Литмир - Электронная Библиотека

– Это не медведи! Это одичавшие берсерки! Мы людей умертвили!

8 Опоздание – не успение

Первый весенний месяц, ветхая неделя

Сумеречное княжество, Тенёта

Одолен едва не загнал Пеплицу, но все же не успел. Бешеные добрались до столицы раньше. Точно к началу праздника Весеннего Равноденствия. Точно к концу периода укрепления заразы в телах.

Одолен видел, что началось на выселках Тенёты. Больные с вытянутыми вперед руками бежали судорожно, дергано, как вертепные куклы на ниточках. Судороги у бешеных начинаются на третий день из-за раздражения от света, звуков и прикосновений.

Зараженных было всего с полдюжины, но пуще для мора и не нужно, коли лекарства нет. Они кинулись на толпу нечаянно, попросту испугавшись факелов и музыки. И принялись рвать всех без разбору. Толпа, обезумев, метнулась в город.

Откуда-то появились медведи. Быть может, тоже одичавшие берсерки. Из Холмогоров или другие, также принявшие в полнолуние для Свары белену, а потом испившие живой воды. Они плеснули масла в пожар людского ужаса, но им наперерез вышел горец с бердышом наперевес.

Одолен не стал останавливаться. Поздно. Ему отныне оставалось лишь попытаться спасти княжеские своры. В час беды народу нельзя лишаться вождей.

Он влетел в Тенёту, оседлав людской вал. Пеплица хрипела, топча ноги, руки, спины и головы, ляпая серую шкуру брызгами крови. Но Одолен беспощадно гнал ее вперед, лишь молясь Луноликой, чтоб верная кобыла не пала.

– Стоять! – скомандовали стрельцы, выстроившись в два ряда перед княжьим теремом с луками наизготовку.

– Прочь! – рявкнул Одолен так, что строй стрельцов распался надвое.

Богиня дорожит своими слугами и не дозволяет ими помыкать никому. Волхвы и княжьи команды нарушить могут, коли на то есть нужда, что им приказы сторожевых псов.

Пеплица перемахнула через ошалевших от команды волхва стрельцов и встала на дыбы у лестницы. Одолен спрыгнул на крыльцо, пролетел сени и застыл на пороге трапезной.

Столы и лавки были перевернуты. Блюда с яствами сверкали серебром и жиром на полу. Мед стекал по стенам смолой. Огонь в очаге кашлял искрами, потрескивали факелы, вынуждая тени корчиться в пляске. Рассыпавшиеся со столов свечи затухли в разлившемся воске, чудом не затеяв пожар.

Из дверей напротив доносились звуки боя.

Одолен пересек трапезную, готовясь волшбить. В сенях, ведущих в светлицу, на последнем издыхании чадили факелы, и зрачок у него сузился, делая мир четче и серее. В глаза сразу бросились кажущиеся черными пятна с железным духом крови, марающие неописуемой красы ковры и гобелены. В окна-бойницы затрезвонили колокола с улицы. Крики, медвежий рев и звон оружия стали громче, подстегивая, и Одолен ворвался в просторную светлицу.

Успеть ему дозволила лишь кошачья быстрота реакции, трижды скорее, чем у псовых. Медведь с занесенной для удара лапой дернулся и медленно повалился на бок с замороженным сердцем.

Зазорная волшба болью отозвалась во всем теле. Отныне придется неделями истязать себя обетами, очищаясь от греха смертоубийства. Волхвы призваны лечить, а не калечить.

Яломишта в богато изукрашенном сарафане, видать, Великая княгиня Чернобурская, закрывавшая собой дочерей от когтей одичавшего берсерка, кулем осела на пол. К мужу, с окровавленным мечом в руках лежащему в окружении тел медведей и обращенных берсерков, здоровущих, покрытых бурой шерстью и с полузвериными лапами. Над Великим князем, пачкая кафтан в лужах крови, склонился его младший брат, Цикута, трясущимися руками пытаясь откупорить пузырек… живой воды.

– Нет! – Одолен, похолодев, еле успел вышибить его из рук княжича. Пузырек упал и разбился, растекаясь лужицей с едва заметным лунным сиянием.

Княжич осоловело, словно плохо улавливал происходящее, проследил за ним. Моргнул, тряхнул головой… и в глотке его заклокотал рык. Он поднялся, покачиваясь от слабости и снизу-вверх вперился злыми желтыми глазами с вертикальным зрачком в Одолена.

