Лю Хай — в китайской мифологии бог монет

Звали юношу Лю Хай (Люхар), он жил с матерью, которая после смерти отца чувствовала себя с каждым днем все хуже и хуже. Бывало, она не вставала с ложа весь день, и некому было даже вскипятить воду и сварить щепотку риса. Лю Хай ухаживал за матерью как примерный сын. Все полученные за проданные дрова деньги тратил на нее. То купит засахаренные зерна лотоса, то горсть вяленого личжи, то какую-нибудь шелковую ленту в седеющие волосы. Мать благодарно принимала внимание сына и постоянно думала о том, что нужна ему хорошая и добрая жена. По памяти перебирала мать соседей-односельчан, но ни у кого не было девушки, доброй и отзывчивой, да такой, чтобы могла услужить и ей — старой и больной.

Дни проходили за днями, ничего не менялось на этом свете, только в доме матери и ее сына Лю Хая голод и холод зимой становились злее и злее.

Как всегда, пошел Лю Хай с утра к горе Тайшань. У ее подножия растет густой лес, и можно набрать много сухих сучьев, а то найти и целое сухое дерево, если углубиться в чащу. День обещал быть прохладным, но солнечным. Уже приближалась зима, и дрова стоили дороже — можно было рассчитывать на хороший заработок.

Лю Хай вошел в лес и сразу направился в глубь его. По краю давно односельчане, да и просто мальчишки подобрали весь сушняк. Из-под ноги выскочила птичка, похожая на скворца, и понеслась вперед. Лю Хай посмотрел на нее, и что-то толкнуло его последовать в чащу за птичкой. Юноша шел быстро, даже не обращая внимание на дрова, а только высматривая птичку, летевшую впереди. Прошло уже много времени, как он вошел в лес, а не подобрал еще ни одной ветки.

Птичка чирикнула впереди, Лю Хай побежал на ее зов и оказался на поляне. Посреди поляны на поваленной ветром лесине сидела девушка. В руках у нее был пучок травы, которую она скармливала олененку, длинноногому, пятнистому, с маленькими рожками. Красивое, белое как снег лицо девушки окаймляли черные волосы, сплетенные сзади в длинную косу. На белом лице особенно виднелись невиданно большие и в то же время узкие яркие глаза, подобные темноте летней ночи, и ярко-красные губы.

Лю Хай даже не разглядел ни кофты, ни юбки девушки, смотрел неотрывно на ее лицо и не мог двинуться с места.

— Лю Хай, — раздался мелодичный голос, — подойди к нам, я давно жду тебя, подойди не бойся и не удивляйся. Что ты Лю Хай — я знаю давно, я ведь встречала тебя в лесу и слышала, как тебя зовут другие. Что ты придешь сегодня — я узнала от скворца, который увидел тебя еще на краю леса. Подойди к нам, олененок — мой друг. Подойди, Лю Хай.

Лю Хай с трудом понимал, что говорит девушка. И когда она замолчала, он осознал, что чудом было не то, что она знала его, и не то, что она ждала его сегодня, а то, что она понимала речь птиц и зверей. Открытию своему юноша не придал значения и, подбежав к девушке, сказал:

— Я не знаю, как тебя зовут, но, если твои родители не будут против, выходи за меня замуж. Я вижу, ты умная и добрая, а у меня больная мать, у меня ничего нет, кроме топора, рук и моего сердца, которое похитила твоя красота.

— Меня зовут Мэй Хуа, у меня нет родителей, и если ты согласен взять сироту, у которой нет ничего, кроме того, что на ней, да моих друзей — скворца и олененка, то я согласна быть твоей женой.

Так в лесу Лю Хай нашел и дрова и невесту. Со связкой дров (Лю Хай разрубил лесину), с невестой, олененком и скворцом вернулся юноша домой. Мать обрадовалась молодой хозяйке в доме, который стал самым счастливым в селении, хотя и небогатым. В доме было чисто, тепло, даже сытно, так как с той поры, как Мэй Хуа появилась в нем, Лю Хаю постоянно попадались дичь в лесу и рыба в реке. Завидовали Лю Хаю богатеи селения, завидовали его удаче и тому, что жена у него красоты необыкновенной.

Мэй Хуа прекрасно готовила, шила и вышивала, очаровывала всех своим пением. Казалось бы, оставалось до конца дней жить всем троим в радости, но зависть людей помешала счастью. Неизвестно, кто первым узнал, что камень, лежащий на дороге у входа в деревню, — серый валун — дух дороги, он живой, его можно умилостивить, и тогда он готов совершить зло тому, на кого укажет приносящий жертву. Сейчас уже неизвестно, кто был жертвователь, известно только, что он указал на Мэй Хуа.

