Ранним холодным утром 27 декабря, когда до рассвета оставалось ещё часа два, Василий запряг огромного рыжего быка в дровни, бросил на них охапку сена, положил большой и тяжёлый мешок с заморожеными карасями, привезённых в подарок Гамзатом, и ещё один поменьше – с разными гостинцами, накрыл всё это сверху старым овчиным тулупом, и взяв в руки вожжи, уверенным голосом скомандовал: «Циля! А ну, пошёл!». Словно категорически отказываясь выполнять команду, бык резко мотнул головой, но немного постояв, сделал первые шаги по направлению к широко открытым тесовым воротам. Василий пошёл рядом с дровнями. В это время на крыльце появился Иван Васильевич и громко произнёс: «Ты смотри, паря, у Лисафиды долго не задерживайся. Ночку отдохни с дороги, а завтра к паужну будь дома. И не забудь передать от меня поклон всем родственникам. Если они нам не помогут, то придётся всех овец и нетель под нож пускать. Так и скажи». «Не беспокойся, тятя. Всё исполню, как велите», – ответил Василий, и выехав за ворота, повернул направо, в сторону моста через Ик. Иван Васильевич закрыл за ним тяжёлые тесовые ворота, что-то буркнул под нос, отряхнул на широком крыльце от снега пимы и направился в избу.
Продвигаясь по улице родного села, Василий хотел было заставить быка ускорить движение и с протяжкой прошёлся по его широкой спине кнутом, но бык недовольно дёрнул задней ногой, махнул хвостом, однако ускорять шаги не стал. «Да, Буран, ты не Воронко. На том бы в два счёта до Большого Пинигино доскочил. А на тебе полдня придётся ползти», – с сожалением подумал Василий и продолжил идти рядом. Неожиданно мимо него проскочил Букет и поравнявшись с головой быка, звонко залаял. «А тебя кто звал с собой? Как ты вылез из под сеней? Я ведь специально тебя там закрыл, чтобы не увязался. А ну, марш домой, пока и тебя кнутом не огрел!» – пригрозила Василий. Но словно не слыша угрозы хозяина, Букет весело помахивал пушистым хвостом и продолжал лаять на быка. Тот косился на кобеля злыми, налившимися кровью глазами и, нехотя, ускорял движение. «Вот жулик! Слышит же, что ругаю его, а делает вид, что не понимает. Нуда ладно, оставайся. Втроём всё веселее будет», – сдался молодой мужчина и улыбнулся. Настроение хозяина одобрил и Букет, и с ещё большим упорством продолжил раздражать быка. Преодолев мост и поднявшись в небольшую горку правого берега, Василий сел на самый зад дровней и стал медленно уходить в мысли о событиях последних дней. «Чо-то не так делают новые власти. Разве можно над мужиками и бабами издеваться без конца? Нельзя так сильно натягивать пружину у ружья. Сорвётся боёк и произойдёт выстрел. Весь воздух вокруг пропитан ненавистью к коммунистам, которые стоят во главе большевистских советов. Не успеет власть сообразить что к чему, и может оказаться не у дел. И кто их так травит на свой народ? Прежде чем отбирать у мужиков нажитое годами добро, комиссары должны были объяснить причину возникновения этих развёрсток. Может, люди бы поняли их и добровольно отдали на общее дело свои запасы. Но ведь не до нитки же их обдирать! Сибиряки, хоть и сильный духом народ, но и у них терпения может не хватить. А если не сдюжат, то жди беды во всём Ишимском уезде, а может даже и губернии», – размышлял он, медленно двигаясь по санному тракту. Губин-младший был уже на полпути, когда солнце стало показываться над покрытыми сказочной красоты узорами, макушками берёз. Василий отошёл от тяжёлых раздумий и стал вглядываться в лесную чащобу, где так же, как и у людей, начинался новый день. Свежие заячьи одиночные следы, появляющиеся из под шапок снега, нависшего на ветвях, сливались в одну мощную тропу, уходящую в глубь плотного осинника. Чуть поодаль от санного пути, из сугробов стали вылетать белые куропатки, и совершив небольшой перелёт, падали прямо в кусты тальника. «Совсем потеряли страх», – произнёс Василий, заметив на двух высоких берёзах, стоящих рядом с дорогой, сидящих косачей. «Пожалуй, десятка три будет. Жалко, что ружья нет. А то бы на хороший суп мог добыть дичи», – вслух произнёс Василий. Он всмотрелся в глубину берёзового колка, и даже с досады прикрикнул: «Какой красавец стоит! С такого лося мяса на всю зиму нам хватило бы!». Вася вспомнил, как ещё до службы в царской армии они с отцом часто уходили в местные леса, а иногда и в тайгу на охоту, и каждый раз возвращались с богатой добычей. «Чо это за жизнь наступила? Даже ружьё в доме нельзя держать! Мы же среди лесов и полей живём, а не в городе», – снова вспомнил он о своей бесправной доле. Почуяв лося, Букет остановился. На его загривке вздыбилась шерсть, а кольца пушистого хвоста стали подрагивать. Всем своим видом он показывал, что готов ввязаться в бой с огромным животным и ждал команды. Но, не дождавшись, Букет с лаем сорвался с места и рванул в сторону сохатого. Сделав несколько прыжков и оказавшись по уши в снегу, он остановился, несколько раз громко тявкнул и повернул обратно по своему следу. «Чо, не понравилось в снегу барахтаться? Это тебе не кур по двору гонять», – ехидно произнёс Василий. Букет виноватыми глазами посмотрел в сторону хозяина и вновь продолжил свой путь впереди быка.
