– Я тоже, – ответила я. – Пожалуйста, передайте Бетти мои наилучшие пожелания и скажите ей, чтобы она продолжала практиковаться. И еще раз спасибо.

Едва я переступила порог, как дверь за мной закрылась, оставив меня гадать, навела ли я миссис Хейс на мысль поинтересоваться у мужа Американским театром.

К моему облегчению, корзина с вещами Терезы осталась нетронутой, а конверт с деньгами я надежно спрятала в карман. Я как раз садилась на велосипед, когда кто-то меня окликнул:

– Мисс Найт!

Я оглянулась и увидела Бетти Хейс, выбегающую из задней части дома. Должно быть, она выскочила через дверь для прислуги и торопилась меня поймать, а ее мама этого не заметила. Ее пальто было распахнуто, и на ней не было ни шляпы, ни перчаток. Ее волосы медового оттенка рассыпались по плечам.

– Bonjour, Бетти. – Надо ли говорить, что я чувствовала себя немного неуверенно, заговаривая с ней, но все равно говорила по-французски. Раз уж я назвалась учительницей, то таковой и останусь. – Как у тебя дела?

– Поверит не могу, что они вас уволили! – воскликнула девушка на несовершенном, но все-таки понятном французском. Ей было пятнадцать, как бывало со мной в этом возрасте, ее захлестывала ярость в отношении действий ее родителей, с которыми она была не согласна. – Это так глупо! Вы ничего не сделали!

Я колебалась, не зная, что ответить, а она продолжала:

– Я хочу по-прежнему брать уроки! Пожалуйста, мадемуазель Найт, – сказала она, немного запинаясь и борясь со своими эмоциями. – Я буду платить сама, из своих карманных денег. Или возьму деньги у бабушки и дедушки. Иногда они присылают мне немного. – Два последних предложения она произнесла по-английски.

– Твой отец объяснил, почему он не хочет, чтобы ты продолжала заниматься? – Я решила говорить по-английски, чтобы ей было легче выражать свои мысли. Мне было важно полностью понимать суть разговора.

– Только то, что мы не можем себе этого позволить, – ответила она, но в ее глазах вспыхнул упрямый огонек. – Это не настоящая причина, мадемуазель. Денег у нас хватает, я точно знаю. Мы только что купили новую машину, а мама всегда покупает новую одежду. А я и правда хочу учиться.

– Не думаю, что идти против воли отца – хорошая идея, – заметила я.

– Мне все равно! Мне нужно научиться говорить по-французски. Я здесь ни с кем не могу поговорить, разве только с теми, кто из США, а американцы такие скучные.

Я подавила улыбку. Я точно знала, о чем она недоговаривала, поскольку на наших уроках не раз упоминался молодой парижанин по имени Жак. Насколько я поняла, он был сыном местного лавочника, что, возможно, было проблемой для родителей Бетти, а возможно и нет, и отчасти послужило причиной для того, что мистер Хейс меня уволил.

– Даже не знаю, как нам встречаться на уроках, если твой отец их запретил, – заметила я.

– Вы можете заниматься со мной в школе, например в обеденный перерыв. Папа ни о чем не узнает. Я буду вам платить. Сколько это стоит?

Во мне происходила внутренняя борьба. Деньги мне были не нужны – хотя я подумывала о покупке машины, не так ли? – и я была уверена, что в любом случае найду вместо нее другого ученика. Но в то же время мне не хотелось препятствовать ее дальнейшему образованию – или стоять на пути юношеской любви.

Если бы я согласилась, то скорее ради нее, чем ради себя.

– Послушай. Почему бы тебе не обсудить это с мамой и не послушать, что она скажет? Если она согласится, то я уверена, что мы сумеем что-нибудь придумать. Бесплатный урок у тебя уже в кармане, – добавила я с улыбкой и похлопала по карману, куда положила конверт миссис Хейс.

Бетти заколебалась, и я приготовилась выслушать дальнейшие возражения, но, к моему удивлению, она кивнула:

– Думаю, мама согласится. Особенно если я буду оплачивать уроки самостоятельно.

Я назвала ей сумму, и она снова кивнула. Я не видела причин делать ей скидку; в конце концов, миссис Хейс могла сама заплатить за уроки или даже убедить мужа сделать это.