Как обычно, пошел Лю Хай, подхватив под мышку топор и веревку для вязанки, в лес по дрова. Дела у него шли удачно, жизнь была прекрасна, и он всегда торопился домой. Вот и нынче с улыбкой на устах, с тяжелой вязанкой сухих дров Лю Хай возвращался домой. Он быстро поднялся по пригорку, вышел на дорогу, прошел мимо серого валуна, и тут сзади глухой голос позвал его: «Лю Хай». Лю Хай остановился, огляделся — никого, безлюдная дорога, далеко дома, у дороги только камень. Лю Хай удивленно пожал плечами, тронулся было в путь, как сзади вновь донеслось глуховатым голосом: «Лю Хай, подойди ко мне».

Лю Хай никого не видит — сзади только камень.

— Камень, это ты зовешь меня? — неожиданно обратился к серому валуну дровосек, ведь с той поры, как он узнал, что Мэй Хуа может разговаривать с птицами, он уже мало чему удивлялся.

— Я, Лю Хай, я, тот самый старый валун, что лежит неподвижно у дороги и мимо которого ты проходил сотни раз. Подойди ко мне, и я скажу тебе что-то важное.

Лю Хай с опаской придвинулся к камню, сбросив вязанку, и крепче взялся за топор.

— Я слушаю тебя, камень или кто-то скрывшийся в камне!

— Я камень, я живу вечно, и я многое знаю. Я знаю, что твоя Мэй Хуа не женщина, она лиса-оборотень…

Камень сделал глубокий вдох, а Лю Хай покрылся холодным потом. Как? Он ласкал, обнимал, он любил и восторгался лисой, а не женщиной!

— Ты врешь, камень, и я разрублю тебя, даже если ты вечен, — Лю Хай отскочил от валуна и занес топор.

— Подожди, Лю Хай, успеешь расправиться со мной, но прежде выслушай меня. Если твоя Мэй Хуа не лисица, то она не будет на ночь вынимать из своей груди красный шарик — свою душу, свое спасение. Ведь ночью и у людей душа отлетает к снам. Увидишь такой шарик, проглоти его — и станешь могучим, а лиса станет лисой, и ты сам во всем убедишься.

Лю Хай опустил топор и понуро побрел домой. «Неужели камень прав и Мэй Хуа — лисица-оборотень», — думал Лю Хай, открывая дверь своего дома. Радостная Мэй Хуа бросилась к нему с ласками, мать поднялась с постели и тоже улыбнулась сыну. Улетучились все страхи. Несколько раз бросал на жену испытующий взгляд Лю Хай и не видел ничего лисьего в этой прекрасной женщине.

Легли все спать затемно, и вдруг среди ночи проснулся Лю. Лунный свет пробивался сквозь маленькие окошки, затянутые промасленной бумагой. Пошарил Лю Хай под подушкой жены и нашел шарик, красный шарик!!! «Неужели камень сказал правду!» — думал Лю Хай, разглядывая шарик, в котором при бледном свете луны как бы теплилась жизнь, переливалась, пульсировала. Мэй Хуа тревожно заворочалась, и Лю поднес шарик к губам, открыл рот, проглотил его. Мэй Хуа вскрикнула и проснулась, она пошарила под подушкой и печально взглянула на Лю Хая.

— Ты проглотил мой шарик спасения. Неужели ты, как и все люди, глуп и подл? Неужели я ошиблась в тебе? Что, тебе было со мной плохо, что, я плохая жена и женщина? Эх, Лю Хай, ты — как и все. Кто же тебе рассказал обо мне — дуб в лесу или камень у дороги? Торопись, Лю Хай, с ответом, силы мои уходят, я скоро умру, но я хочу последний раз услужить тебе.

— Камень у дороги. Прости, Мэй Хуа! Если можешь еще, то прости.

— Прощаю, но мне уже не жить, а камень раскрыл мою тайну по наущению злых людей, чтобы погубить тебя. Когда я умру, тебя будет некому защищать, камень тебя съест, никто за тебя не заступится, тем более что сегодня утром умрет и твоя мать. Наши жизни были связаны. Дай слово, что ты покараешь камень?

— Даю, — прошептал напуганный Лю Хай и посмотрел на угол, где спала мать.