Старший из сыновей, Джозеф Маркович, послушался мудрого наказа отца и по окончании средней общеобразовательной школы поступил в Высшую партийную школу в столице. С дальнейшей перспективой окончания профильного вуза там же. Естественно, твердокаменный комсомолец.

Хуже вышло с последним ребёнком в семье – вторым сыном, Джорджиком. Откуда в нём всё это взялось – никто точно не знал, только... Отец давно не любил мать, мать давно возненавидела отца. И при этом они оба дружно не любили своего младшенького.

Мать – за то, что Жорик как-то не особо скрывал своё презрение к колхозу и колхозной работе. Вот не то чтобы он презирал сельское хозяйство как таковое. Не по годам умный, сообразительный и проницательный мальчик прекрасно понимал, что безо всех этих ковыряний в земле и выгребания навоза из-под коров на ферме вся страна будет дружно голодать. Просто он был выше этого. Есть люди, созданные для того, чтобы пахать землю и выгребать навоз. И есть Жора Лиандер, который явно для чего-то более выдающегося. Мать помнила своё детство и своё воспитание; как своими руками она того же навоза перелопатила, пожалуй, не один вагон... Нет грязной и позорной работы! Есть! – ни в чём с ней не споря на словах, всей своей жизнью отвечал ей младший.

Отцу такой подход нравился… до определённого времени. Однажды младший сын-подросток прямо заявил, что не пойдёт ни по партийной, ни по сельскохозяйственной (нет-нет, конечно же, именно в качестве руководящего работника от сельского хозяйства! Землю пусть пашут недоучки-трактористы, тут Жорка прав!) карьерной линии. В отчаянии однажды отец показал ему свою долю ежегодного дележа колхозных денег – 200 тысяч марок наличными. Чемодан, плотно набитый пачками четвертаков. Доход среднестатистического колхозника из «Нового пути» лет этак за 150.

– Себе оставь. Однажды тебя за это расстреляют! – как-то без оптимизма заметил сын, чем вызвал у папы одновременно и страх, и ярость.

Ну и, конечно, случай с политруком. Это уже в выпускном классе было, на уроке начальной военной подготовки. Вроде как комсомолец Жора Лиандер поинтересовался у учителя – а что такое родина и с чего вдруг Жора что-то ей должен? «Нет, я вот хочу понять с точки зрения формальной логики. Умом!» – уточнил любопытный ученик. По уму выходило, что родина – это государство, а «священный долг по защите отечества» – обыкновенное рабство. Вернее, не обыкновенное – призывное. Специфическое такое…

В Великую Отечественную военрук был штабным писарчуком, но всё равно типа как боевым офицером. Поэтому скандал раздувать не стали. Ибо если выгонять из школы диверсанта-ученика – то надо гнать и преподавателя, чей трёхэтажный мат слышал весь этаж. Но извиниться потребовали. И в первую очередь – батя.

– Ты уж определись как-нибудь! – Джордж отца уже давным-давно не уважал, а потому усмехался ему в лицо. – Ты у нас в колхозе хозяин или кто?

– Хозяин! – кипятился батя.

– Ну, тогда просто заткни своих холопов – директора и военрука.

Из комсомола исключили, но тихо, без скандала. Аттестат был – серединка на половинку, с кучей троек. Что, впрочем, Джорджа особо не волновало, так как по трудовому обучению стояла твёрдая пятёрка.

Его страсть к резьбе по дереву трудовик заметил уже давно. После того, как старшеклассник Лиандер со своими поделками получил очередной диплом очередного областного конкурса юных мастеров – даже пошутил, перефразировав самого товарища Мавзолейного: «Вам, молодой человек, резать, резать и резать!»

* * *

…У Государственного Канцлера Великого Нордланда, который только за одну октябрьскую ночь 1993 года, на глазах у всего мира, отправит на тот свет две тысячи защитников Дома Советов, будут две любимые шутки для общения с интеллигенцией. Ну, вот со всякими этими лицемерными гуманистами. Чтобы они от этого юмора бледнели и шарахались. Самая убойная будет: «Одного молодого человека не признали как художника – пришлось стать фюрером!» Вторая – вот эта, цитата из любимого школьного учителя-трудовика…

* * *

Из родного посёлка Джордж уехал на второй день после школьного выпускного. Не то чтобы очень далеко, но, в некотором роде, демонстративно. Посёлок Мышино располагался примерно в тридцати километрах от столицы к юго-востоку. Городок Варский – примерно в пятидесяти километрах от неё же, но – к северо-западу.