На этом разговор следовало завершить, но мое любопытство взяло верх:

– Не исключено, что твоя мама тоже хотела бы брать уроки. Похоже, она нечасто выходит из дома, и изучение французского позволило бы ей чувствовать себя более уверенно.

– С чего вы взяли, мадемуазель? Мама очень занята, – сказала Бетти медленно, но на правильном французском. – Она вечно где-то пропадает: то на вечеринках по игре в бридж, то в магазинах, то на обедах и… и в других местах. – Она скорчила недовольную гримасу. – А я сижу дома со своими книгами, котом и горничной.

– О, – удивилась я. – Должно быть, я неправильно ее поняла.

– Мама хорошо говорит по-французски, – продолжала Бетти. – Хотя и не так хорошо, как вы. – Она просияла, глядя на меня. – Я спрошу, не возражает ли она против продолжения занятий.

– Хорошо, – кивнула я. – Позвони мне или попроси об этом маму. – Я нащупала ногой одну из велосипедных педалей, но прежде, чем тронуться в путь, задала еще один вопрос: – Ты слышала о месте под названием «Ла Соль»? Полагаю, это клуб или ресторан. Кто-нибудь из твоих родителей туда ходит?

– Нет, – ответила Бетти. – Никогда о таком не слышала. Но я особо не обращаю внимания на то, чем они занимаются.

– Хорошо. Надеюсь, скоро увидимся. – Я помахала ей и тронулась с места.

Пока я ехала на велосипеде, я прокручивала в голове разговоры с женщинами из семейства Хейс. У меня сложилось впечатление, что миссис Хейс не очень хорошо владеет французским – разве она не говорила, что не сильна в языках? Но, по словам ее дочери, мамин французский был очень хорош – и она все время была занята, что полностью противоречило тому, что говорила мне сама миссис Хейс.

Конечно, у Бетти могло сложиться впечатление, что ее мама говорит по-французски очень хорошо – по крайней мере по сравнению с ее собственными возможностями. К тому же Бетти призналась, что не интересуется жизнью своих родителей… так что она могла и не знать, чем занимаются ее мать и отец. Похоже, ее это не слишком волновало, что неудивительно для влюбленной в юношу пятнадцатилетней девушки.

Но все же. Странно получить два столь разных впечатления.

Я усмехнулась и покачала головой, сворачивая на набережную Межиссери, которая тянулась вдоль северного берега Сены. Да и какая мне разница? Если миссис Хейс каждый вечер пропадала в танцевальных клубах, меня это не касалось. И если ее муж ходил по театрам без нее, что ж, для меня это тоже не имело значения.

Я выбросила это из головы, пока ехала вперед, ощущая на лице тепло солнечных лучей. Я улыбнулась, вдруг преисполнившись радости жизни в этот необычайно теплый день. Несмотря ни на что. Я была в Париже.

Время от времени меня настигало такое чувство: я жила в Париже, «городе света», центре кулинарии, культуры и моды. В одном из самых знаковых и красивых городов мира.

Париж. С его кварталами зданий в стиле Османа с фасадами из светлого мрамора, оконными решетками из кованого железа и балконами, наличниками, фонарными столбами и указателями. И мансардные крыши, которые, как я узнала, наклонены под углом в сорок пять градусов, чтобы на улицы вниз попадало как можно больше солнечного света. В зависимости от времени суток и количества солнечного света здания меняли цвет – от кремового до бледно-желтого и медового.

В зданиях были ряды двойных окон, точно расположенных друг над другом в виде приятной глазу решетки, включая мансардные окна на чердаке, как в моей спальне. У многих из них даже были собственные миниатюрные балкончики, а еще несколько рядов замысловатых украшений из кованого железа. С крыш через равные промежутки поднимались широкие и узкие дымовые трубы, а на каменных фасадах над дверями и арками красовались рельефные витиеватые узоры.

Широкие бульвары, рассчитанные на проезд четырех автомобилей, и выложенные булыжником узкие, угловатые улицы находились в центре города, а за его пределами был лабиринт переулков и улочек. В каждом квартале располагались многочисленные кафе с придвинутыми к окнам столиками, и более крупные, модные рестораны, а также магазины и рыночные лавки. Boulangeries, patisseries, fromageries, brasseries, bistrots[54] и многое другое.