Не знаю, сколько ещё мы просидели молча, пока я предавалась своим размышлениям. Небо за окном уже приобрело светло-фиолетовый оттенок, а значит, пора было выдвигаться в школу. Отец поднялся:

— Если ты ещё что-то хотела сказать, мы можем продолжить в машине.

— Нет, — я покачала головой, — Сказать мне больше нечего.

Уговаривать отца позволить мне доехать до школы самостоятельно не имело смысла, поэтому я покорно села в машину и пристегнула ремень. Едва Костя повернул ключ зажигания, как включилось радио. Вот только из динамиков доносилась не музыка, а утренняя сводка новостей. Настроение было и так паршивым, чтобы слушать ещё и новости. Я потянулась и переключала радиостанции до тех пор, пока не нашла хоть что-то стоящее. Услышав знакомый мотив, я откинулась в кресле и принялась смотреть через окно на проносящийся мимо лес. В предрассветном солнце верхушки деревьев казались тёмными, будто просмолёнными, а пышные юбки елей — почти лишёнными цвета, на фоне ещё недавнего огненного буйства осенних красок. Мир вокруг казался невзрачным и серым под стать настроению. Это едва ли бодрило дух, перед новым днём.

Костя остановил машину напротив входа в школу. Я потянулась через сидение и подобрала рюкзак, после чего вышла из машины, решив не прощаться с отцом. Сил делать вид, будто между нами всё нормально, у меня не было. У входа в здание уже толпились одноклассники, и я легко разглядела среди них Никиту, благодаря ярко-оранжевому пуховику, надетому нараспашку.

Не успела я закрыть за собой дверь, как отец окликнул меня:

— Ася.

Я безмолвно повернулась и выжидающе посмотрела Косте в глаза:

— Скоро это закончится, обещаю. Я почти встал на его след.

Ничего не отвечая, я кивнула и, сделав прощальный жест, поспешила в сторону школы, попутно доставая телефон из куртки и печатая маме короткое сообщение:

«Я хочу назад, в Ростов».

Напротив текста тут же появляются две синие галки, подтверждающие прочтение и мама перезванивает:

— Привет, — только и говорю я, не зная, что ещё сказать схода.

— Я думала, тебе нравится жить с Костей, — мама была в смятении: — Что случилось?

— Случилась гиперопека и затворничество, которое терпеть у меня больше нет сил. Мам, я даже не успела толком обжиться в городе, как он тупо начал привозить и увозить меня из школы, запрещая куда-либо выходить вечером. Я устала бороться, спорить с ним из-за этого. Всё бесполезно, папа просто не слушает, и…

— Папа? — мама переспросила удивлённо: — Смотри, ты даже перестала звать его по имени.

В её голосе чувствовалась радость, но я продолжила, пытаясь донести суть:

— Это не важно. Важно то, что мне здесь плохо и я не хочу провести свой последний год в школе запертая в четырёх стенах. Я пыталась с ним поговорить, пыталась найти компромисс – всё без толку!

Голос соскочил на последнем слове. От обиды в горле чувствовался неприятный ком. Мама тяжело выдохнула в трубку и после короткой паузы сказала:

— Я поговорю с ним, хорошо? Вместе мы что-нибудь придумаем, а пока, пожалуйста, — в голосе звучала мольба: — Постарайся без глупостей, хорошо?

— Хорошо, — ответила я тихо.

— Люблю тебя.

— И я тебя.

Мама повесила трубку первой. Я возвела глаза к пасмурному небу, ища в нём источник смирения. Холодный ветер обдувал лицо, и я прикрыла глаза, стараясь вобрать вдыхая как можно больше ледяного воздуха, надеясь проветрить разум и сбить жгучий яд, отравляющий мою душу. Вера в то, что у родителей получится договориться, была почти равна нулю и, осознав это, грусть окончательно завладела мной. Они едва ли договаривались между собой о простых, как мне казалось, вещах. Почему должны были теперь?

Послышался первый школьный звонок, предупреждающий, что урок скоро начнётся. Сделав ещё пару глубоких вдохов и выдохов, я повернулась к входу и увидела, как Никита стоит у самых дверей один, спрятав ладони в кармане, и смотрит на меня.

— Ты меня ждёшь?

