И вот, были среди огланов этих два человека. Был один из них умным и мудрым. Звали его Букри-Ходжи-Ахмад. Кое-кто говорит, [что] звали [его] Мудрый Сайчи-оглан (Сагышы артук, Сайчы-орлан). /52а/ Другой был исполин, стрелок [и] богатырь, равного которому в то время не было. Звали его Кара-Ногай.
Позже, [когда] в обществе [том снова] воцарилось веселье, пришел немного спустя за Кара-Ногаем[262] ундакчи[263] и сказал:
“Вас вызывает бек”. Тот поднялся и вошел к беку. Опять замолчали они на какое-то время. Потом опять в обществе воцарилось веселье.
Сказал [тогда] упомянутый Букри-Ходжа-Ахмад огланам этим: “Видели?! Бердибек-хан умер! Тот приехавший человек принес весть о смерти хана. Именно поэтому замолчали они и пребывали в растерянности в течение времени, достаточного для варки горячей пищи. Кара-Ногая же они вызвали потому, что поднимут его ханом, а нас всех на завтрашнем корунуше перебьют. Плохи наши дела. [Только] вечером сегодня мы еще сможем что-то предпринять. Если же нет, то завтра все пойдем на смерть”. И сколько они его ни пытали, мнение его не менялось.
[Тогда] сказали все они: “Как ни посоветуете вы, так и поступим”. Когда сказал упомянутый Ходжа-Ахмад: “Совет [мой] таков. Ногай отсюда поедет поздно. Когда доедем до места, где он поворачивает к своему дому, схватим [его], стащим с коня, крепко свяжем, приставим ему к глотке нож и спросим об этом известии. Если скажет он правду и станет с нами заодно, то и мы поднимем его ханом. Но если правды не скажет, тут же убьем [его и] скроемся кто куда”, — все они согласились с этим предложением и заключили [о том между собой] договор и условие.
Ушел с маджлиса у бека и отправился [домой] Ногай, когда близок был уже намаз-и шам[264]. Отправились вместе [с ним] и огланы эти. [И] видят они, что изменилось обычное выражение лица его. По пути домой с корунуша бывал он обычно весел и общителен. Сегодня же не удостаивал никого ни единым словом и держался в пути отчужденно.
Стемнело, когда доехали они до места, где разъезжались по домам. Вдруг схватили они [коня Кара-Ногая] за узду, стащили с коня [его самого и] крепко связали. Ногай тот спросил:
“В чем виноват я, [что] так поступаете вы [со мной]?” Сказал [ему] Ходжа-Ахмад: “Спросим мы у тебя кое-что. Если скажешь правду и если /52б/ станешь с нами заодно, то поднимем тебя мы ханом и заключим договор на верность и условие, [что] не станем уклоняться от исполнения нукерских обязанностей по отношению к тебе. [Но] если правды не скажешь, то знай наверно, что мы тут [же] убьем тебя”. Сказал [тогда тот]: “Спрашивайте, что хотите”. Спросил Ходжа-Ахмад: “Скажи правду, что сказал тот приехавший 'человек, а еще, что сказал бек, когда вызвал тебя?”. Тот ответил: “Что сказал тот приехавший человек, не знаю. [Бек же] ничего не сказал, когда вызвал меня”. Ходжа-Ахмад [ему, в свою очередь,] сказал: “Эй злосчастный, коль не говоришь ты, скажу я! Тот человек, что приехал, приехал с вестью о смерти хана. А вызвал [бек] тебя к себе вот почему. Он сказал тебе: “Поднимем тебя мы ханом, но согласись [с тем], что мы убьем твоих братьев. [Ведь] не покорятся они твоему ханствованию, если ты не убьешь [их, так как] старше тебя они”. И ты на такое дело согласился! [Но] не поступай теперь так! Каких же унижений ни терпели мы [только] от этого человека! Легко будет нам убить его и отомстить ему, если станешь ты теперь ханом между нами и возглавишь нас. Согласись же с этими словами моими!” [И когда Ходжа-Ахмад к тому еще] добавил: “Поднимем тебя мы ханом. А поднимая, заключим договор и условие, какие бы ты ни назвал, на то, чтобы быть тебе нукерами. [Так] не прими же на себя вину за смерть нашу и бесчестье до дня страшного суда!”, — сказал тогда [Ногай] тот: “Коли так, развяжите мне руки и ноги. Скажу вам правду я”.
Когда развязали ему руки и ноги, поднялся он, сел и воздал Ходжа-Ахмаду тому хвалу большую. Сказал он: “Проницательны эти твои слова. Ни в чем ты не ошибся. Все было [именно] так. Если теперь заключите вы [со мной] добрые договор и условие на возведение меня в ханы, то не преступлю я вашего совета”. И они /53а/ заключили договор и условие.