Не доезжая деревни Зорьки, которая на карте волости появилась в 1910 году, Василий услышал конское похрапывание, раздающееся сзади. Он оглянулся, однако преследователей не заметил. В этот момент, Букет вдруг прижал уши, радостно замахал хвостом и стрелой помчался в обратную сторону. «Чо это с ним? Может, кто знакомый едет?» – подумал Василий и попробовал свернуть с санного пути на обочину, чтобы пропустить ездовых. Но быку его затея не понравилась, он никак не реагировал на старания хозяина. Ему явно не хотелось залезать в сугроб по самую грудь. Василий соскочил с дровней, зашёл к Бурану спереди и с силой потянул его за рог вправо. Но здоровенный бык стоял как вкопанный. «Вот глупое животное, неужели тяжело уступить дорогу своему собрату?» – произнёс Василий, но применять меры физического воздействия к единственной тягловой силе в семье не стал. Вскоре из-за поворота на полной рыси выскочил Воронко, запряжённый в кошёвку, и стал быстро приближаться. «Конь ты мой верный, друг ты мой родной, каких подонков ты теперь возишь?» – успел подумать Василий, как произошло неожиданное. Бежавший со всех ног впереди Воронко и повизгивая от счастья, что в этом лесу встретил знакомого ему с детства коня, Букет вдруг остановился перед самыми дровнями, сел на задние лапы и громко залаял. Воронко резко затормозил, встал на дыбы и мощно заржал. От внезапности, трое сидящих в кошёвке, кубарем выкатились из неё и зарылись в снег лицом. И лишь Зайчиков, который держал в руках вожжи, удержался и распластался поперёк кошёвки. Заметив Губина Василия, он смачно обложил его матом и со злостью выкрикнул: «Ты что, колчаковский прихвостень, заснул что ли? Убирайся с дороги, а то я из твоего быка тушу мяса сделаю!». В то время, когда он орал на Василия, а попутчики отряхивались от снега, Воронко, причмокивая губами, подошёл вплотную к молодому хозяину и протянул голову. Василий погладил коня и тихо сказал: «Потерпи, дружок. Скоро я тебя заберу». Он ещё не знал, как это сделает, но был твёрдо уверен, что это произойдёт.
Первым не выдержал сцены встречи жеребца со своим хозяином Зайчиков. Он выпрыгнул из кошёвки, подбежал к Василию, оттолкнул его, схватил за удила Воронко и с силой стал тянуть за собой. Не остались в стороне и его сопровождающие – Горшков, Живописцев и Зверин. Один из них ударил кнутом Воронко, а второй наотмашь опустил рукоятку нагана на голову Василия. Воронко встрепенулся, свернул с санного пути и стал прыжками пробивать себе дорогу в глубоком снегу. К этому времени к затору на трёх подводах подъехало десятка полтора красноармейцев под началом райпродкомиссара Короткова и уже по проторённому пути объехали упрямого быка. «Мы ещё с тобой встретимся, колчаковский каратель», – пригрозил Зайчиков и запрыгнул в кошёвку. «Придёт время, встретимся обязательно. Но только один на один», – выкрикнул молчавший до сих пор Василий. Букет бросился было вдогонку за Воронко, но поняв, что его хозяин едет на быке, развернулся и сходу стал с повизгиванием лаять на Бурана. «Лай, не лай, Букет, а Буран никогда не станет Воронко и не побежит также скоро», – произнёс в слух Василий. И тут он почему-то вспомнил глаза Полины, хотя в последнее время её образ никогда и не покидал его воображение. Но сейчас он вспомнил именно глаза девушки. «Какие они у неё бездонные, словно мир вселенной. А искорки, как звёздочки на небе. Сколько в этих глазах спокойствия и теплоты. Как жаль, что я её увидел в такое тяжёлое и смутное время», – подумал Губин-младший и грустно улыбнулся.
