- Если ты имеешь мыслей об то, что твой друг поц и босяк, то ты имеешь их зря! Все рассчитано, все очень вовремя, даже твой отпуск, который, на самом деле, каникулы! - Эдвин снова развернул голограмму. - На, читай!

Я вгляделся в морок. Сейчас он демонстрировал страницу советского информатория, переведенную на гэллах встроенным переводчиком: читать было сложно, но можно.

- Официальный раздел министерства здравоохранения СССР… Так, понятно, перечень льгот, основание получения иностранными гражданами… - я оскалил зубы. - Эдвин, ты сошел с ума? Решать проблему рыбной диеты поездкой на ту сторону Рассвета? Нет, дружище, давай просто закроем тему, это не та проблема…

- Зубы спрячь. - Эдвин навис над столом, и, заодно, надо мной. Веселое и жизнерадостное выражение лица его сменилось на что-то, до ужаса напоминающее своей непреклонностью гранитную скалу: не знай я, что мой друг — однозначный и стопроцентный хуман (мы, псоглавцы, такие вещи обязательно чуем), наличие в его жилах тролльей крови показалось бы мне очевидным.

Зубы пришлось спрятать. Заодно сам собой поджался хвост, прижались к черепу уши, а морда — я видел, как это выглядит со стороны и помнил ощущение — осунулась и приняла виноватое выражение. Реакция на более крупного и агрессивного хищника во всей красе, м-мать…

- Успокоился? - он еще раз посмотрел на меня, понимаете, своим особым взглядом, и продолжил.

- Твоя идиосинкразия на еду и мнимая аллергия — это цветочки. Внешний эффект, шумовая завеса, скрывающая грозящую беду. Не догадываешься, о чем я? Так я тебе объясню! - мне внезапно захотелось убежать и спрятаться: таким друга я не видел ни разу, и в то, что грозит мне именно беда, поверил сразу и до конца.

- Ты знаешь, откуда вообще берутся содомиты? Кроме тех ничтожных долей процента, которые уже рождаются с отклонениями, и тех, кого старшие дяди успевают совратить в нежной юности?

Я застыл, пораженный догадкой.

- Да, именно! Друг мой, если тебя вылечить — или, как минимум, не начать лечить в ближайшие три месяца, мы будем иметь уникальный пример, первого в письменной истории содомита-псоглавца! Или, как вариант, ты просто и необратимо сойдешь с ума: поразившее тебя проклятие, рассчитано, все же, на хуманов. - Эдвин уже смотрел на меня сочувственно, и даже с ноткой жалости. Мне, впрочем, было уже не до его сопереживания: я прокрутил внутри ментальной сферы события последних дней, и действительно почуял неладное.

Последние несколько дней… В общем, тянуть к симпатичным мальчикам меня не стало (было рано, да и я бы сам заметил), но относиться к проявлениям, скажем так, женственной мужественности я стал определенно лояльнее. Видимо, страшное (без дураков) проклятие понемногу начинало действовать: я сходил с ума.

Мы, антропокиноиды, страшные гомофобы, все и поголовно. Несколько лет назад, на пике волны повсеместного признания прав извращенцев, нас даже предлагали поразить в правах: где это, мол, видано, чтобы целая человеческая раса отказывалась баловаться некогда противоестественными, а теперь — законными и одобряемыми, способами?

В отдельных странах, входящих в Содружество, даже предлагали охолащивать псоглавцев-мужчин, и, соответственно, стерилизовать наших женщин, но дальше громких заявлений дело не зашло, а вскоре и сама противоестественная волна схлынула, оставив, впрочем, куски радужной пены.

Об такой кусок, закаменевший до плотности базальта, я и споткнулся. Проблема оказалась куда страшнее, чем я полагал, и требовала, конечно, немедленного решения.

- На самом деле, тебе повезло сразу два раза. - Эдвин чуть убавил серьезности и даже немного улыбнулся. - Сначала в том, что у тебя такой замечательный друг.

Везение, если не принимать во внимание непредставимую бредовость исходной ситуации, получилось колоссальное.