Никита кивнул и спустился по ступеням ко мне:

— Ты в порядке? – оказавшись рядом, Каримов подхватить широкую прядь волос, закрывающих половину моего лица, и осторожно заправил за ухо, после чего осторожно скользнул ладонью по моему затылку. От этого прикосновения в животе появилось приятное, едва щекочущее, чувство, и я слегка улыбнулась.

— Знаешь, — я посмотрела в глаза Никите и увидела в их глубине столько заботы, что открыться казалось естественным и правильным: — Нет. Не в порядке.

— Хочешь поговорить об этом? — Да, но разве у нас есть время? Вот-вот прозвенит второй звонок на урок, а говорить в соловой о своих проблемах, где столько любопытный глаз, как-то совсем не хочется.

Никита задумчиво посмотрел в сторону школы, а затем на меня и что-то в его взгляде изменилось.

— Тогда к чёрту школу. Не успела я опомниться, как Каримов взял меня за руку и повёл в сторону машины. Как галантный кавалер, он распахнул передо мной дверь пассажирского сидения и сделал пригласительный жест. На мгновения я замерла в нерешительности, думая, что будет, если отец узнает. Но вспомнив разговор дома и совсем не ободряющую реакцию матери, махнула на всё рукой. И правда, к чёрту школу. К чёрту Костю. К чёрту заточение.

Когда я села внутрь, Никита тихо прикрыл за мной дверь и шустро обежав машину спереди, сел на водительское сидение. Повернув ключ зажигания, Каримов завёл мотор, поднял примостившийся на моих коленях рюкзак и забросил его на заднее сидение. Я сидела, боясь пошевелиться, не веря, что всё это происходит на самом деле: мы вдвоём сбегаем с уроков! Вот тебе и развлечения выпускного класса.

— Пристегнись, а то никуда не поедем, — улыбка Никиты была такой настоящей, что, казалось, вот-вот коснётся уголков глаз. Ему нравилось происходящее точно не меньше, чем мне самой.

— А куда мы? — спросила я, послушно выполнив его просьбу.

Каримов развёл руками:

— Да куда захочешь, — он расстегнул пуховик, достал из внутреннего кармана телефон и закрепил тот на держателе, возвышающимся над приборной панелью.

— Совсем-совсем куда захочу?

Никита одобрительно кивнул и с интересом принялся рассматривать моё лицо, отчего стало немного неловко. В суматохе я пыталась вспомнить хотя бы одно место, которое хотела посетить и в голову пришло только одно:

— Помнишь, ты рассказывал о доме основателей города, рядом с лесопилкой?

На едва уловимое мгновение мне показалось, что лицо Никиты стало серьёзным, а взгляд настороженным. Но, точно зыбкое видение, стоило мне моргнуть, как на лице Каримова вновь красовались очаровательные ямочки. Они всегда появлялись, стоила Нику широко улыбнуться или же засмеяться и мне это нравилось.

— Точно туда хочешь?

— Ага.

— Ну, — Никита снял машину с ручника и голос его зазвучал, как у актера в театре: — Раз дама просит.

Каримов гнал машину по трассе, сливая воедино пейзаж за окном. В хаотичном танце линия деревьев у дороги то появлялась, то обрывалась, уступая место незнакомым мне съездам. На небе совсем рассвело, а облака разошлись, точно с самого утра над городом не нависало пасмурное безразличное небо. Не было видно ничего, кроме сосновых крон, которые купались в скупых лучах осеннего солнца. Казалось, они отчаянное тянулись ввысь, стремясь вобрать то последнее, что могли, перед холодной зимой.

В бардачке машины оказалась полная пачка цветастого мармелада в форме плюшевых медведей, как я любила. Совпадение показалось мне приятным, и с разрешения Никиты, я надорвала край пакета и выудила несколько кислотно-зелёных медведей и положила в рот.

— Ты будешь? — прожевав первую порцию, я спросила у Никиты.

— Если только парочку. — Каримов протянул руку, ладонью вверх.

— Тебе какого цвета?

Никита слегка нахмурил брови, точно не понял вопроса:

— Какие попадутся, наверное.

— Я могу достать те, которые тебе нравятся больше, — сказав это, я пожала плечами: — Это не сложно. Я всегда достаю только зелёные. Жёлтые с лимоном попробовала лишь однажды, и они показались ужасно кислыми, так что больше я не рисковала.