— Жаль, что и говорить, — согласился я, — но ничего не поделаешь. Война… Или мы фашисту хребет перешибем, или он нам салазки загнет…

На этом наш разговор и закончился. Капитан позвал Щепетина, и он, распрощавшись со мной, зарысил к «пикапу».

Месяца через полтора или два начали мы встречать на фронтовых дорогах собак-миноискателей. Конечно, «новая техника» — чересчур громкое для них название. Какая там «техника» — четыре ноги, голова и хвост! Но собаки те неплохо искали мины. Можно даже сказать, хорошо. А это, пожалуй, самое главное.

НЕОБЫЧНОЕ ЗАДАНИЕ

Случилось это осенью сорок третьего года, за несколько дней до Октябрьских праздников.

Глубокой ночью вернулись мы с задания. В тыл к гитлеровцам ходили. Петр Кравчук, о котором я уже рассказывал, со мной был. И третьим Николай Иванов — отчаянной храбрости человек, цирковой борец до войны. Про таких, как он, говорят: косая сажень в плечах.

Крепкие ребята служили в нашем полку, особенно в полковой разведке. Но никто в силе с Ивановым сравниться не мог… Да что там борьба! Руку Николай пожмет — пальцы немеют и слипаются.

Одним словом, товарищей подобрал я надежных и мог положиться на них, как на самого себя. Знал, что не подведут, как бы трудно ни пришлось.

А на заданиях, какие мы выполняли, всего можно было ожидать. Совсем не просто через немецкий передний край пробраться да еще нагрузившись взрывчаткой. Но игра стоила свеч. То тяжелый танк удалось подорвать и грузовик со снарядами. В другой раз бронетранспортер на наши мины нарвался и легковая автомашина с каким-то большим артиллерийским начальником…

Надеялись мы, что и эта вылазка полезной будет.

…Спал я мало и проснулся перед самым рассветом. Бессонница, хоть глаза зашивай. Уставился в закопченный потолок землянки и все в памяти перебираю. Как потайной тропкой через слывшее непроходимым болото перешли линию фронта, как удачно немецких патрулей обошли и тот мост отыскали, что взорвать было приказано, как объезд заминировали…

Отзываясь на близкий разрыв, жалобно задребезжало стекло в единственном, скупо пропускающем свет оконце.

Снова рвануло. С колченогого столика свалился и загремел по полу котелок.

Вдруг слышу, просунулся кто-то и вполголоса спрашивает:

— Саперы тут размещаются?

— Ну предположим, — откликнулся Кравчук — он поднялся воды напиться. — А что?

— Иванченко есть?

— Есть, — отвечаю.

— Немедленно в штаб! Командир полка требует.

Вскочил я с нар, гимнастерку поправил и думаю: «С чего бы это я начальству понадобился?»

Вышел из землянки, огляделся. Осенняя ночь затянула все вокруг. Высоко в небе, вытянувшись волнистой лентой, тоскливо прокурлыкала запоздалая журавлиная стая. И снова тихо. Так тихо, что слышно, как с рыжеватой осинки шурша падают листья.

Шагаю за связным в штаб, а в голове всякие мысли вертятся. Не каждый день командир части сержанта вызывает. И то припоминаю, и другое, и третье…

Как будто ничем не проштрафился и награждать вроде бы особенно и не за что…

Захожу в штабной блиндаж. Подполковник и старший лейтенант Очеретяный над картой склонились. Большая карта, как простыня. Замечаю, вся в кружках, стрелках, цветных значках.

Вытянулся я и чин чином, по-уставному громко представился.

Командир полка внимательно посмотрел на меня, пригладил зачесанные набок волосы. Седые они у него — видать, война здорово постаралась.

— Подходи ближе, товарищ Иванченко. Разговор есть.

Усадил он меня за стол, портсигар плексигласовый выложил. Многие тогда в армии всевозможные вещицы из прозрачного плексигласа мастерили. Его со сбитых немецких самолетов брали. А на рукоятки к ножам и мундштуки разноцветные прокладки для красоты ставили.

Курить я не большой охотник, но одну папироску из вежливости взял.

Подполковник сплел пальцы рук и принялся расспрашивать меня, как живу да что из дому пишут.

