В четверг шестнадцатого числа того месяца [раби'ал-ахира][217] перед воротами Дели собралось скопище войск [его величества]. Как голодные волки, устремляющиеся на стада овец, или] как исторгающие жизнь орлы, признающие своею пищею всех] слабых птиц, [войска] спешили [обрушиться] на население столицы] и нарушить его покой. Последовал высочайший приказ, чтобы великие эмиры выступили в защиту населения. Тем временем господа [государыня и принцесса] — да будет всегда окружен занавес целомудренности их убежища божественной благосклонностью под сенью хаканского покровительства! — отправились погулять в город Дели, а эмиры высочайшего дивана сели перед городскими воротами, занявшись подсчетом дани с пощаженного населения. Несколько тысяч военных, имевших на руках бумаги на получение сахара и зернового хлеба, направились к городу. Последовал высочайший приказ, чтобы каждый из эмиров захватил по отряду окрестного населения, которое, взбунтовавшись, бежало в город. Вследствие этого многие из воинов бросились в город. Его величество [в этот момент] был занят веселым и приятным пиршеством, и никто не имел возможности доложить ему о происходящем. Как ни отбивались эмиры стрелами и саблями /127/, все было бесполезно, потому что поток бедствия поднялся столь высоко, что усмирить его не было возможности. Неодолимый натиск войска достиг такой степени, что отразить его не представлялось возможным. Когда бы прославленный всевышний творец пожелал какому-либо народу причинить убытки и нанести вред, то во всяком случае причины для этого нашлись бы; [в таком случае] никакое противодействие и сопротивление этому не помогли бы. “Когда Аллах пожелает сделать людям злое, то не существует для него препятствия, а для них, кроме него, — защитника”[218], — [говорится в предвечном слове]. По этой причине отряды индусов и гебров из разных частей Дели, из Сари, Джаханпанаха и из Старого Дели начали сражение. Многие из них подожгли свои дома и имущество и сожгли себя вместе с своими женами и детьми. Войска [Тимура] в один час разбили двери домов и начали [все] грабить. Ни у одной твари не было силы довести это обстоятельство до высочайшего сведения, ибо его величество был погружен в удовольствия и наслаждения. Однако из-за страха пред его величеством эмиры заперли ворота, чтобы войска, оставшиеся вне города, не смогли войти внутрь его /128/. Тем не менее в эту ночь около пятнадцати тысяч воинов находилось внутри крепости. С наступлением ночи они опять начали грабеж и стали поджигать городские постройки. В некоторых местах гебры продолжали сражаться. Когда стало светло, солдаты подняли крик, и остановить их было невозможно.

В пятницу семнадцатого [раби' ал-ахира][219] произошел всеобщий грабеж населения, и большинство кварталов Джаханпанаха и Сари было пущено на ветер грабежа. В субботу восемнадцатого числа [того же месяца] грабеж и захват пленных продолжались. Каждый воин выводил за город по 150 мужчин, женщин и детей, считая их [своими] пленниками, так что у самого последнего солдата оказывалось двадцать пленников. В воскресенье девятнадцатого [раби' ал-ахира][220] воины бросились в Старый Дели. До этого большинство индусов бежало из города, направившись в Старый Дели. [Теперь], собравшись в соборной мечети, они оказывали сопротивление. Принц Шах Малик-бахадур и 'Али Султан “таваджи” поспешили туда с пятьюстами воинов в полном вооружении и дали душам врагов и недоброжелателей государства [его величества] приют в адских глубинах. Сделанные из голов индусов башни достигли предельной высоты, а тела их стали пищею диких зверей и птиц. В этот день Старый Дели также был разграблен. Несколько дней подряд выводили из [городских] ворот гебров, и каждый из эмиров туман'ов брал [их] партиями. Среди [гебров] было несколько тысяч мастеров-ремесленников. Было решено, чтобы некоторые искусные мастера-ремесленники и другие ремесленники, которых /129/ люди и слуги высоких особ и вельмож выводили [из города], передавались находившимся в свите принцам, высшим сановникам и эмирам. Некоторых [пленников] с нукерами отправляли в Самарканд для передачи бывшим там принцам и знатным особам. В отношении каменотесов был дан высочайший приказ задержать их для особой его величества надобности[221], ибо в благословенном уме [его величества] созрела мысль о постройке в Самарканде мечети. Этих каменщиков сохранили для [упомянутой цели]. После сего, бог даст, будет описана и мечеть.

Так как в предвечности пером предопределения было написано, что для большей части жителей города Дели станет уделом территория небытия и погибели, несмотря на то что по странице их просьб провели чертою пощады и [в Дели] была прочтена хутба с августейшим именем и титулами, то все это случилось так, что его величество не мог обратить внимание на их положение. Когда его благороднейшая и высочайшая мысль постигла все случившееся, дело уже совершилось, и в результате приятного времяпровождения он увидел [весьма неприятно поразившее его] жало и от напитка забвения он вкусил чистый яд. Когда стрела судьбы отделится от лука желания [поразить кого-либо], она во всяком случае попадет в цель, и когда меч небесного приказания выходит из ножен, он поражает смертного.

Его величество [уже] пятнадцать дней, когда грекоподобный [светлый] день напал на темного индуса — ночь, оставался в Дели, и покровительство творца [служило ему] охранителем и защитником, а божественная помощь [сопровождала его] с правой и левой стороны.

В среду двадцать второго числа месяца раби' ал-ахира 801 года[222] покоритель мира принял твердое решение вернуться обратно /130/. Свершились знаменитые победы, скромные города и неприступные крепости были взяты, места поклонения идолам заменились храмами единобожия и [истинной] веры; знамя язычества и огнепоклонства и бунчук неверия и идолопоклонства пали верхним концом вниз, а голос, [взывающий]: “Помощь от Аллаха...”[223], коснулся слуха исповедующих единство Аллаха. С огромной добычей [по слову Корана]: “Они возвратились, сопутствуемые благами Аллаха...”[224], увеличив благодарность за дары господу миров, тому дарователю [всего], по желанию которого открываются двери сокровищниц [по предвечному слову]: “Ты даешь царство, кому хочешь...”[225], и древняя воля которого увеличивает поводы к счастью.