Мы не могли позволить себе никакой помощи помимо оказанной жившей по соседству повитухой. К счастью, та приходила довольно часто и всякий раз приносила небольшой запас сплетен и историй из своей богатой практики. Однажды она поведала о знатной даме, в услужении у которой жила ее дочь – то ли посудомойкой, то ли кем-то еще. Такая прекрасная дама! С таким красивым мужем! Но горе приходит во дворцы точно так же, как в хижины. Барон де Родер чем-то прогневал страшных «шоферов»: несколько месяцев назад, когда мадам ездила проведать родственников в Эльзас, ее зарезали ночью в придорожной гостинице. Разве я не читала сообщений в газете? И ничего не слышала? Говорят, что даже в Лионе висят плакаты с обещанием хорошей награды от барона де Родера за информацию об убийце жены. Но никто не может ему помочь, поскольку все, кто что-то видел, смертельно боятся «шоферов». Говорят, этих разбойников сотни: богатых и бедных, аристократов и крестьян, связанных страшной клятвой отомстить каждому, кто их выдаст, поэтому даже те, кого бандиты пытали, чтобы ограбить, не осмеливаются узнать их на скамье подсудимых. Ведь если одного приговорят к смерти, все равно останутся другие, кто жестоко за него отомстит.

Я передала рассказ Аманде, и мы испугались, что если месье де ла Турель, Лефевр или другие члены банды из Ла-Рош увидят плакаты, то поймут, что убитая дама – баронесса де Родер, и снова начнут меня искать.

Этот новый страх дурно сказался на моем здоровье и замедлил восстановление. Денег у нас было так мало, что пригласить опытного доктора было не на что, но Аманда нашла молодого врача, на которого время от времени работала, и, пообещав заплатить позже, привела осмотреть меня как свою больную жену. Доктор оказался очень внимательным и вдумчивым, хотя, как и мы, крайне бедным. Он посвятил мне немало времени и в результате сказал Аманде, что организм перенес тяжелое потрясение, после которого, возможно, нервы никогда полностью не восстановятся. Когда-нибудь назову имя этого доктора, и тогда ты узнаешь его лучше, чем мне удастся описать.

Со временем силы вернулись, во всяком случае, частично. Я смогла работать по хозяйству и даже принимать с тобой солнечные ванны в мансарде, возле большого окна. Это была единственная возможность подышать свежим воздухом, на которую я отваживалась. Мне приходилось возобновлять тот уродливый цвет лица и волос, с которым начала побег, и постоянный ужас, в котором жила со времени тайного ухода из Ла-Рош, напрочь лишил меня желания когда-нибудь вновь выйти на улицу и предстать перед людьми. Напрасно Аманда уговаривала, напрасно доктор убеждал. Послушная во всем другом, в этом я оставалась невероятно упрямой и наотрез отказывалась спуститься с шестого этажа. Однажды Аманда вернулась с работы со множеством новостей: некоторые оказались хорошими, другие вызвали тревогу. Главная хорошая новость заключалась в том, что портной, на которого она работала как странствующий мастер, собрался направить ее вместе с другими во дворец, где предстояло грандиозное театральное представление, а потому требовалось сшить множество новых костюмов и переделать целую кучу старых. Поскольку дворец находился за пределами Франкфрута, мастерам предстояло жить там до окончания торжеств, но жалованье вполне оправдывало условия.

Плохая новость заключалась в том, что Аманда случайно встретила на улице того скупщика драгоценностей, которому мы продали мое кольцо. Подаренное мужем, оно было совершенно особенным, неповторимым. Конечно, мы боялись, что реликвия нас выдаст, но так отчаянно бедствовали, что иного выхода не видели. Аманда поняла, что француз узнал ее в тот же миг, что и она его, и заметила на лице нечто большее, чем простое мимолетное воспоминание. Подозрение подтвердилось тем, что торговец последовал за ней на другую сторону улицы и не отставал до тех пор, пока с наступлением сумерек ей не удалось запутать его в узких переулках. Хорошо, однако, что уже на следующий день ей предстояло уехать далеко от дома. Заботливая подруга снабдила меня запасом продуктов и со странной настойчивостью, словно забыв, что я с самого начала не переступала порога квартиры и даже не спускалась вниз, принялась убеждать в необходимости сидеть дома. И вообще в тот вечер дорогая бедная Аманда вела себя странно и постоянно говорила о мертвых, что является плохим знаком для живых. Она расцеловала тебя – да! Это тебя, любимая дочка, я уносила под сердцем из страшного дома твоего отца – впервые называю его так и буду вынуждена упомянуть еще раз. Да, Аманда расцеловала тебя, очаровательную благословенную малышку, и прижала к груди, словно не находила сил расстаться. А потом все-таки ушла.