«Неспроста, — думаю, — весь этот разговор. Не за тем ни свет ни заря за мной посылали, чтобы про самочувствие допытываться… Наверное, срочно «язык» подлиннее требуется. Немец, значит, рангом повыше, из тех, что побольше знают… Снова с разведчиками послать хотят…»

Впрочем, долго гадать мне не пришлось.

— Товарищ Иванченко, — говорит подполковник, — человек ты спокойный, выдержанный и солдат бывалый. К тому же немецким владеешь… Командование хочет поручить тебе серьезное задание. Не совсем, правда, обычное…

— Ставьте задачу, буду выполнять, — отвечаю. — А насчет немецкого языка, так нам много знать не требуется. Некогда нам шпрехать с ними, разговоры заводить.

— Скромничаешь, скромничаешь, — улыбнулся подполковник и на Очеретяного кивает: — Командир роты иначе докладывал… Посоветовались мы и решили, что лучше тебя никто с этим заданием не справится.

Стою я, слушаю, ничего пока не понимаю. Никогда прежде таких предисловий не слыхал от начальства. По-видимому, к чему-то новому приспособить меня решили. Может, пополнение обучать? Но тогда почему про немецкий вспомнил? Должно быть, переводчиком задумали назначить…

Обидно мне стало. Никак душа не лежала с пленными фашистами возиться. Но спокойненько так говорю:

— Отказываться не буду, по-немецки я немного умею, но в толмачи, переводчики то есть, скажу откровенно, охоты идти нету. Да и произношение у меня не ахти какое. А самое главное — роту свою жалко бросать. Здорово к ребятам привык.

— Никто тебя, товарищ Иванченко, никуда переводить не собирается, — говорит подполковник. — Служи на здоровье до самого конца войны. Но на несколько дней к немцу-перебежчику мы тебя прикрепим. И вот для чего. Ночью подберетесь поближе к немецким окопам. Перебежчик говорить с ними будет, а ты его охрана и оборона.

По совести говоря, не понравилось мне это задание, не по сердцу пришлось. «И где он взялся, чертов фриц, на мою голову?» Но командиру полка, конечно, ничего не сказал. Дисциплина есть дисциплина. Приказывают — выполняй.

— Слушаюсь, — ответил, — все исполню как положено. Только на мою думку, я так понимаю… — и запнулся.

— Что же? — спрашивает подполковник. — Говори, раз начал.

— Не уговаривать фрицев надо, а по башке колотить! — выпалил я. — Лучше бы артдивизион послать с ними побеседовать.

— Пушки пушками, а слово, товарищ Иванченко, иной раз куда сильнее бывает. Если слово разумное, убедительное…

Не успел я оглянуться, обдумать все, как в блиндаж перебежчика привели. Что о нем сказать? Человек как человек. Рыжеватый, чуть выше среднего роста. Мундир на нем с большими накладными карманами, с оловянными пуговицами… Ну плюс к тому узенькие погончики. Ефрейторский шеврон на рукаве. Сапоги на ихний фасон, с высокими каблуками…

Вошел, сапогами щелкнул, вытянулся.

— Обер-ефрейтор Отто Шульц, — отрапортовал.

— Забирай его, товарищ Иванченко, и действуй, — велел командир полка. — Что надо, товарищ Очеретяный обеспечит. И ни пуха тебе, ни пера.

Я уже было к выходу направился, как подполковник вернул меня.

— Прошу учесть и запомнить: поскольку Шульц на нашу сторону перешел, мы и относиться должны к нему соответственно. Не врага в нем видеть, а друга. Назад пути ему нет. По гитлеровским законам он заочно приговорен к смертной казни, а его родных ждет концлагерь.

На следующий день начали мы к своему походу готовиться.

Осень на дворе, ночи студеные, а мундиришко у Шульца на рыбьем меху. Ерундовский мундирчик, разве что одна вешалка на нем теплая… Телогрейку я ему раздобыл, каску…

Как темнеть стало, натянул я поверх ватного обмундирования маскировочный халат. К ремню кинжал прицепил, гранаты. На левой руке у меня часы, на правой — компас. Ну, ясное дело, автомат прихватил, запасные магазины к нему… Все, одним словом, как полагается.

Перед выходом несколько кусочков рафинада съел, чтобы лучше видеть и слышать в темноте, и к ротному явился. Пароль он мне сообщил, чтобы через боевое охранение пропустили, осмотрел с головы до ног.