Миранда поднимает голову и смотрит на меня так, словно ей доставило бы удовольствие отвесить мне подзатыльник.

— Спасибо тебе, Чак. Я так рада, что мы встретились во время ориентирования.

— Очаровательно, я уверена.

Я прижимаю руку к груди и хлопаю глазами, но тут Марни просто встаёт и раздражённо начинает расхаживать по ковру. Она зажала ноготь большого пальца между зубами и активно его покусывает.

— Я видела татуировку бесконечности на запястье этой девушки перед тем, как она умерла; я уверена в этом

— Татуировка бесконечности? — спрашивает Миранда, её голос становится холодным и странным. Я понятия не имею, о чём, чёрт возьми, они говорят и почему татуировка бесконечности может иметь значение, но мне уже кажется, что мой документальный фильм о преступлениях начался, и мне нужно его раскрыть. — И что с того? — Миранда, кажется, немного отступает от этого последнего вопроса. — У многих девушек есть татуировки бесконечности.

Они шепчутся так тихо, что я уверена, больше никто их не слышит. На данный момент около половины девушек ушли, но мы, к сожалению, относимся ко второй половине. Мне не терпится выйти и найти парней; они, должно быть, сейчас ужасно волнуются.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Марни, когда моё имя выкрикивают по списку в передней части зала.

Марни замечает моё колебание и машет мне обеими руками:

— Иди. Убирайся отсюда и спасай себя. Мы свяжемся с тобой, когда настанет наша очередь.

Я киваю и, хотя мне не нравится идея оставлять их там, я пользуюсь возможностью, чтобы свалить. Женщина-офицер ведёт меня и полдюжины других девушек-первокурсниц по каменной дорожке к подъёмнику, вводит нас в один из них и позволяет дверям со свистом захлопнуться за нами. По крайней мере, в золотом свете раннего утра я могу видеть всё.

Кампус мерцает у подножия склона, зелёный, пышный и влажный, со скатными крышами и бревенчатыми стенами, с башнями в стиле Тюдоров и небольшой рекой, которая делит всё это пополам. Сразу за ней, вниз по длинной извилистой дороге, утопающей в деревьях, находится настоящий город Борнстед. С населением всего в тридцать тысяч человек — это не совсем оживлённый город.

Глядя вниз, кажется, что весь мир выставлен на всеобщее обозрение, мельчайший, но кристально чистый. С другой стороны, когда я вчера спускалась вниз, я ничего не могла разглядеть в подъёмниках перед нами. Это, конечно, одностороннее стекло.

Я прижимаю пальцы к стеклу, изо всех сил стараясь оценить открывающийся вид, когда мы приближаемся к красному кирпичному дворику внизу. Я могу увидеть ребят ещё до того, как мы туда добираемся.

Спенсер бешено расхаживает назад-вперёд, запустив пальцы в волосы, в то время как Черч тихо и задумчиво сидит на полустенке неподалёку. Руки Рейнджера скрещены на груди, и он хмуро смотрит на одного из полицейских, охраняющих лифты, как будто собирается наброситься на него.

Близнецы карабкаются по одной из декоративных садовых стен, как будто планируют взобраться на гору, чтобы добраться до меня. Хотя я ценю чувства, также чую заговор. Рейнджер и Черч обмениваются взглядами, и я знаю, что они что-то замышляют. Я бы не удивилась, если бы они затеяли это дерьмо просто для того, чтобы отвлечь их от близнецов и дать им шанс действительно подняться на холм, прежде чем их поймают.

Я практически выпрыгиваю из дверей, когда они открываются, прижимая ладони ко рту.

— ПРИВЕТ! — лишь это, и все пятеро поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Я машу руками, как сумасшедшая, и Спенсер бросается вперёд, пробегая по кирпичам и перепрыгивая через половину стены, которая отделяет основную часть двора от кабин.

Он обхватывает моё лицо руками и целует меня так, словно тонет, засовывая язык мне в горло на глазах у офицера полиции и других девушек. Он так тяжело дышит, когда отстраняется и изучает моё лицо, что я краснею и теряю всякий шанс притвориться невозмутимой.

Как будто у меня был хоть какой-то шанс с самого начала. Я дура. С таким же успехом можно просто признать это и перестать пытаться.

