С поющим колдуном и зеленоволосой ведьмой Ядвигой Фредерик раньше сталкивался.

— Та еще парочка, — сказал он и почесал правую ногу, — Живучие до изумления.

— Встречались?

— Было дело.

— У вас в книге еще Вия нет.

— Ты ушел от Вия живым? — удивился монстрописец Тони.

— Но Вий от него живым не ушел, — ответил Фредерик.

— Что он такое? — спросил Ласка.

— Король гномов, только не наших, а восточных. Там у них все сложно, мы еще не разобрались. У восточных чудищ общество устроено сложнее, чем у наших тут. Есть истинная сущность, а есть вид, в котором они людям показываются. То, что вы называете «водяной», «кикимора», «русалка», это не виды чудищ, а на человеческий взгляд должности. Те же водяные в неделе пути друг от друга могут быть друг другу вообще не родня и по сути другая тварь. Кто-то может происходить от тех еще духов, которые мало не с сотворения мира род ведут. Кто-то бывший человек, которого ребенком из нашего мира забрали. Один польский колдун начал писать энциклопедию наук, послал черта составить классификацию восточных чудищ. Черт со сломанной ногой вернулся, пан главу про чудищ из книги убрал. Но мы добыли черновик. Перевели, переплели, тебе показали.

— А что за колдовство с ожившими мертвецами? В ваших книгах такого нет. И у нас слышал сказки про покойников, но они там толпой при оружии не ходят.

— Totentanz. Пляска смерти. Когда лет двести назад началась чума, по всей Европе лежали горы неотпетых покойников. Некоторые колдуны, а колдунов чума не берет, решили, что будет очень забавно попробовать их поднять. Попробовали. Получилось. Заставляли покойников плясать и в барабаны бить. Как только ни глумились. Ну и воинов, конечно, поднимали для таких вот дел.

Тони достал переплет с пометкой Totentanz. Ласка полистал старые и почти новые пергаментные листы. Написано разными художниками в разном стиле. На обороте каждого листа чернильная пометка почерком Тони. Год от Рождества Христова, местность, еще какие-нибудь детали. Отсортировано по датам, новые сверху. Чем дальше, тем старше, а потом начинаются совсем новые листы, перерисованные переписчиком. Скелеты с оружием появлялись примерно с середины подшивки.

— Часто у вас такое? — спросил Ласка.

— Редко. Простые покойники как боевая сила бесполезны. Только крестьян пугать. Воины, особенно не совсем давно погибшие, другое дело. Но у нас обычно хоть как-то да отпоют. Если только после больших битв просто в яму покидают. Но потом все равно отпоют.

— У нас если танцы мертвецов не в ходу, то из реки и болота, как в Дубровно, покойников выковыривать, чтобы отпеть, никто не будет. Как вернусь, расскажу кому положено, чтобы все такие места проверили и отпели.

Потом поговорили про Чорторыльского.

— С душегубами мы сталкивались, — сказал Фредерик и почесал левый бок, — Атаман и Кшиштоф практически неубиваемые, остальные — как карта ляжет. Медведь-то бурый был?

— Бурый.

— Значит, черный не выжил, — Фредерик довольно улыбнулся и почесал грудь, — Жаль, что я не могу тебе многого рассказать. Твой отец был славный воин, а ты пока не знаю кто. Если вернешься с черным дестрье, могу взять к нам на службу.

— Я, когда вернусь, сначала бате живую воду привезу, — вздохнул Ласка.

— Правильно. Батю тоже приглашай. Нам нужны умные, смелые, надежные и не болтливые люди. Последнее условие самое сложное. Ладно, на обратном пути обсудим.

Наступило время обеда, и слуги принесли тушеной капусты с тмином и свиной рулькой. К трапезе присоединился Нострадамус.

— Вы ведь мастер предсказаний? — спросил Ласка.

— Да, — гордо ответил мэтр.

— Мне пан Твардовский составил такой странный гороскоп…

— Геоцентрические гороскопы — полная ерунда.

— Бывают другие? — смутился Ласка.

— Все нормальные предсказатели последние несколько лет оперируют исключительно гелиоцентрическими. Но с точки зрения Церкви это несколько преждевременно. Ждем, пока преподобный Коперник официально опубликуется.

