Однако Троллоп клеймит Фердинанда Лопеса не за то, что он бесчестный кровожадный еврей, а за то, что Лопес — не джентльмен. Если нравственный посыл романа Элиот — еврей может быть благородным человеком, то Троллоп утверждает, что еврей, даже внешне похожий на джентльмена, никогда не станет таковым по сути. «В каком-то смысле [Лопес] был одним из тех, кого принято называть джентльменами, — пишет Троллоп. — Он знает, как следует говорить, как надлежит выглядеть, как пользоваться ножом и вилкой, как одеваться и как ходить. Но в нем нет и малой толики чувств, присущих джентльмену». Этого благородного английского титула Лопес, по мнению мистера Уортона, никак не заслуживает, называть его следует иначе: «И теперь ему стало ясно, что этот человек <…> просто-напросто авантюрист!»
Роман, в котором появляется этот авантюрист, этот еврей, пользующийся добрым расположением англичан для того только, чтобы их обмануть и обокрасть, называется «Премьер-министр». Имя Фердинанда Лопеса не вынесено в заглавие: премьер-министр в романе — герцог Омниум, чей путь в политике Троллоп прослеживает во всей серии произведений о Паллисере. Однако в 1876 году любой читатель Троллопа без труда улавливал сходство героя романа «Премьер-министр» с премьер-министром Великобритании Бенджамином Дизраэли. Те же вопросы, которые автор ставит в романе — может ли еврей быть англичанином? может ли англичанин доверять еврею? — задавали относительно Дизраэли с того самого времени, как он вышел на общественно-политическую арену, а тому минуло почти полвека.
Вдобавок недоброжелатели называли Дизраэли не иначе как авантюристом, а именно так мистер Уортон определил Лопеса. В 1859 году, когда Дизраэли был лидером Палаты общин, один из оппонентов выступил с резким осуждением его парламентской тактики: «Было время, когда подобный образ действий вызвал бы единодушное возмущение и был бы признан недопустимым, и Палата общин никогда не согласилась бы пойти на поводу у еврейского авантюриста». Ему вторил маркиз Солсбери, консерватор, — он стал премьер-министром через некоторое время после Дизраэли: «Он авантюрист, и у меня есть две весомые причины считать его человеком беспринципным и бесчестным». Дизраэли иллюзий не питал, он знал, как к нему относятся коллеги. «Я Дизраэли-авантюрист, — с горечью сказал он как-то, когда партия разрабатывала какую-то стратагему, — и я не примирюсь с положением, при котором партия сможет использовать меня в дебатах, а затем задвинуть в угол».
На самом деле Дизраэли все-таки появляется в романе Троллопа: его легко узнать в образе мистера Добени, лидера консерваторов в Палате общин. (Парламентская схватка между мистером Добени и мистером Грешемом — под этим именем Троллоп вывел Уильяма Юарта Гладстона, главного соперника Дизраэли, — повторяющийся сюжет в серии романов о Паллисере.) Хотя Добени внешне не похож на еврея, автор наделяет его теми же двусмысленными характеристиками, которые были присущи прототипу этого персонажа. «Я всегда чувствовал, что мы ошибаемся в оценке мистера Добени, — говорит один из многочисленных политиков-интриганов, населяющих роман. — Многие считают его государственным деятелем, а для меня он всегда оставался политическим Калиостро». — То есть английским вариантом жившего в восемнадцатом веке итальянского мошенника и мага-самозванца. — «Я полагаю, что иметь в своей среде иллюзиониста весьма приятно, если нам известно, что он действительно иллюзионист, но иллюзионист, трюки которого основаны не на ловкости рук, — человек опасный».
Слово «иллюзионист» как и «авантюрист» — еще одно вошедшее в обиход оскорбительное определение Дизраэли. Томас Карлейль[3] называл его «величайшим еврейским иллюзионистом». Дизраэли и впрямь преодолел так много препятствий на пути к власти, что его триумф казался невозможным, и объяснить его можно было только чудом. Однако Дизраэли вышел отнюдь не из низов английского общества, его дед был богатым коммерсантом, отец — своим человеком в писательской среде. Вместе с тем за весь девятнадцатый век ни один английский премьер-министр не прошел более длинный и трудный путь к власти.
