Беглецы выскочили на берег Дуная и остановились. Лодки всех размеров, вплоть до огромных барж, которые лошадьми тянут по берегу. Не то, чтобы берег завален лодками, но в поле зрения их несколько десятков, и вокруг ночь. Можно понять, что вон там лодка, но привязана она веревкой или цепью с замком? Лежат ли внутри весла, а что толку с лодки без весел? Может быть, там спит человек, который за щедрую плату возьмется перевезти путника?

На середине реки кто-то гребет туда и обратно, мало ли какие дела у людей возникают по ночам. Может быть, не красть лодку, а бежать туда, куда причалит ночной паромщик? Куда они тут причаливают?

Все эти мысли промелькнули за считанные мгновения, а потом над головами пронесся попугай и выдернул веревку из ладони Ласки. Вольф ухватился крепче, но поскользнулся и плюхнулся в реку. Ласка подхватил улетающий конец, но не удержал сильную и хорошо разогнавшуюся птицу и чуть не слетел в воду.

С разгону попугай оторвал легкого парня от земли, но не смог удержать и сам пошел вниз. Ласка полез по натянутой веревке вверх, выигрывая время до касания воды. Но бесполезно. Сначала он рухнул в воду, а потом и птица.

— Жаль, что ты не гусь, — только и успел сказать Ласка, когда железная клетка потянула попугая на дно.

Так уж устроен мир, что на суше ты можешь нести какой-то груз без особого труда, но, случись тебе попасть в воду с ровно тем же грузом на теле, ты не выплывешь. Ласка вдохнул и нырнул. По веревке добрался до клетки. Провел руками по прутьям. Нашел задвижку, открыл дверцу. Засунул руку, ладонь скользнула по перьям. За что хватать птицу? За руку, как человека? За шкирку, как собаку? Конечно, нет. За ноги. Ноги должны быть со стороны дна. Ага, вот они.

Клетка пошла на дно, птица выскользнула из нее, и Ласка понял, что выплывет или попугай, или он. Птица оказалась очень тяжелой, а судорожно дергавшиеся мокрые крылья гребли на дно.

Вдруг кто-то схватил его за ворот кафтана, вытащил на поверхность воды, тут же выпустил и нырнул снова. Ласка вдохнул, сориентировался левой рукой и ногами, чтобы не утонуть, и тут груз в правой руке неожиданно полегчал, как будто из глубин вынырнул сом и отожрал половину попугая.

Птица пулей вылетела на поверхность, взмахнула крыльями, но, поскольку попугай не гусь, то намокшие перья не дали ему опоры, и он опустился на водную гладь. Другая птица устроила бы истерику, но этот попугай, похоже, понимал своей большой головой и то, что, сев на воду, он не утонет, и то, что с воды он не взлетит.

Подгреб ночной паромщик.

— Залезайте, господин хороший.

Ласка закинул птицу и сам вскарабкался на борт. Руку свело вокруг попугайских ног.

— Вот только пикни сейчас, — сказал он попугаю и повернулся к паромщику, — Тот берег. Полталера.

Паромщик посмотрел не на Ласку, а на человека, сидевшего на носу лодки. У его ног стоял фонарь со свечой.

— Звезды обещали хорошую рыбалку, — сказал пассажир.

— С кем имею честь? — ответил Ласка типовым вежливым выражением.

По одежде и по выговору он сразу понял, что перед ним дворянин. Светловолосый, голубоглазый. Выглядит лет на слегка за тридцать, в самом золотом мужском возрасте, когда еще не растрачено здоровье и уже нажит жизненный опыт.

— Фредерик фон Нидерклаузиц.

— Иван Устинов сын Умной, — Ласка решил, что представляться прозвищем в ответ на титул неприлично.

— Русский, поляк, литвин?

— Русский. Москва.

Фредерик поднял фонарь и поднес поближе, чтобы осветить лицо собеседника.

— Похож. Или вы там все на одно лицо.

— На кого?

— Как зовут твоего отца?

— Устин, — удивленно ответил Ласка и понял, что для не понимающего по-русски немца выражение «Ustinov sin» даже если содержит знакомый набор звуков, не означает «Sohn von Ustin».

— Он не рассказывал тебе про корабль?

— Рассказывал. Его освободили из плена рыцарь, священник и трое разбойников.

