Крысолов был в кабинете один. Ему поставили какое-то новое кресло с откидывающейся спинкой – вот сейчас он в нём и полулежал, прикрыв глаза. Приоткрыл один глаз, осмотрел вошедших, сделал два коротких жеста конвою: не орите и пошли вон, оставьте меня с арестованным.

Он выглядел уставшим. И чуть-чуть небрит. Похоже, действительно крутится тут последние двое суток денно и нощно, занимаясь организацией Службы безопасности Эльцера.

– Заберите, это ваше! – пальцем он показал на коробку, стоявшую на краю стола.

Ну да, личные вещи Хука. Много всякой мелочовки: запасные очки в футляре, полупустой флакон одеколона... Самое дорогое – небольшая фотография любимой внучки Хука в простой рамочке, ранее всегда стоявшая перед ним около настольной лампы. Крысолов вернул ему даже настольный блокнот с пометками – видимо, прочёл и ничего интересного там не обнаружил.

– Благодарю вас, – сдержанно ответил бывший председатель

КГБ и покосился на балконные двери. Точнее…

Из его кабинета был выход на балкон, смотревший во внутренний двор здания на Лубяной площади. А перед выходом лежала половая тряпка. Теперь, при Крысолове, этой половой тряпкой стало работать красное знамя, содранное с флагштока, на котором ныне красовался триколор. Вернее, половина знамени. Вторая половина работала половой тряпкой при входе в кабинет.

– А вот это ваше личное или?.. – Крысолов указал на статуэтку, стоявшую неподалёку от коробки с личными вещами экс-председателя. Миниатюрная чугунная копия знаменитого монумента «Родина-мать» на Мамаевом кургане. Миниатюрная Родина по-прежнему решительно вздымала меч, но среди кучи порядком растрёпанных бумаг на столе смотрелась как-то неубедительно.

– Я смотрел… – неторопливо, ленивыми, короткими фразами усталого человека продолжал Крысолов. – Инвентарного номера на ней вроде нет. По описи не значится. Откуда она у вас взялась, Хук?

– Это пробный образец. В декабре мы собирались отметить пятидесятилетие битвы за Мошковец, вот и решили изготовить для сотрудников памятный сувенир. Это пробник. Их изготовили десять штук, в том числе и эту. Пока ещё никому их не вручали, но и не оформили... Да мы и не думали, что будет необходимость оформлять их по описи и ставить инвентарные номера.

– В общем, она – типа того? Бесхозная?

– Джордж Марк… Джорджиевич, вы ведь меня сюда привезли не для того, чтобы выяснять, чья статуэтка? Так зачем вы валяете дурака?

Крысолов потянулся в кресле, сел за стол прямо и посмотрел на Хука обоими глазами.

– Нет, представьте себе – вас сюда доставили именно за этим. Вернуть вам ваши вещички. Других вопросов у меня к вам нет. Вы же сделали жест доброй воли? Я считаю своим долгом ответить тем же.

Он приподнял со стола и показал экс-председателю маленький прозрачный пакет. Ну да, ну да... Напоследок Хук сумел разыскать и вернуть Крысолову то, что около десяти лет тому назад отобрали при обыске: его тяжёлую золотую цепь 56-й пробы, перстень-печатку с вензелем и дамское кольцо с бриллиантом в виде сердечка, изъятое у его сожительницы Марии Красс. Подстраховка на случай…

На случай чего, старый дурак? – спросил Хук сам себя. Свою жизнь у него хотел за это колечко и эту цепочку выкупить?

Он не сомневался: его привезли сюда ночью, выдернув из СИЗО МВД, чтобы убить. За куда меньшие прегрешения Крысолов уже уничтожил нескольких, в том числе изуверскими способами.

Руководитель Службы безопасности Эльцера встал и прошёлся по кабинету. Подошёл к столу для совещаний, взял Родину-мать. Повертел в руке.

– Ну, если бесхозная, то я найду ей лучшее применение, чем дарить вашим сотрудникам на юбилей битвы за Мошковец.

Он подошёл к окну. Посмотрел. И резко, со всей силы, шарахнул статуэткой по гранитному подоконнику. Хук вздрогнул. Чугунная статуэтка раскололась на несколько кусков, полетевших в стороны с жалким сиплым звоном.

– Ну вот... Теперь я и с тобой рассчитался, сука.

Он бросил на пол последний осколок – голову чугунной Родины.

Обернулся к бывшему председателю КГБ.