— Сильно сложно составить гелиоцентрический?

— Неделя работы, если не торопиться.

— Я просто спросил. Завтра уезжаю из Вены.

— Мессир, вы что-то поручили нашему новому другу? — спросил Нострадамус у Фредерика.

— Да. Разузнать насчет коня.

— Хорошо, — Нострадамус внимательно посмотрел на Ласку, — Иногда предсказания приходят в мои мысли сами, и я потом проверяю их по звездам. Берегите голову, молодой человек.

— В каком смысле?

— Во всех. Вам ее могут заморочить, а могут отрубить. Вас могут поставить в такие условия, чтобы вы сам себе отрубили голову и принесли на блюдечке. Буквально.

— Чертовщина какая-то.

— Нет. Абсолютно исключено. Чертовщина у вас на пути будет, но в другом месте. В других местах, я бы сказал. И уже была, начиная с последнего Рождества, минимум три раза.

Ласка пожал плечами и поднял чарку во славу Господа.

Под вечер, устав говорить и слушать, объевшись и обпившись, Ласка тепло попрощался с Фредериком и пошел на постоялый двор, надеясь, что Вольф жив-здоров. Хотя что с ним случится, не утонул же у самого берега. Если бы немца поймали, то загадочная Служба Обеспечения бы об этом точно знала.

Интересно, есть ли у великого князя Ивана такая же служба, которая охотится на чудовищ? Наверное, есть, только о ней не говорят на каждом углу. Надо будет в Москве туда попроситься. А этот Фредерик человек хороший, но батя запретил давать латинскую присягу, то есть, устраиваться на службу к католикам. И с чем они на чудищ ходят? С латинской молитвой и неправославной святой водой? Нет, ну их в баню. Даст Бог, будем общего врага бить, да и еще раз встретимся.

На постоялом дворе его предсказуемо ожидал живой и здоровый Вольф.

— Я чуть не утонул, — сказал он, — Пока выбрался, тебя и след простыл. Потом гляжу, ты из лодки выходишь, и на берегу толпа. Драться, думаю, поздно. Ходил по вашим следам. Думал, отбить тебя надо, да ты ходил не как пленный. Потому и не полез. Смотрю, птицы у тебя нет? Отдаем саблю? Твардовскому или сразу Чорторыльскому?

— Ни то, ни другое. Едем к королю Франциску.

Прекрасен стольный город Париж при ясной погоде! Дома пусть местами и не каменные, улицы пусть местами и не мощеные. Кого бы это волновало, пока в Париже есть дамы и кавалеры! Девицы ходят как по ниточке, бедрами вертят, грудью покачивают, глазками стреляют. Иные и волосы под платок не прячут. Дамы замужние туда же, как посмотрят на добра молодца, так прямо глазами раздевают. Даже Вольфу достается, хотя и не добрый он, и не молодец.

Кавалеры местные хороши. Благородные при мечах, черный народ при ножах, а по правде не всегда и различишь, у кого титул без денег, у кого деньги без титула, а у кого и с тем, и с другим порядок. На дам смотрят с достоинством и с интересом, под задорными взглядами не смущаются.

Разврат творится и на правом берегу Сены, и на левом, а особенно посередине, на острове Сите. Если прислушаться, то и средь бела дня услышишь такое, чем православным ближе к закату положено заниматься. Если принюхаться, то и не различишь, это от кавалера дамами пахнет, или от дамы кавалерами.

Пруторез и даже веревку Ласке вернули, а прочее имущество никто и не отнимал. C двадцатью имперскими талерами денег хватило до Парижа, еще и на обратную дорогу осталось.

Путь из вассальных Императору земель, где говорили на очень разных говорах, но одного немецкого языка, занял больше трех недель. И еще неделю по землям, где говорили по-французски, с носовым мычанием. Этот язык ни Ласка, ни Вольф не знали и с трудом пытались объясниться то по-немецки, то на латыни. Слава Богу, что в стольный и торговый город Париж по большой дороге часто ездили немцы, и среди придорожного населения находились люди, знающие язык соседей. Вольф на каждом ночлеге спрашивал, где честному немцу остановиться через сутки пути на запад, так и ехали эстафетой по рекомендациям из рук в руки.