Затем мы услышали, как он уехал. Стало уже слишком темно, чтобы продолжать работу, поэтому я отложила иглу и дала волю чувствам. Вернулась жена кузнеца – действительно доброе создание. Аманда сказала ей, что я устала и замерзла, и хозяйка предложила сесть возле печки, чтобы согреться, а сама принялась собирать ужин – из-за нашего присутствия и щедрой оплаты со стороны месье не столь скудный, как обычно. Хорошо, что она предложила мне выпить немного сидра, иначе я не выдержала бы напряжения, несмотря на предупреждающий взгляд Аманды и упорные попытки при любых обстоятельствах соответствовать роли. Чтобы прикрыть мое волнение, она перестала насвистывать и завела беседу, так что к тому времени, когда вернулся кузнец, они с хозяйкой уже вовсю разговорились. Кузнец сразу вспомнил благородного джентльмена, который так щедро заплатил и оттого получил полное сочувствие. И муж и жена пожелали, чтобы преследователь поймал беглянку и наказал по заслугам. А затем разговор принял оборот, вполне обычный для тех, кто ведет тихую монотонную жизнь. Каждый пытался перещеголять остальных в рассказе о каком-нибудь ужасном событии. Истории о дикой таинственной банде разбойников во главе с Гансом-потрошителем[81] напугали меня едва ли не до смерти и даже ограничили красноречие Аманды. Глаза ее стали огромными от ужаса, щеки побледнели, и впервые она взглядом попросила у меня помощи. Необходимость действовать заставила встать и обратиться к хозяевам с просьбой отпустить нас с мужем отдыхать, так как мы очень устали в пути, а утром предстояло рано встать, чтобы перед уходом закончить работу. Кузнец ответил, что если встанем прежде него, то, значит, мы действительно ранние пташки, а хозяйка поддержала мою просьбу благожелательной суетой. Еще бы одна такая же история, какие они рассказывали, и Аманда наверняка упала бы в обморок.

Как бы то ни было, а ночной отдых вернул ей силы. Мы встали, вовремя завершили работу и разделили с семьей щедрый завтрак. Предстояло продолжить путь, но теперь мы уже знали, что в Форбак идти нельзя, и все-таки верно представляли положение города между нами и Германией, куда держали путь. Два дня блуждали, и, подозреваю, сделав круг, вернулись на дорогу в Форбак всего на лигу-другую ближе дома кузнеца. Поскольку по пути мы ни у кого ничего не спрашивали, я понятия не имела, куда идем, когда вдруг оказались в небольшом городке с добротной большой гостиницей, расположенной в самом центре. Стало казаться, что в городах безопаснее, чем в безлюдной сельской местности. Несколько дней назад мы продали мое кольцо странствующему скупщику, который был слишком доволен возможностью приобрести вещь значительно дешевле настоящей стоимости, чтобы попытаться выяснить, как она попала к бедному портному. Полученные деньги позволили нам остановиться на ночь в гостинице и собрать всю доступную информацию о дальнейшем маршруте.

Сняв маленькую спальню на противоположной стороне просторного двора, над конюшней, мы поужинали в самом темном углу трактира. Несмотря на голод, мы очень спешили, опасаясь, что кто-нибудь из посетителей нас узнает. В середине ужина во дворе остановился дилижанс, и большинство вышедших из него пассажиров сразу направились в трактир, где мы сидели, онемев от страха, поскольку дверь в зал открывалась напротив стойки портье, откуда был виден вход с улицы. Среди пассажиров оказалась молодая белокурая особа в сопровождении пожилой горничной-француженки. Юное создание вскинуло головку, презрительно содрогнулось от вида общего зала с его не слишком изысканными запахами и сомнительными компаниями и по-французски, но с заметным немецким акцентом, потребовало предоставить частные апартаменты. Мы услышали, что дама путешествовала в отдельном отсеке. Возможно, из гордости бедная молодая госпожа избегала общения с попутчиками, чем вызвала всеобщее презрение. Все эти мелкие подробности впоследствии сыграли немаловажную роль, хотя в тот момент Аманда лишь шепотом заметила, что волосы заносчивой немецкой фрау точно такие же, как мои – те, которые она обрезала на чердаке и во время одной из экспедиций в кухню сожгла в печи.