– Какие к вам ещё могут быть вопросы, Хук? Эта б.ядская страна всегда держалась только на страхе, который сеяли вы и ваши подчинённые. Не случайно ведь только ваше ведомство народ звал кратко: «Контора». Позавчера я помог Эльцеру сломать ей хребет. А без Конторы – что это за страна? Так, недоразумение на шестой части земной суши. Жалкая, несчастная инвалидка с перебитым позвоночником, которая теперь будет мучительно умирать. Хотя и недолго. Туда ей и дорога…

Хук вздрогнул. Крысолов стоял напротив и смотрел ему в глаза. Так смотрит маньяк перед тем, как распотрошить очередную жертву.

– А вы что подумали, Вальдемар Александрович? Что я вас привёз сюда, чтобы… убить? Не буду скрывать, когда-то я очень этого хотел. А потом почитал ваше личное дело. Может быть, вам самому нравится убивать и мучить людей. Может, вы всегда хотели власти. Не могу даже исключать, что вы были образцовым учеником партийной школы и глубоко прониклись идеями социализма... Вы ведь двадцать четвёртого года рождения – почему бы и нет? Как раз то самое поколение самоотверженных идейных зомби, спасших это государство в сорок первом по цене «из каждых ста выжили трое». Так или иначе, эта страна – ваша страна.

Боль этой страны – это ваша боль. Так что вы будете жить, Хук!

Он развернулся и снова подошёл к окну.

– Я понятия не имею, чем окончится суд над вами. Но даже если вас признают виновным в госизмене – не те сейчас времена, чтобы за это расстреливать. Получите сколько-то лет тюрьмы, а там, вскорости, и какая-нибудь амнистия подойдёт. Вот хотя бы – в девяносто пятом у нас пятьдесят лет победы. Наверняка к этой дате объявят какую-нибудь амнистию. Выйдете на свободу, дадут вам пенсию. Конечно, не генеральскую – обычного семидесятилетнего старика. Награды и звания суд у вас отберёт. Но вам

на жизнь хватит. Будете жить и смотреть, как… Он криво усмехнулся.

– Хочешь победить врага – воспитай его детей. Дети у вас уже взрослые, а вот внучка, которая на фото... Я вам клянусь, Хук – она получит превосходное высшее образование. И про своего дедушку и Контору, которую тот возглавлял, будет знать всё. Карательные акции. Расстрельные списки. Депортации народов. В старших классах школы учитель истории обязательно сводит её класс в Музей Гулага. Она вас проклянёт, Хук. Не потому, что этого от неё потребуют, как в тридцать седьмом. Потому, что у неё будут хорошие учителя. Хотя... Может быть, и ваши взрослые дети от вас тоже отрекутся. Много ли им для счастья надо? Особнячок на Рублёвке, элитная иномарочка, возможность лично схарчить лакомый кусок бывшего всенародного достояния… а? Как думаете? Продадут они за всё это светлую память папы-чекиста?

– Хватит!!!

Старик в ужасе рухнул в одно из кресел, стоявших около стола для совещаний. Крысолов подошёл. Наклонился. Прошептал в ухо:

– Живи! Долгих тебе лет и крепкого здоровья, засранец!

Экс-председатель КГБ долго приходил в себя. Поднял глаза от пола.

Крысолов опять полулежал в кресле и почти дремал. У входа в кабинет стояли охранники, которые привезли Хука сюда. Сейчас повезут обратно в СИЗО, наверное. Но пока – ждут, чтобы несчастный старик пришёл в себя.

– Скажите, Лиандер... Когда меня сюда вели, я увидел у дверей кабинета нескольких чекистов с какими-то бумагами. Ваш секретарь отправил их восвояси, сказав что-то про назначение бухгалтера... Что это было?

– А-а… это? Это мой приказ номер один по Службе безопасности Президента Северной Федерации. Мы создаём её главным образом путём выделения в особую специальную службу бывшего Девятого управления КГБ СССР. И за счёт денег, выделенных на это управление. Но деньги надо выделить из общего бюджета КГБ СССР. Так что со вчерашнего дня мной наложен арест абсолютно на все финансы вашей Конторы, включая секретные фонды. А у ваших бывших коллег... Ну, нужда, видимо. Кому стукачам платить надо, кому ещё что. Вот и бегают с ассигновками. А бухгалтерия СБП пока ещё действительно не сформирована, сейчас над этим работаем. Да и как сформируем... Вы ведь изрядно напакостили, когда пытались брать штурмом мою квартиру. Так что сначала я из ваших секретных фондов оплачу все расходы по ремонту, весь причинённый материальный ущерб и все компенсации морального вреда. И, конечно, за гибель моих ребят – их семьям. А ваши стукачи, как и их кураторы, полюбят пока Родину-мать чисто за идею.