— Впервые с тех пор, как я забрался к тебе в постель той ночью, я, наконец, понимаю, что ты чувствовала, — он так тяжело дышит, что я не могу не задаться вопросом, не собирается ли он упасть в обморок. Его лицо всё красное, и в выражении его лица сквозит ужас, от которого он, кажется, не может избавиться, независимо от того, сколько раз он всматривается в моё лицо или сглатывает.

— Чак-лет, — хнычут близнецы, а затем по одному из них оказываются по обе стороны от меня, обхватывают меня руками за талию и отрывают от земли. Спенсер отпускает моё лицо, хмуро глядя на парней МакКарти, но затем они трутся об меня щеками, и я снова вспоминаю тот день, когда вернулся Спенсер, когда мы узнали, что он всё-таки не был мёртвым парнем на дереве.

— Чёрт, мне никогда в жизни не было так страшно, — бормочет Тобиас, прекращая тереть щеку, чтобы посмотреть мне в лицо. — Это снова было повторение истории со Спенсером.

— Полиция отказывается разглашать имя погибшей девушки, — шепчет Мика мне на ухо, а затем почтительно опускает меня на землю и делает небольшой шаг назад. Рейнджер стоит прямо передо мной, в его чёрных волосах, остро подстриженных, появилась голубая прядь, в сапфировых глазах появился тёмный блеск.

— Где вы были, парни? — спрашиваю я, когда Тобиас неохотно опускает руку, а Спенсер засовывает руки в карманы брюк. Я протягиваю руку и откидываю со лба прядь своих растрёпанных в пьяном виде волос. Мои контактные линзы подобны пескам пустыни Калахари, которые царапают мои веки, когда я моргаю. — Я надеялась, что вы придёте и спасёте…

Мне не дают закончить предложение.

Вместо этого щёки Рейнджера вспыхивают, и он подхватывает меня на руки. Я имею в виду, полностью оказываюсь в его объятиях. Женщина-полицейский, которая должна была сопровождать меня, бросает на меня взгляд, означающий либо «ну ты даешь, девочка», либо «срань господня», я не уверена.

— Парни заперли нас в общежитии, — рычит Рейнджер мне на ухо, а затем целует меня так, словно я принадлежу ему.

«Да, пожалуйста!» — моё тело кричит прежде, чем мой мозг вспоминает, что я полностью автономна и независима и бла-бла-бла. Он слегка отстраняется, но только после того, как оставляет меня извивающейся в его объятиях.

Не сбавляя темпа, он поворачивается и плавно подводит меня к Черчу.

Мой жених пристально смотрит на меня своими янтарными глазами, моргая, как будто не уверен, что со мной делать.

— Кого мне нужно наказать за вчерашнее? — мягко спрашивает он, хотя на самом деле в этом заявлении вообще нет ничего мягкого. Черч Монтегю серьёзен, как сердечный приступ. Он прижимает меня к себе, когда женщина-полицейский наконец решает, что на сегодня она насмотрелась на моих парней достаточно.

— Нам нужно сопроводить мисс Карсон в общежитие, чтобы забрать её удостоверение личности. Если вы хотите последовать за мной, это прекрасно, но нам нужно идти. — Женщина ждёт, как будто ожидает, что Черч поставит меня на место. Он лишь смотрит на неё, а затем грациозно наклоняет подбородок.

— Вам позвонят примерно через… пять секунд, — он ждёт, и, о чудо, у женщины звонит телефон. Она хмурится и делает паузу, чтобы ответить, поднося трубку к уху.

— Сэр? — спрашивает она, а затем ждёт, удивлённо моргая, прежде чем взглянуть на нас. — Конечно, сэр. Абсолютно. Я понимаю. — Женщина вешает трубку, а затем кивает нам шестерым. — Вы можете идти, мистер Монтегю. Приношу свои извинения.

— Вы здесь для того, чтобы защищать и служить. Я не в обиде.

Черч поворачивается, когда я смотрю на него, разинув рот, и уходит, расталкивая толпу без единого слова. Остальные парни следуют за нами, и когда мы проходим мимо, я замечаю, что парней Марни нигде не видно.

Что, чёрт возьми, это значит?

— Что ты только что сделал? — шепчу, но я лишь слегка удивлена. У моих мальчиков буквально нет никаких угрызений совести по поводу того, что они перекладывают ответственность за свои семьи на других. Я лишь рада, что они используют свои силы во благо. В основном. Только не в спальне, да? Я чуть не смеюсь, но настроение явно мрачное.