Прошло два дня, три. Вечером я, как обычно, сидела дома, а ты спала рядом на своей маленькой перинке. Внезапно на лестнице послышались шаги, и я сразу поняла, что это ко мне, потому что выше никто не жил. В дверь постучали. Я затаила дыхание, но человек заговорил, и я сразу узнала голос доброго доктора Фосса, подкралась к двери и спросила тихо:

– Вы один?

– Да, – отозвался он едва слышно. – Впустите.

Я приоткрыла дверь, он вошел и поспешил как можно скорее задвинуть все засовы, а потом присел и поведал печальную историю. Доктор явился из больницы в противоположном конце города, где служил. Пришел бы раньше, но побоялся слежки. Вернулся от смертного одра Аманды. К сожалению, ее подозрения насчет ювелира оказались обоснованными. Утром она покинула дворец, где работала, ради какого-то поручения в городе. Должно быть, бандиты не выпускали ее из виду и на обратном пути по лесным тропинкам настигли и нанесли смертельный удар. Лесник из дворца обнаружил ее истекающей кровью, но еще живой. К рукоятке кинжала снова была прикреплена записка прежнего содержания, однако в этот раз слово «un» оказалось подчеркнутым, как будто убийца хотел показать, что понимает предыдущую ошибку: «Numero un. Ainsi le Chauffeurs se vengent»[83].

Аманду отнесли в дом. Благодаря укрепляющим средствам она обрела способность говорить. О, добрая подруга и сестра! Даже тогда она вспомнила обо мне и наотрез отказалась сообщить, где и с кем живет (никто из работавших с ней мастеров этого не знал). Жизнь стремительно покидала тело, и ее поспешно отправили в ближайшую больницу, где, разумеется, сразу выяснилось, что это женщина. К счастью для Аманды и для меня, дежурил доктор Фосс, которого мы хорошо знали. В ожидании причащения она рассказала доктору достаточно, чтобы дать понять всю сложность моего положения. А прежде чем священник услышал половину исповеди, Аманда умерла. Доктор Фосс признался, что, опасаясь преследования, по пути ко мне специально несколько раз изменял маршрут и ждал наступления темноты. Кажется, ему удалось дойти незамеченным. Во всяком случае, как он впоследствии сообщил, барон де Родер услышал о сходстве убийства Аманды с убийством жены и организовал настолько активные поиски бандитов, что тем пришлось на время прекратить разбой и залечь на дно.

Вряд ли я смогу убедительно передать, как доктор Фосс, поначалу выступая благотворителем и делясь скромным достатком, со временем убедил меня стать его женой. Да, он так меня называл, потому и я так говорю, ибо мы прошли через религиозную церемонию, которой в то время многие пренебрегали. Оба мы принадлежали к лютеранской церкви, а месье де ла Турель притворялся последователем Реформации, поэтому, если бы мы отважились вызвать столь страшного человека в суд, то получить развод – будь то гражданский или церковный – не составило бы труда.

Добрый доктор тайно перевез меня вместе с ребенком в свое скромное жилище. Там я продолжала вести такую же уединенную жизнь и никогда не выходила на улицу при свете дня. Когда с лица и волос сошла краска, муж не захотел, чтобы я возобновляла грим. Впрочем, в этом уже не было необходимости: светлые волосы поседели, цвет лица стал пепельным, так что никто бы не узнал во мне ту молодую румяную блондинку, которая покинула Германию всего полтора года назад. Немногие из тех, с кем я общалась, знали меня только как мадам Фосс – вдову намного старше самого доктора, на которой он тайно женился, – и звали Серой Женщиной.