Прямо сейчас, в эти самые дни, Советы разворачивали какие-то грандиозные работы, напрямую связанные с изучением то ли вечной мерзлоты, то ли интегрированных в нее мегапагов, то ли и того, и другого сразу — неважно.

Важное заключалось в том, что им, Советам, срочно требовался хороший специалист, желательно, с мировым именем или около того, обязательно практик, готовый ехать на полтора месяца в край холодного солнца и вечного снега, то есть — буквально я.

Мне в этой ситуации было интересно, во-первых, бесплатное медицинское обслуживание. Советский Союз — государство странное, экономически невозможное: ни в одной экономике мира не может быть свободных ресурсов в количестве, достаточном для обеспечения поголовного здравоохранения, даже и в случае сложного лечения, как магического, так и консервативного.

Да, если верить прессе, зубы там лечили без наркоза, в палатах лежали вдвадцатером, оперировали ржавыми ножами и щипцами образца позапрошлого века, но больные, вопреки всему, прекрасно выздоравливали: когда человек действительно хочет жить, медицина бессильна.

Контракт с организацией, носящей невероятное название Vsesojuzny Tsentr Arkheologicheskikh Issledovanij, переводящееся на человеческий язык примерно как «департамент археологии», подразумевал временное, но такое желанное, включение меня в орбиту беспощадной русской медицины.

Во-вторых и не в-последних, Советы предлагали отличную оплату. Электрический абак, который есть в моем элофоне, выдал, при конвертации rubly в еврофунты сумму, которой лично мне будет достаточно для приобретения снимаемого дома в собственность, а значит — моментального получения чаемого подданства Королевства Ирландия.

В-третьих, вся эта история означала, что мой огромный опыт и профессиональные знания будут, наконец-то, востребованы не для обучения студентов, у которых не хватило интеллекта и средств для поступления на более перспективную специальность, но в деле настоящем и полезном, чем черт не шутит, всему человечеству.

Подвох заключался в том, что хороших специалистов в мире было больше одного: любой из коллег-конкурентов мог принять открытый контракт советской организации в любой момент, оставив меня с голым хвостом и прогрессирующим сумасшествием худшего возможного толка.

- Эдвин, а с чего ты решил, что на эту лакомую позицию примут именно меня? Я, как минимум, больше теоретик, чем практик, не знаю русского языка, не в курсе последних разработок советских ученых в этой области, да и потом, должно же быть собеседование, ну, там, я не знаю… Благо только, что каникулы продлятся около двух месяцев, а потенциальный контракт — срочный, на полтора.

- Возвращаемся к неоспоримому тезису о том, что у тебя отличный друг, с которым тебе очень сильно повезло. - Эдвин посмотрел на меня одновременно ехидно и устало. - Ты ведь помнишь, как несколько дней назад подписывал доверенность на право представления тебя на международных переговорах? Не помнишь, провалы в памяти?

Друг внезапно извлек из-под стола объемистый портфель: в таких, как правило, носят бумажные документы младшие банковские клерки.

- Вот тебе авторучка, вот пергамент. Твои реквизиты, кажется, напечатаны верно? Подписывайте, dorogoj tovaristch professor!

Сразу из кафе мы перебрались в небольшую, но очень известную (и надежную этой своей известностью) контору поверенных. «Подписывать, конечно, лучше при лойере,» - я выдвинул мнение, друг мой удивительно быстро с ним согласился. - «Только лойер нужен проверенный, с иностранной лицензией, магическим доступом к Контрольной Палате, и ни в коем случае не гоблин».

Как раз такой надежный господин у нас на примете был: контора господина Теда и его сыновей находилась совсем неподалеку, близ Горбатого Рынка, палатками, киосками и капитальными строениями которого была сто лет назад застроена знаменитая Горбатая Гора.

Господина Теда, владельца странной для ирландца фамилии и еще более странных привычек (по словам знающих людей, в его конторе никогда не открывали днем окон, а вся мебель делалась строго из стали и камня), настоятельно рекомендовали юристы нашего богоспасаемого учебного заведения, правда, по несколько иному поводу: считалось, что поверенные этой конторы были отличным подспорьем при подписании сомнительных контрактов, и неоднократно разрушали кабальные сделки.