Приходится вновь повторить, что бессилие «дикаря» в борьбе с природой, а правильнее, его беспомощность перед ее силами (нередко убийственно могущественными) рождают веру в чудесные вещи, предметы, явления.

Фетиш в далеком прошлом мог быть частью чего-то большого, чему поклонялись, например камнем с той горы, которую почитали. Человек мог сделать подобие того объекта, который чтили, — деревянное изображение кита, тигра, птицы или змеи. Фетиш мог быть просто рисунком на камне, дереве или даже мог быть татуировкой на теле. Фетишем могли стать слова, воспринимавшиеся как заклинание, которые произносились с уверенностью, что их повторение принесет желаемый результат…

Человечество вступает в эпоху начавшегося классового расслоения, и тогда возникает культ предков, а их изображения становятся фетишами, которым поклоняются. Затем наступит время классовых религий, и фетишами станут иные атрибуты религиозного культа — иконы, мощи, иные объекты поклонения — вроде святыни мусульман — черного камня Кааба, лотоса у буддистов или «гроба господня» у христиан.

Так будет, а пока на огромных просторах Австралии, континента, который двести лет назад считался терра инкогнито — таинственной землей, особым объектом почитания пользуется деревянная или каменная чуринга…

Мандарга рос, как ему казалось, чересчур медленно. Шли дни и ночи, шли как будто бесконечной чередой, а он все был маленьким ребенком. Ему постоянно говорили: «Подожди, подрастешь и тогда сам возьмешь копье и копьеметалку».

— Когда же я подрасту-вырасту? — спрашивал Мандарга, обращаясь к высоченному эвкалипту, который стоял на солнечной стороне территории, принадлежащей роду Речного крокодила.

Мальчику чудилось, что шумевшие в вышине ветви дерева как будто отвечали ему, только он не понимал языка эвкалипта. Не понимал, как его мог понимать старик Гунанг-Ванга, живущий очень долго на земле. Все взрослые рода Речного крокодила рассказывали мальчику, что когда они были маленькими, то уже тогда Гунанг-Ванга был старым, с такой же растрепанной седой бородой и мохнатой, нечесаной седой шапкой волос на голове. Говорили еще, что Гунанг-Ванга был колдуном и знал прошлое и будущее людей племени риттарунго, в которое входил род Речного крокодила.

Мальчик бегал к эвкалипту еще и затем, чтобы по его стволу отмерить свой рост и узнать: а растет ли он сам?

— Сыплется, сыплется, — раздался из-за деревьев хриплый, старческий голос. Пронзительно-тревожный голос звал, и Мандарга побежал на него.

Он выбежал из эвкалиптовой рощи и увидел старика Гунанг-Ванга, который стоял перед причудливым большим термитником и, вскидывая руки, кричал:

— Сыплется, сыплется!

— Старик отец, — обратился мальчик, — что сыплется?

— Не разговаривай, Мандарга, не разговаривай. Я говорю, я хочу и говорю. Оно должно рассыпаться.

Мальчик понял, что старик колдует, что его слова хотят заставить термитник рассыпаться. Но зачем? Никто и никогда не посягал в племени на муравьев и на их жилище.

Они, как и люди племени риттарунго, бродили по одной и той же земле. От горы великого духа Нимбува, что стоит на ночной стороне земли, до этого эвкалипта и от Каменной страны, где ветры в сухой сезон, а дожди — в мокрый изуродовали песчаные скалы, до непроходимых кустарников, за которыми через шесть солнц начинается Большая вода, — такова территория и людей, и муравьев. «Зачем же старик хочет разрушить жилище муравьев?», — подумал мальчик, но боялся спросить, боялся обидеть старика колдуна, живущего на свете с самого начала. И все-таки спросил:

— Зачем, старик отец, ты хочешь разрушить жилище муравьев?

— Чтобы повредили или украли твою чурингу, — сердито и непонятно произнес старик, — негодный мальчишка, ты все испортил.

Гунанг-Ванга тряхнул ожерельем из зубов кенгуру и быстро исчез за стволами деревьев. Мандарга не понял слов старика, у него еще не было чуринги, он еще был маленьким, но что-то заставило его испугаться и заторопиться к своим, к матери, которую он скоро увидел у костра, горевшего перед ветряным заслоном из ветвей кустарника — обычным жилищем охотников на кенгуру и собирателей кореньев и насекомых, людей тотема Речного крокодила.

