Дружески, совсем по-домашнему генерал принялся расспрашивать, где я воевал и почему брови у меня сожженные.
Здорово мне обращение это понравилось. Иной младший лейтенант с краткосрочных курсов прибыл, без году неделя служит, а уже солдатам «ты» говорит. Даже тем, кто по возрасту в отцы ему годится. А тут генерал вон как уважительно разговаривает… И видно, не напускное это у него, а искренне, от души.
Наверное, еще говорил бы он со мной, да примчался долговязый подполковник на легковой автомашине, что-то сказал ему.
— Мне пора, — заторопился генерал. — Из штаба дивизии приехали… — Он посмотрел на меня внимательно. — Вот что, товарищ Иванченко. Работа у вас, знаю, чрезвычайно опасная. Все неувязки и просчеты кровью оплачиваются. Берегите людей. Как можно больше заботы и внимания к ним… Много у всех нас дел после войны. Так и передайте командиру роты… До свиданья. Очень приятно было земляка встретить. Я ведь тоже с Украины…
Генерал кивнул мне на прощание и уселся в машину.
4
Как завороженный стоял я, не сводя глаз с машины.
Вот «виллис» по свежему танковому следу, чуть накренившись, перевалил через кювет и покатил по мокрому проселку.
Я уже собрался было вернуться к отделению, как увидел, что рядом с «виллисом» взметнулся черный столб земли. Чуть погодя донесся глухой взрыв.
Непонятная тревога охватила меня. «Неужели?.. — промелькнуло в голове. — Не может быть…»
Минута… Другая… «Виллис» понесся обратно. За ним машина офицера связи.
Все ближе и ближе машины. В первой генерал. Побледнел, шинель расстегнута. Бинты виднеются…
Слабонервным никогда я не был, но тут пересохло во рту, по щекам побежали слезы.
Десятки, сотни раз, говорили наши ребята, бывал генерал в самом аду, на переднем крае. И оставался жив-здоров. Осенью сорок третьего вместе с солдатами Днепр под огнем форсировал… Сама смерть не решалась замахнуться на него. А сейчас, когда война идет к концу… Почему так случилось?..
Адъютант, даже шофер, сидевший бок о бок с ним, остались целы и невредимы. Одного его смертельный осколок разыскал. И снаряд тот был один-единственный, по всему видать, шальной снаряд. Больше по тому квадрату немцы не стреляли.
Эх, если б знать, какая беда приключится через несколько минут после того, как мы расстались! Сам бросился бы под колеса его машины, не дал и с места тронуться. Пусть осерчал бы генерал, пускай отругал меня как хотел, но зато жив остался. А теперь…
Никогда не забыть мне ту встречу на шоссе в Восточной Пруссии. И сейчас, много лет спустя, закрою глаза и вижу генерала — приветливого, внимательного, слышу душевные его слова: «Берегите людей. Как можно больше заботы и внимания к ним… Много у всех нас дел после войны…»
БЕЗ ПРАВА НА ОШИБКУ
1
Все дальше и дальше отступают от нас годы Великой Отечественной войны. Перепаханы траншеи, ходы сообщений. Засыпаны противотанковые рвы. Сняты проволочные заграждения, ежи и надолбы. Заросли бурьяном воронки от бомб и снарядов. Сгнили, обвалились землянки. На месте пожарищ и развалин поднялись новые светлые дома…
Но война нет-нет, а напомнит о себе. Напоминает опасными взрывающимися находками.
И так уж сложилось, что разминирование стало моей профессией. До сих пор хожу по следам войны, ищу то, что вред людям может причинить.
Когда-то на передовой саперы работали по ночам, все больше на ощупь, ползком. Нередко под обстрелами, бомбежками…
Теперь ничего этого нет.
И все же чем дальше, тем труднее. Грозный противник у нас появился — время. За долгие годы поржавели корпуса мин, снарядов, авиабомб и всякого такого прочего. Взрыватели изъедены коррозией. Все держится, как говорится, на авось, на честном слове.
Вот прошлой осенью случай был. Отрывали строители в деревне Дубки котлован, и ковш экскаватора вывернул снаряд из грунта.
Сообщили об этом к нам в часть, и меня с командой снарядили к месту происшествия.
