Сестра только грустно вздохнула, а Джордж продолжал.

Ева, я ведь прекрасно знаю, что обо мне думают наши церковники. Что не бывало ещё на святой земле нашей такого правителя. Мавзолейный – и тот не додумался узаконить публичные дома, ввести легальную эвтаназию и сделать в принципе возможной регистрацию содомского брака... Мы-то думали, мумия Антихриста на Красной площади в Мавзолее лежит, а оказалось – это была только прелюдия... Ты ведь, наверное, тоже не одобряешь большинство моих реформ, Ева? Только честно?

Как я могу одобрять или не одобрять то, что должно было случиться? Ты ведь всего лишь исполнил пророчество, которому несколько тысяч лет. Должен был найтись кто-то, кто станет князем мира сего – и нашёлся ты.

Она как-то удивительно спокойно это произнесла. Потом грустно вздохнула и закончила:

А мама, папа и этот самый… Иудушка? – они тоже исполнили пророчество и сделали всё, чтобы вырастить из тебя князя мира сего. Мы выбираем гораздо меньше, чем нам кажется.

Ева, а вот эта история с домом, который ты мне подарила – это что было? С чего ты решила, что он мне нужен?

Тогда я тебя боялась. Все ведь всё понимали. Ты вернулся, чтобы всем отомстить и всех уничтожить. А если вспомнить твой суд по смене отчества... Ты с таким удовольствием публично смешивал отца с помоями, что сложно было не понять – ты хочешь уничтожить всё, что связано с нашим родом. И я не придумала ничего лучше, чем отдать дом тебе. Мне казалось, что ты уничтожишь и его тоже. И пускай хоть это будет законно – так я тогда подумала. Чтобы не какой-нибудь тайный поджог ночью. Чтобы законный владелец принял решение о сносе... А почему ты его всё-таки сохранил?

Сам не знаю. Сначала не до дома было, а потом... Потом мне стало интереснее творить Историю. И дома, и посёлка Мышино, и всей страны. Князь мира сего – не такая уж и плохая роль, Ева. Уничтожить старую легенду о председательском доме и сварганить новую – это интереснее, чем превратить постройку в груду поломанных деревяшек и кирпичей.

Она сама проводила его на то самое маленькое кладбище. Скрытый от посторонних глаз крохотный уголок; масса растительности по периметру. Полянка. На полянке три холмика земли, поросших травой, на каждом – небольшая плитка белого камня. Лиандер Марк Францевич, Лиандер Гертруда Феликсовна, Лиандер Джозеф Маркович. Неподалёку – крест из какого-то тёмного дерева.

Пару минут они стояли рядом с могилами в полном молчании.

Помню! – наконец, произнёс Джордж. – Помню – поэтому не люблю и не скорблю.

Сестра только грустно вздохнула, повернулась к кресту и начала шептать молитву, время от времени осеняя себя знамением.

Уже когда они ехали обратно, Джорджа вдруг посетило воспоминание.

Год был, наверное, шестьдесят четвёртый. Или даже шестьдесят третий. Во всяком случае, Джордж ещё совсем маленький. И болеет какой-то обязательной детской болезнью. Высокая температура, очень плохое самочувствие... Весь дом председателя колхоза «Новый путь» разом переменился. Все стараются помочь младшенькому.

И прежде всего – сестра Ева. Она прилично постарше, не только уже ходит в школу, но и недавно стала юной... Кстати, как это правильно сформулировать? Октябряткой? Октябринкой? Октябрёнком женского пола? Короче, её тоже недавно на торжественной школьной линейке приняли во «внучата Октября» и нацепили на школьную форму значок с кудрявым мальчиком – товарищ Мавзолейный в юности. И теперь ей надо соответствовать и гордо нести высокое звание. А тут младший брат заболел. Прекрасная возможность проявить своё товарищество и взаимовыручку.

Она носила ему пить. Она обмахивала его платком. Она звала старших, когда казалось, что Жорику стало хуже.

И старшие.

Семья ещё не успела расколоться окончательно. Более того – именно с рождением третьего ребёнка Марк и Гертруда связывали надежду восстановить былые семейные узы. И поэтому...

У его кровати они по очереди сидели оба. А иногда вместе. Тогда ещё они ему были – мама и папа. Они за него переживают, особенно мать. Отец сидит рядом и ободряет – и её, и больного сына. Всё будет хорошо!

