Однако ее настроение изменилось, и она вновь почувствовала себя неуютно. После шума, суеты и пестроты долины с ее толпами туристов, выкриками гидов, голосами сотен людей, говорящих на различных языках, эта неимоверная тишина действовала на нервы. Это было безмолвие могилы.

Несмотря на жару, Анну снова затрясло от холода. У нее появилось странное ощущение, что она не одна здесь и что кто-то наблюдает за ней. Сощурившись, чтобы лучше видеть, она осматривала склон горы. В этом направлении находились другие гробницы – она видела их на плане, – но, похоже, никого из туристов там не было. Возможно, гробницы были закрыты, как и многие захоронения в долине, чтобы защитить их от наплыва любопытных. Анна сделала еще несколько шагов по тропе, обогнула еще одну скалу. Склоны, лишенные какой бы то ни было растительности, были пустынны и безмолвны; единственными звуками, которые долетали до ее слуха, были голоса птиц. Высоко вверху Анна различила в ослепительном небе темную точку. Вероятно, это коршун; их видела и Луиза. Внезапно ощущение, что кто-то стоит у нее за спиной, стало таким явственным, что Анна резко обернулась. От этого движения крошечные вихри пыли взметнулись у ее ног, но уже через мгновение воздух снова успокоился.

Анна упрямо двинулась дальше. Вот где-то здесь Хассан устроил шатер для Луизы, она была уверена в этом. Они вместe уселись на ковер, она раскрыла свой альбом, отвинтила крышку фляги с водой и начала рисовать вздымающийся напротив морщинистый склон.

– Значит, вы тоже предпочитаете держаться подальше от людских стад?

Голос раздался так близко, что Анна вздрогнула. Сзади стоял Тоби Хэйворд. Он снял с плеча холщовую сумку, положил ее на землю и вытер лицо тыльной стороной руки.

– Простите, я не собирался вас пугать, я не видел вас, пока не завернул за эту скалу.

Сама удивляясь, насколько ей стало легче оттого, что это оказался реальный, живой человек, Анна заставила себя улыбнуться.

– Просто я замечталась.

– Да, место тут располагающее. – Он помолчал. – Там, внизу, среди этих толп очень трудно прочувствовать здешнюю атмосферу, уловить дух… – И с неожиданной горячностью добавил: – Их так много, и все без конца щелкают фотоаппаратами. Но они не смотрят. Вы заметили? Их глаза закрыты.

– Фотоаппарат все запомнит, а они боятся, что не сумеют, – тихо ответила Анна. – Мы все так поступаем. – Ее собственный фотоаппарат все еще лежал в сумке.

– Думаю, вы еще и смотрите.

На сей раз его слова прозвучали так зло, что Анна даже немного растерялась.

– Я стараюсь. – А что ей, в конце концов, скрывать? Ведь она не делает ничего дурного. – Я пыталась представить себе, как выглядело это место сто лет назад, когда все здесь еще не было поставлено на коммерческую ногу.

– Здесь всегда все было поставлено на коммерческую ногу. Вероятно, сюда привозили туристов еще до того, как трупы успевали остыть. – Скрестив руки на груди, он обвел взглядом склон. – Я хорошо расслышал вчера вечером? Вы доводитесь родней Луизе Шелли?

Анна обратила внимание на то, что он даже не извинился за то, что вольно или невольно подслушивал.

– Да, я ее праправнучка.

– Она была одной из немногих людей викторианской эпохи, кто по-настоящему прочувствовал душу египтянина.

Он проговорил это, не глядя на Анну. Его прищуренные глаза были по-прежнему устремлены куда-то вверх, на скалы над их головами.

Анна воззрилась на него с любопытством.

– Откуда вы знаете, что и как она чувствовала?

– Из ее работ. В Трэвеллерз-клубе есть серия ее акварелей.

– А я и не знала…

Он подтвердил свои слова отрывистым кивком.

– Они висят на лестнице. Я часто смотрю на них. Она прописывала детали. Ее не останавливала сложность форм или отдельных черт. И она не страдала высокомерием. Она использует чудесную глубину цвета – в отличие от Робертса. Робертс видит все это, – он махнул рукой в сторону скал, – в одном цвете, ну, может быть, с некоторой разницей в тонах. Она видела оттенки, тени, чудесную текстуру.

Анна взглянула на собеседника с новым интересом.

– Вы говорите как художник.

– Художник! – презрительно фыркнул он. – Дурацкое слово. Если вы имеете в виду живописца, то да – я живописец. – Он все еще смотрел вверх, и Анна воспользовалась моментом, чтобы исподтишка окинуть теперь уже более внимательным взглядов его лицо с крупными чертами и копну седеющих светлых волос под выцветшей синей шляпой с широкими полями.

– Луиза любила Египет, я сейчас читаю ее дневник, и это проглядывает в каждой странице. – Анна грустно улыбнулась. – Я почти завидую этим женщинам викторианской эпохи. Им приходилось бороться буквально за каждую мелочь, но все же они не отступали. Они шли за своей мечтой. И ради нее обрекали себя на достаточно тяжелые испытания… – Она умолкла на полуслове, вдруг обнаружив, что он смотрит уже не на скалы, а на нее, и притом весьма пристально.

– Это звучит так, как будто вы сами готовы обречь себя на тяжкие испытания ради исполнения своей мечты, – негромко сказал он.

Она пожала плечами.

– Может быть. Но, как это ни грустно, я по натуре отнюдь не героиня. – Да и как она могла ею быть – она, которой всю жизнь, и в браке, и прежде, в родительском доме, доводилось только покоряться и проявлять мягкость?

– Не героиня? – переспросил он, задумчиво глядя на Анну.

– Нет. – Она вдруг улыбнулась. – Или, по крайней мере не была ею до сегодняшнего дня. Оторваться от группы и одной прийти сюда – для меня это почти героизм.

Тоби рассмеялся, и от этого лицо его внезапно помолодело.

– Значит, мы должны поощрить вашу отвагу. В каких гробницах побывала ваша прапрабабушка? Уж явно не в гробнице юного Тутанхамона.

Улыбка угасла на губах Анны.

– Да, там она не была.

Внимательно глядя на Анну, Тоби поднял бровь.

– Я сказал что-то не то?

– Нет, ничего.

– Это связано с гробницей Тутанхамона?

Она покачала головой. Да, в интуиции ему не откажешь.

– Я была там. Вот только что. И там произошло нечто странное.

– Странное?

Она снова мотнула головой.

– Да в общем-то нет. Наверное, просто приступ клаустрофобии. На самом деле ничего особенного. Но это заставило меня уйти от всех… и прийти сюда.