– Ты на кого тявкаешь, рогатый?!

Но Одолен на него даже не глядел. Он смотрел на рваные раны Великого князя и молился, чтобы хватило сил, истощенных зазорной волшбой, исцелить их. Дернул себя за бороду, набираясь решимости, чтоб не посрамить богиню, и опустился на колени. Но был тотчас схвачен за ворот кожуха.

– Отчего не дал мне брата спасти, а? Живая вода вмиг бы раны затянула! – рявкнул княжич, встряхивая его. В шею его укололи лисьи когти.

– Пусти его, Цикута! – взмолилась княгиня, вцепившись в полы кафтана княжича. – Он же волхв! Коли не дал испить мужу моему воды целебной, стало быть, такова воля богини!

Одолен отрешился от творящегося в светлице. Не обращая внимания на удушающую хватку Цикуты, простер руки над ранами князя и про себя принялся читать молитву на затворение крови.

Говорят, кровь не водица. Брешут, видать. Ибо со слугами своими Луноликая делится силами повелевать водой. А ежели волхвы и крови приказывать могут, значит, и воды в ней немало.

Раны князя вскорости затянулись. Он застонал, но в себя покуда не пришел. Одолен, задумчиво прикрыв ладонью рот, буравил тяжелым взглядом оставшийся воспаленным шрам. От медвежьей челюсти.

– Надобно мертвой водой сбрызнуть! – со слезами в голосе воскликнула княгиня.

Мертвая вода очищала раны от заразы и воспаления. Ею чаще не поили, а окропляли. Но Одолен вспомнил свои подозрения о порче на живой воде. И о том, как вообще можно осквернить воду, что сама изгоняла любую порчу.

Ежели его догадки верны, то осквернена и мертвая вода. Ведь настояны они на одной основе. Это были лишь догадки, и их следовало проверить, но не на князьях же. Да и…

– Мертвая вода от бешеницы не поможет.

– Что же тогда поможет, коли не целебные воды? – из глаз княгини потекли-таки слезы.

– То же, что и при заурядном отравлении беленой. Щелок снимет жар и притупит раздражение от света, звуков и прикосновений. Посему разводите золу, Ваша светлость, – Одолен провел рукой по лицу, гадая, как еще извернуться. – Но это не вылечит заразу. Лишь облегчит ее ход. Надобно измыслить, как не дать бешеным ее разносить.

В светлице повисло молчание, нарушаемое тихими всхлипами княгини и юных княжон.

– Также, как и берсеркам, – промолвил Цикута.

Одолен проследил за его взглядом и уставился на кожаные намордники, оплетающие наузами нижнюю челюсть могучих воинов. Намордники, вынуждающие их слушаться любого приказа своего хозяина.

– Окстись, Цикута! – княгиня, всхлипывая, суеверно осенила себя треуглуном. – Никак не можно одевать князя в намордник! Ты запрешь в нем альфу, вожака, вождя! Кто же станет командовать княжеством?

– Ты, – жестко отрубил Цикута. – В лихие времена и с бабой на троне смирялись.

Прозвучало это непозволительно грубо, но чего еще ждать от человека, ради спасения брата бросающего на растерзание зверя женщину и детей. Впрочем, Цикута был логичен, ведь княжеству нужнее князь. Но до чего же жестока его логичность. Хотя не Одолену его судить.

– Я? – растерялась княгиня.

– Не я же, прозванный в народе «омежкой-омежником», – огрызнулся на ее недогадливость Цикута.

Но вопросы престолонаследия могли и подождать. Одолен поднялся, скинул ненужный кожух, отер со лба пот и оглядел разгромленную светлицу.

– Что здесь произошло?

– Берсерки одичали при смене караула, – помедлив, ответил ему Цикута. – Сорвали намордники и кинулись на пришедших их сменить.

Ясно. Те, что стояли в карауле первыми, окончив смену, наглотались живой воды, оборотились зверьми и кинулись на только заступивших в караул. Беда. Сколько еще берсерков в княжествах сегодня приняли белену, охраняя народ от дебоширов, разгулявшихся в праздник Равноденствия? Не зная, что отныне сами стали самой страшной опасностью.

В светлицу ввалились заляпанные сажей и кровью стрельцы.

– Пожар! Ваша светло… – лица у них вытянулись лошадиными мордами.

13
{"b":"877677","o":1}