Я улыбнулась ему и погладила по голове. Потом повернулась к Матсу – и сразу поняла, что занимало его мысли.

Он изо всех сил прижимался к двери, таким образом удерживая её закрытой. Ждать тут и надеяться, что Виллем покинет подземную аптеку, было опасно. Вот только что нам ещё оставалось?

– Может быть, тут есть другой выход? – про шептал Матс.

Мы стали прислушиваться к происходящему в соседних помещениях, и я отчаянно желала, чтобы сейчас где-нибудь как по мановению волшебной палочки обнаружился второй путь наружу. Я что было мочи упиралась руками поочерёдно в каждую из стен в надежде, что одна из них подастся. Например, повернётся и выведет нас прямо в сад. Разумеется, ничего подобного не случилось. Нас окружали лишь самые обычные стены.

– А что это тут вдруг так странно запахло? – спросила я, молниеносно обернувшись к Бенно. Он по-прежнему стоял перед пробирками дистиллятора. Но на этот раз я заметила огонёк в одной из бунзеновских горелок. В пробирке над ней что-то булькало. Пар от кипятка поднимался, проходя по стеклянным трубкам, а глаза Бенно с каждой секундой увеличивались. В одной из трубочек были измельчённые цветы и листья. Проходивший через эту растительную массу пар превращался в жидкость голубого цвета, капающую во флакон.

– Только не это, Бенно! Здесь же нельзя ничего трогать! Опять забыл?! Держись на расстоянии вытянутой руки от всего, что видишь! – прошипела я как можно тише и стала оглядываться, чтобы понять, как выключить горелку. – Как ты вообще сумел её включить?

– Я покрутил, а потом искра – и оно загорелось, – едва слышно пробормотал Бенно.

Я сокрушённо покачала головой. Из крайней трубки дистиллятора по-прежнему что-то капало в специально подставленный флакон, а из него поднимались и плыли по лаборатории голубые облачка испарений. Облачка эти так сияли и искрились, будто в них танцевали мириады светлячков.

– По крайней мере, теперь мы знаем, где и каким образом изготавливаются жидкости в бутылочках, – попытался утешить меня Матс и, протянув руку, одним точным движением выключил горелку. Бульканье в пробирке сошло на нет, пар улетучился, капельки уменьшились и стали падать во флакон реже.

Дно флакона покрывала голубая жидкость. Пахла она нежно и приятно. Вроде бы ничем конкретным на этот раз – во всяком случае, ничем знакомым. Чтобы лужица во флаконе не испарилась окончательно, я схватила лежащую рядом наготове пробку и поскорее заткнула горлышко.

Обернувшись, я заметила, что Матс снова приник ухом к двери в лифт.

– Ну что? Он ещё тут? – прошептала я.

Матс пожал плечами:

– Я больше ничего не слышу. Если он и там, то ведёт себя тише воды ниже травы.

– Что ж, попытаемся, – сказала я, взяв Бенно за руку. – Идём отсюда!

Матс тихонько толкнул дверь. Он действовал как можно осторожнее, но это всё-таки была старая-престарая скрипучая дверь, и открыть её совсем уж беззвучно у него не вышло. Мы снова втиснулись в лифт и задвинули за собой металлическую решётку. Я повернула ключ – и в следующий момент кабина с грохотом двинулась вверх.

Только бы у Виллема не было ключа от нашего лифта, подумалось мне вдруг. Иначе садовник мог бы проникнуть на виллу «Эви» так же легко, как мы в подземную аптеку.

От этой жуткой мысли мне стало не по себе.

Наконец мы оказались дома, и я, заперев лифт на замок, повернула резной лист плюща на лестничных перилах. Деревянная стенка вновь стянулась, и лифт исчез за лестничной обшивкой. Можно было даже почти забыть, что за ней что-то скрывалось. Словно там никогда ничего и не было.

Эту ночь я вновь беспокойно проворочалась. Едва мне удавалось задремать, я тут же просыпалась в тревоге.

Где-то около половины пятого я раздвинула занавески на окне и решила прекратить попытки забыться сном. Оконные створки прилегали к раме неплотно, из щелей внутрь задувало холодным ночным воздухом.

