С другой стороны, землевладельцы и фермеры опасались, что с отменой пошлин сельское хозяйство Англии придет в упадок. Более того, в их представлении Хлебные законы превратились в символ традиционного устройства британской власти. Исторически Британия была сельской, аграрной страной, в которой политическое и общественное влияние определялось владением землей. Отмена Хлебных законов привела бы к переходу власти от землевладельцев к промышленникам и финансистам из растущих городов. Кобден открыто заявлял, что представляет интересы «не сельской партии, а тех, кто живет в городах и будет управлять страной». С другой стороны, как иронизировал Гладстон, «фермеры расссматривали корону, церковь и высшую знать как разные названия одного истинно великого установления Британии — Хлебных законов».

Противоборство достигло критической точки в конце 1845 года во время парламентских каникул. Консервативная партия, чью основу составляли землевладельцы, неизменно выступала в защиту Хлебных законов. Однако премьер-министр Пиль постепенно проникался убеждением, что отмена этих законов неизбежна по экономическим причинам. Когда из Ирландии пришли известия о начале картофельного голода[76], Пиль усмотрел удобный момент, чтобы представить отмену Хлебных законов необходимой по чисто гуманным соображениям: ввоз дешевого зерна позволил бы обеспечить ирландцев дешевым продовольствием. На самом деле, как и предсказывали оппоненты Пиля, отмена пошлины ничем не помогла голодающим крестьянам Ирландии, поскольку те не могли покупать зерно даже по низким ценам. И все же в январе 1846 года, когда парламент приступил к работе, Пиль преисполнился решимости осуществить свое намерение, и, хотя его коллеги по партии восторга по этому поводу не испытывали, личный авторитет премьер-министра оказался настолько высоким, что создавалось впечатление, будто воспрепятствовать ему не сможет никто.

Однако Дизраэли решил, что может использовать сложившееся положение для победы над Пилем. На протяжении последних лет его нападки на премьер-министра по разным обсуждаемым в Палате вопросам становились все более резкими. И каждый раз объектом критики становился тот факт, что консерватизм Пиля носил исключительно прагматический характер и ни один из его принципов Дизраэли не мог счесть достойным своей поддержки. «Я не знаю случая, когда этот достойный джентльмен выступил бы с каким-либо предложением, — не скрывая насмешки, говорил Дизраэли в одной из своих речей 1845 года, — не упомянув при этом, что перед нами открываются три возможных пути. В определенном смысле, если принять во внимание его собственную позицию, он совершенно прав. Есть путь, от которого этот достойный джентльмен отказался. Есть путь, который этот достойный джентльмен выбрал. И, как правило, есть путь, который этому достойному джентльмену следовало выбрать».

Изменив свое отношение к Хлебным законам, Пиль отказался от важнейшего пункта в программе консервативной партии. Многие тори в парламенте опасались, что отмена Хлебных законов принесет им прямые убытки, поскольку их поместья станут давать меньше дохода. Еще больший их гнев вызывало то обстоятельство, что Пиль поставил их перед необходимостью отказаться от своих политических обещаний. Тут уместно напомнить, что во времена Дизраэли члены парламента редко были профессиональными политиками, избранными при поддержке своей партии и обязанными строго следовать партийной линии. На самом деле (и это особенно характерно для партии тори) в парламент избирались влиятельные в своих графствах люди — землевладельцы, судьи, члены городских советов, крупные предприниматели, — привыкшие к почтительному отношению. «Хорошо или плохо, — писал о них Дизраэли, — но это люди благородные, хорошего происхождения и воспитания, великодушные и щедрые, имеющие вес и положение в обществе». Они не привыкли, чтобы их третировали, что позволял себе Пиль.

Суть их недовольства недвусмысленно выразил лорд Джордж Бентинк, ранее незаметный член парламента от партии тори, ставший теперь самым ярым противником Пиля. Премьер-министр «оскорбил честь парламента и страны, — заявил Бентинк, — и настало время искупить вину перед обманутыми избирателями империи». И еще более резко: «Я держу лошадей в трех графствах и слышу, что свободная торговля сэкономит мне полторы тысячи фунтов в год. Так вот, мне это безразлично, а чего я действительно не выношу, так это того, чтобы меня продавали». Именно такое представление о чести было понятно Дизраэли. Он считал себя аристократом по рождению и намеревался использовать свое знание психологии аристократа, отточенное многими годами наблюдений, чтобы сплотить консерваторов в борьбе против Пиля.

В серии речей, произнесенных зимой и весной 1846 года, Дизраэли старательно втолковывал слушателям три взаимосвязанных положения. Во-первых, по его мнению, Пиль — беспринципный оппортунист. «В моем представлении великий государственный деятель должен выражать великую идею, — говорил он, — [в то время как Пиля] можно назвать великим политиком с тем же основанием, что кучера — великим хлыстом». (Позже он сравнил подход Пиля к Хлебным законам с тем, как няня обращается с доверенным ей младенцем, который «разбил себе голову».) Во-вторых, Дизраэли напомнил тори, что они в свое время дали честное слово поддерживать Хлебные законы: «Люди не должны изменять принципу, который позволил им возвыситься, каким бы этот принцип ни был». И наконец, заявил Дизраэли (как и утверждал с первых шагов своей политической карьеры), представители земельной аристократии суть естественные руководители страны. «Вы цените принятое территориальное устройство не потому, что оно позволяет вам удовлетворить собственное тщеславие или насладиться роскошной жизнью владельца земли, — говорил Дизраэли, — а потому, что в этом устройстве вы <…> нашли единственную надежную защиту своей независимости».

Столь действенными нападки Дизраэли на Пиля делали не только приводимые им резоны, но и манера произносить речи. Пиль славился своей надменностью. «Надо признать, — сказал он как-то, — что людям по душе определенная доля упрямства и самонадеянности в любом министре». После пяти лет пребывания в кресле премьер-министра он вызывал раздражение у многих своих единомышленников. Поэтому они с удовольствием наблюдали, как Дизраэли выводил Пиля из себя. «Журнал Фрейзера»[77] так описывал «своеобразный» стиль выступлений Дизраэли:

Наступление на Пиля достигло высшей точки 15 мая, когда Дизраэли произнес речь, в которой три часа обличал премьер-министра, назвав его «грабителем, присвоившим себе чужой ум», обвинив в «мелком политическом воровстве» и заключив свою филиппику громким призывом служить «делу труда, делу народа, делу Англии!» Однако сражение, как и следовало ожидать, Дизраэли проиграл. С самого начала было ясно, что поддержка Пиля вигами и умеренными тори (их стали называть «пилитами») приведет к отмене Хлебных законов. Но войну в целом Дизраэли и Бентинк выиграли, нанеся Пилю столь тяжелый урон, что он уже не смог оставаться лидером партии консерваторов. Через месяц, когда состоялось голосование по биллю о полицейских мерах в Ирландии, основная масса консерваторов (теперь они называли себя протекционистами) вместе с вигами проголосовала против, и Пиль был вынужден подать в отставку. Ему удалось отменить Хлебные законы, но только ценой своей собственной карьеры. В 1850 году он умер, так и не вернувшись в кресло премьера.