В золе костра мать пекла ямс. Значит, можно было рассчитывать получить и свою долю. Какой маленькой была эта доля? От углей клубень сморщивался, и им одним нельзя было даже ослабить чувство постоянного голода. Мандарга все равно ждал ямс и пугливо оглядывался, не идет ли старик колдун, не повторит ли он свои сердитые слова.

Мать почувствовала беспокойство сына и спросила его:

— Мандарга, что-нибудь случилось? Почему ты ерзаешь на земле, как змея в костре?

Мальчик, волнуясь, рассказал матери о встрече в эвкалиптовой роще.

— Плохо, очень плохо. Старик Гунанг-Ванга злой, но не все его слова сбываются. Будем надеяться, что не сбудутся и эти.

— Мам, а что такое чуринга? — спросил мальчик и услышал обычное:

— Подрастешь — узнаешь!

Земли племени Мандарга лежали в той части Австралии, куда белые, появившиеся по берегу Большой воды, боялись заходить. В сухой сезон их ждала неминуемая гибель от жажды, в пору дождей, когда пересохшие русла рек и пятна болот наполнялись и переполнялись водой, гибель в водной пучине.

Когда появились белые, никто в племени точно не знал, даже старик колдун говорил, что еще при жизни его отца они уже были. О белых знали, но никто их из живущих сородичей и соплеменников Мандарга не видел. Белые были существами, похожими на людей, но не похожими ни на родителей Мандарга, ни на его самого, а значит, странными и непонятными. О них старались даже не говорить, считая, что сам разговор может привести к беде, накликать ее, что означало несчастье и роду, и племени.

Мальчик торопился вырасти еще и потому, что взрослые сами могли управлять духами, а духи могли помочь не только при встрече со злом колдунов, но и с белыми. Так считалось в роде Речного крокодила.

Сменялась жара дождями, и вновь наступала жара. Мальчик рос, и однажды старший мужчина рода Речного крокодила во время очередного сухого сезона подошел к костру, где грелся холодными ночами Мандарга, и сказал его матери:

— Солнце сядет, пусть твой сын придет к горе Нимбува. Уже пора, он вырос.

Мандарга слушал сказанное и не верил. Его не пугала дорога к горе Нимбува, хотя, когда солнце сядет, очень скоро придется идти в сплошной темноте. Хорошо, что дорога известна и в небе светят звезды и луна.

Мать передала слова старшего мужчины отцу Мандарга и добавила:

— Ты пойдешь с сыном или так нельзя?

Отец Мандарга ничего не ответил, а только пожал плечами. Он помнил, что, когда он вырос и тоже должен был уйти к горе Нимбува, отец не шел с ним рядом, но он тогда шел не один. Тогда семь мальчиков сквозь ночь шли к горе вместе. Никто не запрещал отцам сопровождать выросших сыновей, но они должны стать мужчинами, пусть сами найдут свою дорогу, сами пройдут по ней от начала до конца.

Отец не пошел с Мандарга. Мальчик, как только солнце село, рванулся от шалаша в кустарник к горе Нимбува. Он торопился пройти какую-то часть пути, пока не исчезнет день, чтобы увидеть гору. Увидеть и идти к ней прямо, не сворачивая, и в темноте, и в свете луны.

Он вышел из кустарников и обнаружил, что справа и слева от него пять сверстников тоже торопятся выйти на дорогу к священной горе.

Он улыбнулся им и помахал рукой. Мальчики сбились в стайку и пошли молча вместе. Каждый думал о своем, и каждый знал, что рядом друг-сородич. Им вместе не страшно. Они не боялись ни наступившей тьмы, ни шорохов земли, ни птичьих криков в тени деревьев.

Мальчики шли всю ночь. Иногда казалось, что дорога ушла в сторону, но, посмотрев друг на друга, они шли дальше и дальше. Ночь, как всегда, была прохладной, но они не чувствовали холода, так же как и страха.

Появился луч солнца, озарил землю, разрушил ночь, и увидели мальчики, что долгожданная цель — гора Нимбува — еще далека.