Ногай сказал: “Наутро, когда придем мы на корунуш, собирается он [Тенгиз-Буга] вызвать меня [в свою юрту]. Потом позовет вас. Когда войдете в юрту, то будьте с людьми, что около него, я [же] буду с ним самим”.
Наутро, когда пришли они на корунуш, пригласили Ногая [в юрту], как [и] говорил он. Немного спустя пришел человек звать их. Они же пришли с оружием. Когда отважно вошли все они в дверь, [то тут же] пустили оружие в ход. Ногай, [который] восседал рядом с Тенгиз-Бугой на почетном месте, мгновенно придавил [его, и они] отрезали ему голову. Насадили [ее] на кинжал, вынесли наружу и возгласили: “Никому больше смерти нет. Не двигаться со своих мест!”
После того как народ утих на своих местах, усадили Ногая на белый войлок и все в согласии провозгласили [его] ханом.
Итак, оба они, сын Мангутая Хызр-хан и Кара-Ногай, в одном месяце стали ханами. Только Хызр-хан стал ханом в Сарае, на троне [Саина, а] Кара-Ногай — на берегу Сыра, на левом крыле.
Подошли мы теперь к рассказу о Хызр-хане. Когда Тай-Дуглы-бегим призвала Хызр-хана и сделала [его] ханом на троне Сарая, поставила она в качестве свадебной юрты золотую юрту, оставшуюся от Узбек-хана и Джанибек-хана. Рассказывают. Бегим покрасила свои волосы в черный цвет [и] пожелала выйти замуж за [Хызр-]хана. Желание жениться [на ней] было и у хана. Был, однако, у него бек из [племени] найман по имени Кутлуг-Буга, который воспротивился этому. Сказал он:
“Она — человек, который был подвластен Узбеку и Джанибеку. Ты [же] вырос человеком противостоящего [им рода]. Проучи ее. Не женись!” Послушался он его слов и не женился. Когда почуяла бегим, что не возьмет он ее в жены, /53б/ начала она оказывать [ему] меньше почета и уважения, чем прежде. Когда же и хан, озлившись на нее, решил разломать золотую юрту, [а золото] поделить между своими казаками[265], то прослышав [о том], бегим послала к хану человека, сказала: “Пусть так не поступают. Когда нет золота [и] серебра, для человека, ставшего ханом, [золотая юрта] — сокровище. Но здание, построенное прежними добрыми [людьми], [все-таки] пусть не разрушают!” Не прислушался к ее словам [Хырз-хан], разломал и поделил. Бегим запылала в свою очередь злобой на [Хызр-]хана, собрала своих внутренних беков и прогнала его.
Хан ушел назад и снова пришел к Ак-Кулю. Подняла [тогда] ханом та самая бегим кого-то под именем Кельдибека. Другие беки называли его Лже-Кельдибеком. Все говорили: “Кельдибека убил Бердибек. Как же он воскрес?!”
Когда эль не подчинился ему [Лже-Кельдибеку], подняли ханом [человека] по имени Базарчи[266], который был из потомков Боавула. Был в то время Сиджуд 'Али-бек, из старших беков. Полагая, что не покорится он этому Базарчи, вызвала его [бегим], привели [его и] убили. У 'Али-бека был сын по имени Хасан. Когда тот бежал и пришел к сыну Конграта Нагадая Ак-Хусайну, который был хакимом вилайета Хорезма, [а] этот Хасан был ему племянником, [Ак-Хусайн] пришел в ужас от этих непристойных поступков бегим и отрекся от нее.
Направил тогда Ак-Хусайн посла к Хызр-хану, сказал:
“Совратилась эта женщина на путь шайтана, такие-то [вот] дела творит. Мы же /54а/ — отреклись от нее. Мы выступим против нее, если проявите вы великодушие и станете во главе!” Он также был человеком мстительным — хвала [ему] великая! Ак-Хусайн собрал воедино войско Хорезма, пришел к Ак-Кулю, упомянутого [Хызр-] хана поднял ханом и пошел походом на вилайет Сарая. Под Сараем произошла битва. Базарчи [и] бегим были схвачены. Посадили бегим в крытые санки, полость крепко завязали и, заложив [в санки] бешеного жеребца, отпустили на все четыре стороны. Этот бешеный конь понес санки и бил [их] по оврагам и буеракам, пока бегим не погибла. Узбеки[267] говорят: “Тай-Дуглы-бегим убил Хызр-хан”. Обстоятельства этого — таковы.