Поспешив закончить ужин, мы оставили веселых путешественников продолжать трапезу, а сами удалились, пересекли двор, попросили у конюха фонарь и по грубо сколоченной лестнице поднялись в отведенную нам каморку над конюшней. Ни двери, ни люка здесь не существовало: только дыра, из которой торчала лестница. Окно выходило во двор. Отчаянно уставшие, мы тут же уснули, но спустя какое-то время меня разбудил шум внизу, в стойлах. Прислушавшись, я разбудила Аманду, предварительно прикрыв ей рот ладонью, чтобы в полусне не выдала нас неосторожным восклицанием. Внизу мой муж разговаривал с конюхом: я не сомневалась, что голос принадлежит ему, и Аманда со мной согласилась, хотя пошевелиться и проверить догадку мы не решились. Не меньше пяти минут месье де ла Турель отдавал распоряжения, а потом вышел из конюшни. Осторожно подкравшись к окну, мы увидели, как он пересек двор и вернулся в гостиницу. Предстояло решить, что делать дальше. Конечно, первое, что пришло в голову, это немедленно бежать, но своим исчезновением мы побоялись вызвать подозрение. А потом конюх вышел из конюшни и запер дверь снаружи.

– Надо попытаться выбраться через окно, – предложила Аманда. – Конечно, если вообще имеет смысл уходить.

По здравом размышлении пришло понимание. Удалившись без оплаты, мы возбудили бы погоню, тем более что идти предстояло пешком, а значит, поймать нас ничего не стоило. Мы сидели на краю кровати, дрожали от страха и обсуждали положение, в котором оказались, когда через двор донесся веселый смех: с фонарями в руках компания из дилижанса медленно расходилась по комнатам на ночлег.

Мы снова забрались в кровать и крепко прижались друг к другу, словно нас преследовали разбойники и могли в любой момент убить. Глухой ночью, когда глубокая тишина предшествует наступлению нового дня, во дворе раздались осторожные шаги. Внизу повернулся в скважине ключ: кто-то вошел в конюшню. Это мы не столько услышали, сколько почувствовали. Конь слегка вздрогнул, переступил с ноги на ногу, а потом тихо заржал, узнавая хозяина. Вошедший обратился к животному с двумя-тремя тихими словами, а потом вывел его во двор. Словно кошка, Аманда неслышно подскочила к окну, выглянула, но не осмелилась произнести ни звука. Ворота на улицу открылись. Короткая пауза, чтобы всадник поднялся в седло, и конская поступь стихла вдали.

Аманда повернулась ко мне и прошептала с облегчением:

– Это он! Уехал!

Все еще дрожа от страха, мы опять легли в постель и на этот раз сразу уснули. Разбудил нас поздним утром шум множества испуганных голосов и топот как на плацу. Казалось, весь свет всполошился. Мы встали, оделись, спустились, осторожно и внимательно осмотрели двор, чтобы убедиться, что месье де ла Туреля там нет, и только после этого осмелились выйти из надежного убежища.

Едва нас увидев, подбежали сразу несколько человек.

– Слышали? Знаете? Эта бедная молодая дама… О, скорее идите и посмотрите сами!

Нас почти силой перевели через двор, заставили подняться по главной лестнице и пройти в спальню, где на кровати лежала прекрасная белокурая немецкая фрау, еще вчера вечером исполненная благородной гордости, а сейчас смертельно бледная и неподвижная. Рядом стояла и причитала горничная-француженка.

– Ах, мадам! Если бы только вы позволили мне остаться с вами! Что скажет барон?

Труп молодой особы только что обнаружили: до этого момента считали, что она устала с дороги и все еще не проснулась. Срочно послали в город за доктором, а пока хозяин гостиницы безуспешно пытался навести порядок среди постояльцев, время от времени прибегая к помощи бренди, заодно угощая и собравшихся, слуги делали то же самое во дворе.

Наконец прибыл доктор. Все расступились и замерли в ожидании вердикта.

– Видите ли, – пояснил хозяин, – эта дама прибыла вчера вечером на дилижансе вместе с горничной. Несомненно, особа знатная, поскольку сразу потребовала предоставить частную гостиную…