В то же время множество препятствий на этом пути Дизраэли воздвиг сам. Впервые он стал известен в двадцать один год как автор скандального романа «Вивиан Грей», и необдуманные признания его героя в безграничном честолюбии преследовали Дизраэли всю оставшуюся жизнь. Молодым человеком Дизраэли наделал огромные долги, не имея ни малейшей надежды их выплатить, и едва не попал в тюрьму. Он заводил любовные связи с замужними дамами и, по слухам, даже уступил одну из своих любовниц видному члену консервативной партии в обмен на политическое покровительство. Исповедуя культ Байрона, Дизраэли был подчеркнуто экстравагантен в одежде и манере говорить. Все эти качества выделяли его на общем фоне как человека, чуждого условностям, непредсказуемого — и в силу этого ненадежного. То, что такому человеку удалось стать премьер-министром, да еще в атмосфере сугубой строгости нравов викторианской эпохи, действительно кажется трюком иллюзиониста. Пусть так, но шел он к цели очень долго. Прежде чем стать премьер-министром впервые, причем на довольно короткий период, Дизраэли тридцать лет оставался членом парламента, а занять этот пост на полный срок он смог, когда ему было почти семьдесят.
Надо сказать, что то, как именно противники Дизраэли нападали на него, странным образом свидетельствует и об уважении, которое он им внушал. Кто такой, в конце концов, авантюрист, если не человек, идущий к успеху, несмотря на все препятствия? Кто такой иллюзионист, если не человек, столь блестяще одаренный, что обычный разум не способен понять, как ему удается добиваться желаемого результата? Гладстон уловил эту двойственность, когда не без восхищения говорил о «дьявольском уме» Дизраэли. В то же время на взгляд благожелательного человека успешную политическую карьеру Дизраэли можно было счесть подтверждением английской меритократии[4], которая даже еврею давала шанс достигнуть вершин власти. В 1868 году, когда Дизраэли впервые стал премьер-министром, королева Виктория поздравила его именно в таком духе: «Он может гордиться, что занял столь высокий и ответственный пост благодаря собственному таланту и успешному служению своему суверену и своей стране». Или, как сказал Дизраэли французский политик Гизо: «То, что именно вы возглавили консервативную партию, представляется мне величайшим триумфом либерализма».
Тем не менее Дизраэли, живший в эпоху расцвета английского либерализма, сам был убежденным противником либеральных идей. Он не верил в то, что называл «сомнительным принципом религиозной свободы», и был рьяным защитником англиканской церкви, имевшей государственный статус. Землевладельцев, своих политических союзников, Дизраэли с особой приязнью называл «английскими джентльменами» и противостоял любым посягательствам на их привилегии. Он завоевал политическую репутацию, противодействуя свободной торговле, и на протяжении десятилетий выступал против всеобщего избирательного права. Когда либералы приветствовали борцов за независимость в Италии и Польше, Дизраэли неизменно оставался враждебен к охватившему Европу движению за национальное освобождение, полагая его следствием злокозненной деятельности «тайных обществ». В своих романах он даже мечтал о возвращении в Англию феодализма — политического устройства, при котором власть парламента будет урезана, власть монарха восстановлена, а умиротворенное простонародье покорно своим естественным правителям.
Если бы успех политического деятеля измерялся его способностью претворять свои идеи в реальность, то следовало бы признать, что Дизраэли как политик потерпел фиаско. В качестве критика викторианских материализма и утилитаризма Дизраэли не уступает таким пророкам и мудрецам своего времени, как Карлейль, Арнолд, Рескин[5] и другие великие мыслители, которые писали о том, сколь пагубные последствия для духовной и общественной жизни Англии несет прогресс. Однако как их, так и его идеализм не мог остановить движущие силы эпохи. Гладстон, который начал свою карьеру как тори, а закончил ее как радикальный либерал, оказался прав, когда, обращаясь со страстной речью к Дизраэли и другим консерваторам, утверждал: «Вам не под силу бороться с будущим. Время на нашей стороне. Огромные общественные силы пришли в движение во всей своей мощи, во всем своем величии, и шум ваших дискуссий ни на миг не сможет им помешать <…> — эти силы против вас».