Помощником моим назначили сержанта Батурина. Серьезный, грамотный паренек. К тому же, что особенно мне нравится, обстоятельный, дотошный в службе.
Недавно пришлось видеть, как он осматривал солдат перед увольнением в город. Проверил расположение знаков на мундире. Измерил расстояние от центра эмблемы до вершины погона. Будто бы все… Нет, сержант еще зашел сбоку, сзади. Приказал солдату показать, чистый ли у него носовой платок…
Никаких поблажек, отступлений от устава… Короче говоря, личные отношения строит на основе служебных, а не служебные на основе личных.
Часам к десяти прибыли на машинах в Дубки и не мешкая приступили к делу. Прочесали вокруг котлована миноискателями и щупами. Обозначили вешками место, где под землей притаились ВОП. Так сокращенно называют взрывоопасные предметы.
Я задумался, уставившись на поблекшую, увядшую траву. Что ожидает нас? Какой «подарок» на этот раз преподнесет война?
И еще думал о том, что хорошо бы сегодня пораньше все закончить. Жена моя, Лариса Ивановна, именинница, и хотелось такой вечер провести дома.
Но кто знает, как получится? В работе нашей торопливость опасна. Возможно, придется и задержаться.
Конечно, жена обидится. «Дети никогда тебя не видят, — скажет с горечью. — Раз в году и то не можешь побыть с семьей!»
Все это так, да что поделаешь?
На «гражданке», к примеру, отработал свои восемь часов — и будь здоров, шагай на все четыре стороны. А я человек военный.
«Ничего, обойдется, оправдаюсь, — успокоил я себя. — Подуется немножко и перестанет. Не впервые…»
Тем временем были подготовлены, как полагается, ближний и дальний окопы, выставлено оцепление. Три красные ракеты, взвившись высоко в воздух, сообщили о начале разминирования.
Мы остались вдвоем с Батуриным. Вдали за линией оцепления толпились люди. Среди них выделялся высокий старик в потертой заячьей шапке. Помогая себе руками, он что-то оживленно говорил односельчанам.
Я уже знал, что это Кузьмич, колхозный сторож. Он успел выложить мне, что в годы войны партизанил и хорошо помнит, что здесь стояла немецкая батарея. Наши самолеты разгромили батарею, и именно тогда снаряды присыпало землей.
Рассказывал Кузьмич длинно, очень долго и бессвязно, с множеством утомительных подробностей, не преминув упомянуть о своих заслугах в партизанском отряде. Не скрою, я почувствовал облегчение, когда он ушел.
…Расчехлив лопатку, я стал на колени и вонзил ее в пожелтевший дерн… В голове носились тревожные мысли. Корпуса снарядов ржавые. Время, Дожди, конечно же, повлияли и на взрывчатку. Быть может, появились следы окисления, ядовито-зеленые пятна — пикраты. Они крайне восприимчивы к сотрясениям, толчкам, даже к свежему воздуху… Одним словом, враг номер один.
Последние сантиметры порыжевшей от ржавчины земли снимаю саперным обоюдоострым ножом. Вернее, не снимаю, а, если точнее выразиться, сбриваю, что ли…
Самое верное — взорвать снаряды на месте. Но совсем рядом механические мастерские, урон им будет.
И я, взвесив все «за» и «против», принимаю решение вывезти боеприпасы в поле и там уничтожить.
Поручаю Батурину подогнать грузовик и возвращаюсь на свое место. По словам Кузьмича, батарею разбомбили, места живого не оставили, но все же надо проверить, нет ли какой ловушки.
Вроде бы ничего подозрительного… Но «вроде бы» не годится, нужно знать точно. Сапер должен, обязан быть осмотрительным, расчетливым. Наша работа ошибок не прощает.
Наклоняюсь над стальной чушкой мышиного цвета с клеймом концерна Круппа. Перед тем как взять ее руками, сам не знаю почему, оглядываюсь по сторонам.
Неподалеку от меня работает Батурин. Дальше, за оврагом, заросли калины. Тяжелые гроздья ягод горят, словно языки пламени. А еще дальше роща, желтая, красная, золотистая…
«Никак не выберу времени повезти семью в лес, — думаю с сожалением и тотчас обрываю себя: — Отставить посторонние мысли! Приготовиться! Взяли!»