Я надела свой самый тёплый пуловер и завернулась в одеяло. Месяц наполнял комнату серебристым мерцанием. Облокотившись на подоконник, я стала смотреть на сияющие в небе звёзды.

Мысли мои сразу же принялись вращаться вокруг аптеки ароматов. Судя по телефонным разговорам Виллема, о её существовании знали и другие люди. Интересно, сколько их? Может быть, этот зловещий тайный орден алхимиков, о котором судачили соседи, и правда существует?

Как бы то ни было, решила я, Бенно впредь нужно держать от всего этого подальше. Дело принимало всё более серьёзный оборот, а мой брат для таких вещей был ещё слишком мал.

Пока я смотрела в небо, где-то в глубине души у меня шевельнулась тоска по дому. Я вдруг почувствовала, как соскучилась по Моне, Берлину и нашей старой жизни. Откинув одеяло в сторону, я встала с кровати и взяла в руки фотоальбом. Он лежал поверх стопки книг, дожидаясь, пока ему отведут место на полке.

На первых страницах были наклеены рождественские фотографии. С тех пор как я в последний раз заглядывала в альбом, много воды утекло. На снимке были мама, папа, Бенно и я. Мы все сидели на полу в нашей старой квартире, и только Бенно стоял возле рождественской ёлки – совсем маленькой, даже меньше его размером. Я улыбнулась и отметила про себя, как сильно мне не хватает нашей крошечной квартирки. Там, конечно, вечно что-нибудь валялось поперёк дороги и мешало, и мы порой из-за этого ссорились, но зато мы почти всё время проводили вместе. Здесь же, на вилле «Эви», мы друг с другом почти не сталкивались.

Листая альбом дальше, я с необыкновенной ясностью осознала, что больше всего скучаю именно по тому в нашей старой квартире, что меня раньше больше всего бесило. По близости.

Чтобы прогнать тоску по дому, я захлопнула фотоальбом и положила его обратно на стопку с книгами. Нырнув обратно в постель, я прислонила голову к стене. Мне вдруг вспомнилось: когда мы, вернувшись из подземной аптеки, прокрались обратно в коридор, папа всё так же лежал на диване.

Вообще-то это было совсем на него не похоже – часами валяться без дела. Странным показалось мне и то, что мы сегодня так вместе и не ужинали. А ведь в нашей семье совместный ужин был незыблемым ритуалом, в котором все обязаны были участвовать, что бы ни случилось. Сегодня же папа к нашему возвращению ничего не приготовил – хотя обычно всегда это делал. Как будто он попросту забыл про ужин.

После нашей вылазки в аптеку я была так взволнована, что почти не обратила на это внимания. Мама же хоть и удивилась папиному поведению, но ничего не сказала и просто сделала нам вечером по паре бутербродов. Уложив Бенно в кровать, она заглянула ко мне в комнату, чтобы шепнуть «я тебя люблю» на ночь, а потом на вилле воцарилась тишина.

Казалось, каждый из нас жил в этом огромном доме сам по себе. Может быть, наши родители даже радовались, что их наконец оставили в покое? Я быстро отогнала от себя эту неприятную мысль. Даже если и так – наверняка им это скоро надоест. И они снова начнут доставать нас расспросами. Родители ведь для того и существуют, чтобы действовать детям на нервы.

В половине одиннадцатого Бенно запрыгнул па мою кровать и тормошил меня до тех пор, пока наконец не разбудил окончательно. Видимо, под утро меня всё же сморил сон, хоть я и не помнила как.

– Поиграй со мной, – канючил брат.

Я натянула одеяло на голову в надежде, что если Бенно не будет меня видеть, то перестанет меня теребить. Но эта стратегия как обычно не сработала.

– А ты не можешь поиграть с папой? – проворчала я в ответ.

– Не-е. Он стал каким-то скучным.

Высунув голову наружу, я обречённо перевернулась на спину. Бенно сидел на моём одеяле. Теперь он ещё и высыпал поверх него мешок лего.

Ну здорово.

– Скучный? – переспросила я.

– Да. Папа странный. А мама в магазине.

– В каком смысле «странный»?

– Не знаю. Странный, и всё! – Бенно не сводил глаз с кирпичиков лего. Он весь как-то застыл и съёжился, словно маленькая гипсовая фигурка.