — ледяной декабрьский ветер пронизывает насквозь. Карим уже запарковал машину в стороне, и я окончательно замерзаю, пока иду до нее. Уже в тепле салона меня начинает потрясывать от озноба.

Это нервное. Это пройдет.

Когда я узнаю, что с Диной все в порядке.

Карим молчит, только поглядывает сочувственно в зеркало заднего вида.

А я нервно ломаю пальцы, не зная, чего ждать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И чуть не выскакиваю навстречу Александру, который выходит из дверей клиники и оглядывается. Идет к нам широкими шагами, забирается внутрь…

И вдруг обнимает меня. Прижимает к твердой груди и стискивает крепко-крепко.

— Все в порядке, — говорит он куда-то в макушку, но на последнем слоге голос срывается. Он откашливается и повторяет: — Все в порядке. Ее усыпили. Сейчас специалисты проведут все исследования и позвонят.

— Почему вы ушли? — требовательно спрашиваю я, толкая его кулаком в грудь.

— Я там не нужен, а тебя надо было успокоить, — отвечает он, отпуская меня.

Отодвигаюсь подальше — и тут же жалею об этом. В тесноте его объятий было гораздо спокойнее и теплее.

— Надо было остаться! — повторяю упрямо.

— Они позвонят, — он достает телефон из кармана и смотрит на него. — А ты бы извелась тут без новостей.

Это правда, но я все равно ерзаю на сиденье и думаю, что не выпустила бы руку Дины ни за что на свете. Куда бы ее ни потащили.

А отцы… Ох уж эти отцы!

Александр сидит, запрокинув голову назад и смотрит в потолок машины, на котором в хаотичном порядке светятся точки.

Я тоже смотрю на них, не понимая, что он там увидел. И почему они так странно расположены.

— Это, — Александр указывает на потолок. — Звездное небо. В каждом «роллс-ройсе» такая фишка. Я заказал специальное расположение звезд — каким оно было в то время и в том месте, где родилась Дина.

Снова запрокидываю голову, глядя на светящиеся точки уже внимательней.

Ах вот оно что…

— Для меня она — самое дорогое в жизни, — продолжает Александр. — Но с некоторых пор — не только она.

Он переводит взгляд на меня.

Очень прямой пристальный взгляд.

Меня обдает жаром, и я открываю рот, чтобы что-нибудь ответить, пока еще не понимая, что.

Но в этот момент на телефоне Александра загорается экран, и он мгновенно прикладывает аппарат к уху.

Александр

Я почувствовал укол внезапного счастья за пару секунд до того, как в замке повернулся ключ. Лара вихрем ворвалась в квартиру и, не теряя времени на то, чтобы снять туфли или переодеться, бросилась к Дине.

А я ощутил, как расправляется в груди сжавшееся от боли сердце. Мы дождались подмоги, теперь все будет хорошо. Она обязательно что-нибудь придумает.

Лара для Дины стала лучшей матерью, чем настоящая мать.

Именно с Ларой моя дочь засыпает по вечерам, слушает ее сказки, учится ее рецептам, перенимает ее правила поведения. К ней бежит, когда больно или страшно, ей хвастается рисунками и поделками, у нее под одеялом ее можно найти по утрам.

Светка же пробыла у нас совсем недолго — и вот я везу дочь в больницу, потому что она задыхается от криков и рыданий. Ни за кого в жизни я так не боялся, как за эту маленькую кукольную девочку с упрямо наморщенным лбом. Я вообще не думал, что можно так сильно бояться. До холодеющих рук и черных мотыльков перед глазами. До острой боли в стучащем с безумной скоростью сердце.

Знаю, что я боюсь за Дину не один.

Поэтому хочу предложить женщине, которая сидит в машине рядом со мной и смотрит на звездное небо на ее потолке, бояться вместе.