— По какому делу мы, то есть, они зашли на корабль? — немец ощутимо напрягся.

— Чтобы освободить похищенную девицу, красавицу Кармину.

Собеседник расслабился. Немец не торопился с ответной репликой, и Ласка посмотрел на него внимательнее. Возрастом немного за тридцать, волосы светлые, почти белые, глаза вроде голубые.

— Вы тот самый Фредерик? Котик?

Фредерик широко улыбнулся.

— Отец жив?

— Жив, Божьей милостью.

— Пррро меня забыли? — спросил попугай, раздумывая, клюнуть или не клюнуть.

— Говорящая птица? — удивился Фредерик.

— Божьей милостью попугай Его Имперрраторррского Величества! Кррраденый!

— Не стыдно? Отца позоришь.

— Да я же для него!

Лодка ткнулась в берег.

На берегу уже толпились солдаты и среди них поднятый по тревоге начальник птичника, также известный, как гефлюгельшталльфюрер.

— Я вам не какой-то вор, а рыцарь из Кракова с секретным предписанием. Представьте меня императору пред ясны очи и получите награду, — Ласка решил отыгрывать любезно предложенный Твардовским вариант насчет поссорить Фердинанда с Сигизмундом.

— Какую еще награду? — удивился гефлюгельшталльфюрер.

— Вот если ты вора поймал, то ты просто свою работу сделал. С такой ерундой ты к императору на прием не попадешь. Зато, если поймал рыцаря, да еще иностранного, да еще с секретным предписанием, то тебе прямая дорога к государю.

— Зачем же мне к государю?

— Вестимо зачем. За наградой. Или челом бить, если повод есть. Или скажешь, что ты рад служить и ничего тебе не надо, тогда он тебе за верность жалование поднимет.

— Ты, воришка, не понимаешь, кто такой император. К нему гусекрадов не водят. И к королю не водят.

— Так отведи меня к начальнику на ступеньку ниже короля. К министру или к принцу, а дальше как он скажет. Я же говорю, что не простой вор, а с секретным предписанием.

Предложение переложить ответственность на принца гефлюгельшталльфюреру понравилось, потому что с подачи принца к нему мог бы заглянуть и сам император, который не так уж часто бывал в Вене, а последний раз заходил посмотреть на птиц в незапамятные времена.

Фредерик настоял, что в отношении всех, кого задерживает неведомая Ласке «Служба Обеспечения», у этой службы исключительное право. Отдал попугая гефлюгельшталльфюреру, который тут же посадил несчастную мокрую птицу себе на левую рукавицу из толстой кожи, как у княжеского сокольничего. Только не весу он, конечно, тяжелого попугая бы не унес, поэтому левая руку поддерживалась еще и перевязью, как у раненых.

Подошел птичник Якоб. На голову попугаю надел колпак, на ногу привязал цепочку. Накрыл теплым плащом и начальника, и птицу.

— Вы пока к себе, мы к себе, — сказал Фредерик, — Встречаемся на тропе для конных прогулок принцев.

«К себе» означало в двухэтажный дом с внутренним двориком около Хофбурга.

— Мессир Фредерик, какую рыбу поймали? — человек в черном балахоне ждал, сидя в кресле сразу у входа.

— Вот его, Мишель, — Фредерик кивнул на мокрого спутника завернутого в плащ.

— Да вы, как я погляжу, ловец человеков, — рассмеялся Мишель.

— Сказал бы я, чего я ловец. Не поверишь, еще и птицу в Дунае поймал.

— Ласка Умной из Московии, — представился Ласка.

— Мишель Нострадамус, доктор медицины и мастер многофакторного прогнозирования, — ответил человек в балахоне.

Поговорить с доктором медицины Фредерик не дал и потащил на второй этаж. Здесь у двери с табличкой «Особый департамент» сидел почти не сонный часовой, который вскочил при виде гостей.

В просторных сенях за дверью гостей встречала скульптурная композиция. Каменный мужик в натуральный рост с испуганным выражением лица. Каменный ландскнехт с тщательно вырезанными буфами и разрезами. Каменный… змей? Существо, похожее на огромную, по плечо человеку, птицу с перепончатыми крылышками, когтистыми лапами и совершенно змеиным хвостом. Длинный хвост статуи сломался, и отломанную половину хвоста приставили на подпорках.