«Я продам свои стишки за три моря…» Я продам свои стишки за три моря даже платы не возьму ни гроша, в этом будет «ого-го» не прямое, а подпольное, и мне помешать (выходите, не боюсь!) не сумеют, потому что я всегда всех сильнее, – пусть не всех и уж совсем не всегда: одного лишь… одного лишь себя? «Осторожно! Я вышел из дома…» Осторожно! Я вышел из дома и гляжу непременно в глаза всякой целомудренной дуре, всякому… Надо сказать, мне в ответ, совсем безотказно, тоже бросают глаза всякие… Надо сказать, взгляды их летят мимо кассы. Так мы глядим и глядим, глазки понемногу бросаем, – почему ж я в мире один? почему они в мире стали – так ли? – далеки-далеки? – ой ли? – навсегда одиноки? Осторожно! Глаза в меня кинь и лови мои понемногу!.. «Радость моя…» Радость моя, неразменное, старое детство, поздно заснувшее, вставшее рано с утра, – где-то внутри тебя бегают грубые дети, прут, неизвестно зачем, но всегда на таран. Этот за куколку взялся, другая за танчик, после за криками страшными – в общий комок …и никогда меня к ним, ни за что не затащит детство проклятое или проклятье само. «Уже совсем не вяжем лыко…» Уже совсем не вяжем лыко, но выход найден – я нашёл то место, где нам хорошо и петь, и плакать. То место, где берут взаймы одну лишь грусть, одну тоску лишь, где смерть свою заранье купишь в канун войны. «И ужасы, и зверства…» И ужасы, и зверства давным-давно известны – приелись, нет ли? – я им не судья: могу я только сбоку стоять, как будто с Богом мы вместе – наблюдателей семья. Отрубленные головы, на виселице голые девицы, парни – всё им ни по чём, – стоим вдвоём, и думаем беспомощными дурнями, и усмехается над нами чёрт. «И не вплотную…» И не вплотную, и не поодаль, и не продавшись тем, кто не купит. Правильно было б знать, что мы оба умерли молча, но не от скуки. Так, от песочка или от моря в сонных круженьях тёплого ветра. Только я знаю: стали одною, стали единой частью навек мы. «Надо мной Экзюпери…» Надо мной Экзюпери, может быть, летает, или та – держу пари – ведьмочка святая, от которой все вокруг без ума, без сердца, – я вошёл в порочный круг, на полу уселся. Только глаз мне не поднять в небо, как не ползай: нету больше от меня ни песчинки пользы. Но с надеждою на приз, на святую тайну, верю в то, что я тот самый принц, и летит, летит Экзюпери надо мною – и не пролетает. «И будто бы перед скандалом…» И будто бы перед скандалом, на палец кудри накрутив, ты промолчала – не сказала, – ты промурлыкала мотив, что осветил мне весь мой вечер, когда спустился я в метро, и темноты подземный ветер чихнул в глаза мне: – будь здоров! Скандала не было, но прежде, чем я узнал такой исход, ещё жила во мне надежда, что я вернусь, подземный крот, не в нашу прежнюю квартиру, а в теремок, что ты сквозь боль, в приют прощальный превратила с табличкой «Здесь живёт любовь». «Движения души моей…» Движения души моей – банальные и вшивые: придумайте, пожалуйста, мне истинную цель, чтоб я, вертя сюжетами, собою мог пожертвовать – собою мог пожертвовать в конце! Не можете? – ну как же вы? неужто не расскажете? сокроетесь, как ёжики в иголочную жуть? – тогда я сам достану вас банальностями старыми, но истинную цель не расскажу! «От непонятных песен в полночь…» От непонятных песен в полночь вставать с утра ещё трудней, – ты, вероятно, и не вспомнишь, как было жутко скверно мне, когда садился я за завтрак, не ощущая цвет и запах ни «Геркулеса», ни воды, – но если всё же вспомнишь ты, тогда ответь на два вопроса: зачем кидала в кашу соль, ведь не люблю? – как это просто запомнить слёту, и не спорь, – и для чего водою сладкой разбавила кипящий чай? – не отвечай, молчи до завтра, или совсем не отвечай. |
