Сцены с Сидонией из романов «Конингсби» и «Танкред» можно с незначительными изменениями без труда превратить в антисемитский памфлет не хуже «Протоколов сионских мудрецов». Не удивительно, что самые ярые антисемиты конца девятнадцатого века дружно подхватывали идеи Дизраэли, иногда открыто воздавая ему должное. Карл Евгений Дюринг[66], один из главных «теоретиков» антисемитизма, с готовностью принимает расовые постулаты Сидонии: «евреи должны определяться исключительно по национальному признаку, а не религиозному». Вильгельм Марр[67], который и ввел в обиход термин «антисемитизм», перенимает предположение Дизраэли, будто евреи тайно правят миром, и приводит его в качестве первого примера, подтверждающего эту мысль: «Семит Дизраэли <…> держит в своем кармане ключ от войны и мира на Востоке».

Печально известное антисемитское сочинение Хьюстона Стюарта Чемберлена[68] «Основы девятнадцатого века», которое заняло почетное место в нацистском каноне, основано на идее Сидонии, что расовое «превосходство — непреложный факт». В «Танкреде» Сидония задает вопрос: «Что есть индивидуум, если не персонификация расы, образец ее совершенства и избранности?» Чемберлен всецело с этим соглашается: «Ничто не является столь убедительным, как осознание своей расовой принадлежности, — пишет он. — Человек, который принадлежит к определенной, причем чистой расе, никогда не утратит ощущения своей причастности». Этот ненавистник евреев со всей искренностью воздает должное Дизраэли за то, что тот вывел евреев на чистую воду: «В то время, когда по этому поводу болтают столько вздора, пусть хотя бы Дизраэли растолкует нам, что вся мощь иудаизма основана на чистоте расы и только она дает ему силу и долгую жизнь». Далее следует сноска: «Смотри романы „Танкред“ и „Конингсби“. В последнем Сидония говорит: „Раса — это все, другой истины не существует. И каждой расе неминуемо придет конец, если она по беспечности допустит смешение своей крови с чужой“».

Мог ли Дизраэли предвидеть, как враги евреев используют его слова? К концу жизни это, по-видимому, стало ему ясно. В романе «Лотарио», увидевшем свет в 1870 году, он с тревогой рисует портрет ярого расиста-антисемита. Но в сороковые годы он был еще далек от таких опасений. Псевдонаука о расе, к которой так непринужденно обращается Сидония, только-только начала распространяться (знаменитое «Эссе о неравенстве человеческих рас» Артюра де Гобино[69] будет опубликовано в начале пятидесятых) и по вполне понятным причинам привлекла внимание Дизраэли. Как еврею, принявшему христианство, расовая теория давала ему необходимый набор понятий, помогающий утверждать, что он остается евреем. Кроме того, она позволяла Дизраэли обратить себе на пользу присущую англичанам озабоченность своей родословной. Теперь он мог утверждать, что принадлежит не к низкому сословию, а является потомком древнего и чистого в расовом отношении рода. Это обретало смысл именно в английском обществе, где в основе антисемитизма лежало главным образом презрение — презрение того рода, о котором с горечью писала Джордж Элиот, обращаясь к Гарриет Бичер-Стоу: «Дух чванства и повелительно-презрительный тон господствует не только по отношению к евреям, но и ко всем выходцам с Востока, с которыми мы, англичане, соприкасаемся, и это стало нашим национальным позором».

Впрочем, к концу жизни Дизраэли антисемитизм преобразился в нечто более опасное, основанное уже не столько на презрении, сколько на страхе и ненависти. Миф о еврейском превосходстве, который Дизраэли пропагандировал, чтобы противопоставить социальной ущербности евреев, вошел во взаимодействие с параноидальной подозрительностью антисемитов, и это привело к катастрофическим последствиям. Отметим, что из всех счастливых случайностей, которые помогли Дизраэли преуспеть на политическом поприще, одна обращает на себя особое внимание: он умер в 1881 году, всего за год до принятия в России репрессивных Майских законов[70], которые привели к массовой эмиграции евреев, вывели еврейский вопрос на центральное место в политической повестке дня и вызвали антисемитские выступления по всей Европе. Родись Дизраэли десятилетием позже, он мог бы оказаться в кресле премьер-министра Англии во времена, когда Францию сотрясало дело Дрейфуса, или встретиться с необходимостью вести с Россией переговоры о войне и мире в то время, когда погромы наводили ужас на обитателей черты оседлости с одобрения царского правительства. При таких обстоятельствах конфликт между еврейством Дизраэли и его верностью Англии, который он умудрялся ловко обходить на протяжении почти всей своей политической карьеры, мог стать непреодолимым как в психологическом плане, так и во время избирательных кампаний.

Надо признать, что на родине Дизраэли антисемитизм не получал широкого распространения даже в те периоды, когда он пышно расцветал в Германии и Франции. Однако после 1881 года, когда беженцы из Польши стали изменять демографический состав английского еврейства, положение евреев ухудшилось и в Англии. В последний год жизни Дизраэли в Британии насчитывалось около шестидесяти пяти тысяч евреев, через тридцать лет это число утроилось, и лондонский Ист-Энд стал напоминать еврейские трущобы. Периодические антиеврейские беспорядки и растущее движение за ограничение еврейской иммиграции вызывали у английских евреев незнакомое ранее чувство незащищенности. В 1899 году раввин Главной лондонской синагоги предостерег членов общины, сказав, что дело Дрейфуса — зловещее предзнаменование для евреев, знак, что они «должны быть еще осторожнее и осмотрительнее, чем прежде». К счастью для создателя Сидонии, он уже не мог это услышать.

Евреи, утверждает Дизраэли устами Сидонии, превосходят все прочие народы интеллектом, богатством, могуществом и чистотой крови. Но Сидония говорит еще об одном преимуществе, которое Дизраэли полагает самым важным в своей политической концепции. Дело в том, что евреи, и исключительно они, являются носителями божественного откровения, причем не только в библейском прошлом, но и в девятнадцатом веке. В «Конингсби» и «Сибилле» Дизраэли писал, что спасти английское общество может только духовное возрождение. Теперь, в «Танкреде», он развивает эту мысль, указывая на единственный источник такого возрождения — то, что его отец назвал «гением иудаизма». Это стало самой дерзкой попыткой Дизраэли преодолеть пропасть, разделяющую Англию, еврейский народ, каким он был в его воображении, и еврейский народ, представленный им в качестве духовного и нравственного наставника Англии. Однако гений иудаизма, существовавший в поэтическом воображении Дизраэли, имел мало общего с той верой, которую на самом деле исповедовали евреи. Скорее, это был мистический дух Ближнего Востока, давший жизнь всем трем великим монотеистическим религиям. И лишь соприкоснувшись с этим духом (который Дизраэли в другом своем известном высказывании именует «великой азиатской тайной»), Англия может возродить свое величие.

В романе «Танкред», который он начал писать в 1845 году сразу после завершения работы над «Сибиллой», героем Дизраэли в очередной раз становится молодой аристократ, только-только вступающий в общественную жизнь. В начале романа Танкред, единственный сын герцога и герцогини Белламонт, готовится отпраздновать свой двадцать первый день рождения, по поводу чего ожидается грандиозный прием. Но если Конингсби испытывал тягу к политике, а Эгремонт — к социальным реформам, то Танкред интересуется прежде всего религией. И к его разочарованию, религиозные институты викторианской Англии не могут служить ни руководством в его исканиях, ни источником вдохновения. Когда его великосветские родители, не в силах понять духовные терзания сына, посылают Танкреда к епископу за наставлениями, в результате получается диалог глухих: