Вот только вместо уроков по расписанию наш класс вызвался помогать родительскому комитету. Девочки из нашего класса с самого утра украшали спортивный зал, где уже в пятницу должно было пройти долгожданное мероприятие. Таня и Даша оказались ответственны за всевозможные гирлянды, которые кто-то из родителей любовно и со знанием дело, изготовил. Целых три доверху набитых коробки пестрели хэллоунской палитрой из оранжевых, белых и чёрных цветов. Последние оказались наиболее искусными. Помимо угольно-чёрной бумаги, фигурно вырезанные пауки и летучие мыши, имели акценты: одни из фольгированной бумаги того же оттенка, что просто обязаны были красиво мерцать в свете софитов; на других же виднелись фрагменты из бархатной бумаги, задающие фигурам объёмный вид. Я выудила из коробки гирлянду с множеством летучих мышей и, вооружившись скотчем, забралась на стремянку. Даша у нас выступала чем-то вроде поддержки. Стоило одной из нас оказаться на стремянке, как Дарья тут же хваталась за лестницу по обе стороны руками, придерживая.

— На всякий случай, — смущённо добавила она, когда в первый раз схватилась за опоры. Это произошло настолько резко, что я успела испугать.

— Ну и чего ты молчишь? — не унималась Татьяна: — Вот тебе бы самой приятно было, если с тобой расстались через сообщение?

— Тань, что ты хочешь услышать? Уже сделано как сделано. Придержи лучше гирлянду, ни то порвём нечаянно.

Ростова подобрала, размотанную по полу длину и подняла повыше.

— Ты его не видела ещё, да?

— Кого, Тань?

— Никиту! Как кого?! — грубо отозвалась она.

— Пока нет. И, надеюсь, нескоро увижу.

Лицо Тани раскраснелось. Широко раскрытыми глазами она смотрела на меня полная возмущения и гнева, точно я не с Каримовым рассталась по телефону, а с ней самой.

— Что за человек ты такой, в конце-то концов, — с осуждением приговаривала она.

— Таня, ты лезешь сейчас не в своё дело, — твёрдо сказала, ища подходящие слова, но их просто не существовало: — Ты не понимаешь.

— Я? Это я-то не понимаю? — завопила Ростова, и по всему залу эхом отозвался её голос: — Я ещё как понимаю, а вот ты, похоже, нисколько! Знаешь, какого это: думать, что ты наконец встретил пару? Своего человека, который будет любить тебя вопреки всему, а затем оказаться выброшенным на обочину из авто на полном ходу, без какого-либо объяснения? — она на мгновение запнулась, а взгляд замер, точно Таня припоминала что-то малоприятное, и я задумалась, не поступал ли кто также с Ростовой.

— Тань, всё сложно. Очень. Я поступила как поступила и не горжусь этим. Это правда. В моменте мне показалось сообщение лучшей идеей. Я не была готова смотреть ему в глаза, обсуждать своё решение. Никита бы его не принял, начал убеждать, — объясняя всё Татьяне, я почувствовала, как запылали щёки. — А я… я бы не выстояла. И всё бы вернулось к тому, на чём остановилось.

— Погода-погоди, — Татьяна подала мне край гирлянды, который единственный оставался незакреплённым: — Хочешь сказать, ты всё ещё к нему что-то чувствуешь?

— Тань, конечно. Мы просто не можем быть вместе. — ограничилась я коротким объяснением и в тысячный раз пожалела, что не могу рассказать хотя бы кому-нибудь всё. Я не чувствовала близости к Тане. Большую часть времени её поведение скорее раздражала меня: слишком громкая, слишком навязчивая Ростова казалась полной противоположностью всему, что хранилось внутри меня и, быть может, по-своему, я бы хотела небольшой частью походить на Татьяну, но не могла. Даша молча слушала наш разговор, и, подала новую гирлянду с пушистыми призраками из тонких лоскутов бумаги. Я приняла её, не слезая со стремянки, а Татьяна вновь подхватила большую часть ноши, чтобы мне удобнее было закреплять края скотчем на стенах.

— Слушай, а что у вас произошло? Не хочешь, не говори конечно, но если он тебя, скажем, бил, об этом лучше всем узнать…

— Нет-нет, что ты! — без промедления заверила я, боясь, что по школе поползут ненужные слухи: — Просто… не знаю, как даже объяснить. В семье сейчас не всё ладно. После похорон бабушки всё стало очень сложно. Отчим некрасиво себя показал, родители ругались, как собаки. К тому же нужно к экзаменам начинать готовиться, а для этого хорошо бы понимать что вообще сдавать: я же с институтом до сих пор не определилась.

— А чего тут определяться? Поступаешь в Ксертоньский государственные и дело в шляпе.

— Да, но на кого?

— Вот тут я тебе не подсказчик.

— То-то же. И никто не подсказчик. Как вообще можно в нашем возрасте решить, чем хочешь занимать всю оставшуюся жизнь, если ничего ещё не попробовал?

Даша пожала плечами и как ни в чём не бывало, вступила в разговор.

— Не знаю. Для меня всё просто – филологический факультет.

Мы с Таней обе посмотрели на Дашу с удивлением.

— Филологический? С твоей-то расположенностью к наукам. – раскритиковала её Таню и прыснула.

— Хорошие оценки ещё не говорят о том, что предметы мне нравятся. — робко ответила Даша и снова притихла, как и все мы.

Последующие гирлянды мы развешивали, продолжая каждая играть свою роль: Даша подавала новые и придерживала стремянку, в то время как Таня сохранялся цельность полотна, пока я закрепляла линии на скотч. Увлечённая каждая своими мыслями, мы слаженно работали, иногда обмениваясь небольшими комментариями о том, где лучше что разместить и решали прочие мелкие вопросы, как кто пойдёт за скотчем или в столовую.

За перекусом на всех решили отправить меня. Поинтересовавшись у девочек, что бы им взять, я достала из рюкзака кошелёк и пошла в столовую, пока не прозвенел звонок с урока и не возникла длинная очередь. Уже на подходе к дверям, я увидела его. Никита шёл мне навстречу с противоположной стороны холла и, казалось, тоже направлялся в столовую. Когда наши взгляды пересеклись, я поняла, что бежать некуда и почувствовала, как к горлу у меня подступил тяжёлый ком.

— Привет, — тихо поздоровался он, оказавшись напротив меня и отвел взгляд. Лицо Ника казалось бледнее, чем обычно, а руки оказались убраны в карманы джинсов.

— Привет. Ты в джинсах? — удивлённо спросила я, когда почувствовала, что пауза затянулась.

Каримов возвёл брови и бросил взгляд вниз, как бы осматривая себя, точно он забыл во что был одет. Стоило ему вспомнить, как губы его растянулись в такой привычной и родной улыбке, но лишь на мгновение:

— А, да. Мы с ребятами собираем парты с первого этажа и таскаем наверх. Учительница разрешила нам прийти в чём-нибудь домашнем, что не жалко испачкать.

— А, понятно, — коротко ответила я и под силой его взгляда, почувствовала себя неловко. Как легко ещё недавно родной человек превратился в чужого: — Ладно, я пойду, пока звонка нет. Нужно девочкам купить поесть.

— Я тоже в столовую, — сказал Ник и проследовал за мной.

Оказавшись у прилавка, я с интересом начала рассматривать, что предлагали сегодня. Ещё отдающие паром после духовки ароматные булочки и пирожки из слоёного теста стройными рядами лежали на подносах, щедро присыпанные одни сахарной пудрой, другие мелкими кристаллами сахара, что, тая, создавали тонкую карамельную корку. Больше всего моё внимание привлекла школьная пицца: не в одном ресторане города такую нельзя было попробовать. Мягкие кругляшки из пышного теста в центре были украшенными дугами из тонко нарезанного лука и розоватыми кубиками из докторской колбасы. Виднелись даже овальные кусочки нарезанных корнишонов. Держалась начинка на подтаявшем в духовке сыре. Смотря на пиццу, я начала уже мысленно представлять, как тесто приятно мнётся языком во рту, тягучий сыр подчёркивает структуру, а лёгкая кислинка от солёных огурцов добавляет кисловатый акцент, раскрывая вкус начинки ярче на контрасте.

— Мне пожалуйста пару слоёных язычков, столько же пицц, пачку овсяного печенья и три упаковки с яблочным соком. — обратилась я к тучной буфетчице, и та шустро принялась собирать заказ.

— Сока может быть сразу большую? — спросила женщина, открывая холодильник.