Впрочем, сначала он попытался поступить в ПТУ на столяра совсем в другом городке. Не получилось – выяснилось, что для того, чтобы быть хорошим столяром в СССР, надо быть патриотом Советской Родины. Чего из характеристики, выданной выпускнику Лиандру Д.М., ну никак не усматривалось. Зато военные – они были не прочь пополнить призывником Лиандром ряды Вооружённых сил СССР.

– Ну, как-то вот так, Мари, – заканчивал Джордж свой рассказ. – Теперь я стараюсь нигде лишний раз не светить свой паспорт, так как не исключаю, что меня ищет родной военкомат. Живу в основном без регистрации на чужих квартирах; продаю свои поделки, в то время как моё место на рынке оплачивается артелью... В общем, в загс мы с тобой не пойдём, по крайней мере, пока.

Сказано было тихо, как-то равнодушно, но при этом так, что Мария поняла сразу – вопрос решён окончательно и пересмотру не подлежит.

– Да я и не хочу в загс! Ты только не уходи – и всё.

Да, Стешка определённо была права – она в него втюрилась, как тогда в физика. Ложась на их теперь уже общий диван, Джордж обычно быстро засыпал, а Мария клала голову ему на плечо и долго лежала, смотря на него, спящего. Он здесь, он рядом, ей хорошо.

Однажды она, впрочем, спросила про армию. Джордж усмехнулся:

– Да я вот как-то у нашей драгоценнейшей родины ничего не занимал, чтобы ей долги отдавать. Опять же, Афганистан… – А что Афганистан?

Про то, что в минувшем году СССР ввёл контингент своих войск в Афганистан, Мария знала. У них даже политзанятие было на фабрике: лекция об оказании помощи братской соседней стране, вставшей на путь построения социализма.

– Эта авантюра добьёт нашу страну окончательно, – как-то удивительно буднично произнёс сожитель.

– Добьёт? Нашу страну?

– Ну да. Ты историю в школе учила? Вспоминай. Была Нордландская империя – закончилась, нет никакой империи. Было Мошковецкое царство – закончилось, нет никакого царства.

С чего ты решила, что СССР – это навсегда?

– А как же?..

– А так же. Если всё прогнило настолько, что даже какой-то вшивый комсорг с какой-то провинциальной фабрики по первому свистку, спасая свою жопу, вываливает три тысячи... То есть на этой самой фабрике явно есть и цех по пошиву левого ширпотреба, и вся прочая мафия. А ещё есть некий пламенный чекист, который выискивает таких вот цеховиков, потому что давно ощутил себя вправе вымогать и при этом ещё мнит себя Робин Гудом... То этой стране пи.дец. Причём, как выражаются в Госплане, уже в среднесрочной перспективе. По моим прикидкам – лет через 15. Догниёт и рассыплется. А у меня, знаешь ли, есть планы прожить подольше, чем 15 лет. Надеюсь, и у тебя тоже. Так что уродоваться в дикой стране, куда сунулись наши идиоты в погонах... Дураков пускай поищут в зеркале.

Мария несколько обалдела от такого варианта лекции о международном положении. Впрочем, больше они о политике не говорили. Вместо этого Джордж отделывал резными стеновыми панелями душевую и кухню; вырезал по заказу деревянного Христа на кресте; решительно отправил на помойку старые кухонные шкафы и установил вместо них новые... В общем, у Стешки теперь был повод заходить чаще и просить уговорить Джорджа заняться и её квартирой тоже. Даже за деньги.

Но вот ребёнок... О детях они как-то вообще не думали. Джордж добывал импортные презервативы в блестящих упаковках; Мария пила таблетки... Что они тогда упустили в номере люкс с ванной? Они ведь там вытворяли такое... От большинства их тогдашних упражнений в постели дети вообще не получаются по определению.

Мария перебирала все возможные варианты этого разговора. Вплоть до совета из сказки, где добрый молодец инструктирует Бабу Ягу: ты сперва гостя накорми, напои, в баньке попарь, а опосля и спрашивай! Нету у неё баньки. У неё маленькая квартирка в старом доме, куда даже ванна не помещается.