И – то ли лекарства действуют, то ли любовь родных... Но ему действительно становится лучше. Жар спадает и – сон. Сон как облегчение. Во сне хорошо и ничего не болит.

Почему потом случилось всё то, что случилось? С кого теперь за это спрашивать?

На дворе 2019-й. Уже почти осень. Серый, хмурый день. Хорошо хоть дождь моросить перестал.

Внезапно он почувствовал…

Да. Тот самый укол в области сердца.

По идее, сейчас надо просто крикнуть. Они едут в просторной иномарке, напротив сидит Равиль. Он знает, что надо делать в подобном случае. Его проинструктировали. При нём постоянно особая аптечка. Пару таблеток – немедленно шефу под язык и рассасывать, потом быстро – укол в вену. Равиль специально проходил курс младшего медицинского персонала, он умеет делать уколы в вену.

Но это всё – если ему крикнуть. Помоги, мне плохо!

А если… не кричать?

Недавно он перечитывал один старый детектив. «Что-то жизнь меня утомила сверх меры…» Это оттуда, реплика одного из второстепенных героев.

А ведь это будет забавно. Судьба – вообще великая шутница.

Ему в некрологе напишут: умер от острой сердечной недостаточности. Какой будет стоять вой на болотах! Поп Смирный наверняка пропоносится о своём любимом: «миллионы абортов». Недобитые совки вспомнят ракеты, летящие по Дому Советов. А ещё он узаконил в этой стране эвтаназию. И вот: умер от острой сердечной недостаточности.

Он улыбнулся и... Второй укол был больнее и острее первого.

Видимо, что-то дёрнулось в его лице.

Шеф, что с вами? Вы в порядке?!

Равиль, скажи, чтобы остановили. Хоть где. Не хочу… в автомобиле.

Шеф, вы что?! Джордж Джорджиевич! Немедленно глотайте!

Секретарь спешно сунул ему таблетку и начал вытаскивать шприц и ампулу с лекарством.

Сейчас… я сейчас! Джордж Джорджиевич, потерпите чуть-чуть! Не…

Равиль, скажи, чтобы остановили. Я уже вижу своего азраила.

Что? – опешил секретарь.

За мной пришёл мой азраил. Он сидит на капоте машины и смеётся, глядя, как вы пытаетесь удрать от моей смерти. Останови машину. Я хочу выйти и встретиться с ним.

Стой!

Иномарка резко затормозила на обочине.

Шеф, вы только… не очень спешите на эту встречу!

Видимо, Равиль решил, что Хозяину действительно лучше нормально прилечь. Откуда-то из водительской кабины появилось покрывало; секретарь быстро раскинул его на земле.

Ложитесь! Дайте руку, Джордж Джорджиевич!

Он не сопротивлялся. Пускай Равиль сделает всё, что полагается по инструкции. Тут ведь дело такое – доследственная проверка, экспертизы... К Еве в монастырь тоже заедут: расскажите во всех подробностях, как вы принимали Джорджа Джорджиевича, что делали, что ели, что пили, о чём разговаривали? Проводим следственные действия по факту смерти.

Лежите! Джордж Джорджиевич, только не дёргайтесь лишний раз. Лежите спокойно! Я сейчас... Связывайся с ближайшим городом! – это уже в сторону водителя. – Сообщи… Скорую там, реанимацию… да побыстрее пускай едут!

Взвизгнули тормоза. Рядом стремительно остановилась ещё одна машина. Из неё выскочил водитель.

Что у вас случилось? Я врач!

Врач? – переспросил Равиль. – Тебя послал Аллах! Человеку плохо! Сердце! Надо… продержаться до приезда скорой помощи! Незнакомец склонился над пострадавшим, и… – Джордж Джорджиевич? Это вы?

Да, это он! – голос Равиля звучал откуда-то сверху. – Врач, помоги ему! Сердечная недостаточность! Шеф, вы как?

Джордж махнул рукой – не суетись! Всё, что мог, ты уже сделал. А незнакомец…

На вид ему было лет 30–35. Обыкновенное лицо. Худощавый. Но удивительно сильный. И, похоже, профессионал. Точные, резкие, сильные движения. Массаж сердца. Так... А теперь необходимо сделать короткую паузу.

Джордж Джорджиевич, вы меня помните? Я Серафим… Фима!

Ответом был недоумённый взгляд – какой ещё Фима?