– Как же хочется спать, – прошептал он, не открывая глаз. И наружу. Лучи из окна были какие-то слишком тусклые и светлые – похоже, уже давно была ночь, а днём он просто пролежал без чувств на полу. Немудрено, что в теле такая усталость.

Лазарь заходил ещё пару раз. В первый он похвалился, что замотал ногу по совету: сапог на ней, и правда, был куда больше. Хорошо, если это поможет. Во второй раз он заглянул с дежурной проверкой и сразу ушёл, даже не заговорив. Похоже, теперь придётся сидеть в одиночестве до самого утра. Фауст попробовал перебраться на доски с тряпками – там, по крайней мере, было сухо. Но из-за запаха старой затхлой ткани его начало мутить. Он лёг на доски и накрыл простынями голые ноги, чтобы хоть немного согреться. Сон не приходил. Перед глазами стояли сцены вчерашнего дня. Он вспоминал, как выступал на ярмарке, как гулял по торговым шатрам и даже не подозревал, что его ждёт всего лишь на следующий день. А рядом, похоже, был человек, который только и ждал момента, когда можно побольнее нож в спину воткнуть. И ведь плакала тогда с утра! Зачем же?.. или она рассказала старшим, а те уже захотели решить проблему, которая была только в их головах?.. Но тогда награду передали бы не ей… думать было тяжело. Боль в теле и саднящее горло отвлекали от хоть сколько-нибудь разумных мыслей. Дремота то накатывала волнами, то снова отступала. Сквозь окно не было слышно птиц – только шаги где-то высоко и голоса. К утру беспокойное забытье наконец одержало верх, и недолгий сон всё-таки помог скоротать хоть немного времени.

– Ну, чего тут? – дверь снова отперлась с громким лязгом. Знакомый караульный зашёл в камеру с утренней порцией еды. – Живой пока?

Фауст приподнялся на кровати и хрипло закашлял вместо ответа. Лазарь хмыкнул и поставил тарелку рядом с кроватью.

– Похоже, вреда от тебя теперь уж точно не будет. Подожду-ка здесь, пока не доешь. Остальные нынче какие-то больно тоскливые.

Мятно-медовый отвар в чашке был хоть немного теплее воздуха в камере, и мастер почувствовал, как больному горлу становится легче. Он потёр глаза и посмотрел на своего непрошеного спутника.

– А что же, ты ко всем поболтать заходишь? – на этот раз получилось сказать вслух, хоть и тише, чем обычно. – Настолько скучно здесь?

– А почему нет? – доверчиво улыбнулся Лазарь. – Самые весёлые – те, кто по пьяни с рынка утащил какие фрукты и некстати караульным на глаза попался. Их выпускают через пару дней, но за то время они много интересного рассказывают. Или шулеры игровые – если отказываются возвращать деньги, их тоже сюда суют. К настоящим преступникам не захожу, конечно, – тише добавил он. – Не их боюсь, а себя. Один раз еле успели оттащить. Потому и коротаю дни с воришками и мошенниками.

– А я тогда кто? – Фауст отодвинул пустую чашку и внимательно посмотрел ему в глаза. – Мошенник или воришка? – Лазарь был, кажется, моложе на несколько лет, а глаза его светились тем же доверием, что обычно Фауст видел в зеркале.

– Ты, парень, – он вздохнул, – человек, который не в том месте оказался. Сложно всё с тобой. Закрыть-то тебя закрыли, а чего дальше делать, никто не знает. Вот и ждём кого повыше, чтоб разрешил вопрос.

Они замолчали. Фауст сел на досках и накрылся простынею, словно плащом. Он очень боялся, что через пару дней ткань на воздухе отсыреет и больше не будет давать хоть толики тепла.

– Слушай… – он чуть кашлянул и сел поудобнее – насколько это позволяла холодная цепь на ноге, – я знаю, как можно всё решить. Если вы позволите отправить письмо в Аркеи, то ответ наверняка…

Лазарь рассмеялся – незлобиво, по-доброму. Фауст даже смутился немного.

– Письмо? Ну ты серьёзно? – он улыбнулся. – Ты правда считаешь, что кто-то позволит человеку, обвинённому в соглядатайстве, отправлять письма в чужие страны? Э, нет. Пусть великий князь решает, что делать, и, если нужно, сам везде и пишет.

– А что за князь? – тихо спросил мастер. – Как зовут?

Дворяне – не дураки, вспомнил он голос госпожи, что подвезла его до города. Вот бы поговорить с кем-то его статуса, а не простыми людьми! Неужели то, что видят аристократы, сокрыто от глаз здешних офицеров?

Лазарь покачал головой.

– Ты что же, сюда приехал, про нас ничего не зная? Наш верхний – Пауль Лабре, старший советник святейшего императора. Гонца, вроде, послали ему, но кто знает, когда освободится… занятой человек. Ему не с руки Флоссфурт покидать. Да и ехать до столицы отсюда дюжины две дней без остановок. Долго тебе ждать.

Пальцы задрожали – то ли от холода, то ли от усталости, то ли от внезапно нахлынувшего чувства опустошённости.

– Но ты ж, похоже, веришь, что я здесь находиться не должен, да? – тихо спросил мастер. – Ты сказал, что я оказался не в том месте, – думать по-прежнему было тяжело. Ты мысли, которые раньше мелькали за пару ударов сердца, сейчас тянулись медленно, словно это голова была прикована к стене, а не лодыжка.

Охранник вздохнул. Лицо его стало серьёзным.

– Мы все понимаем, что до шпиона ты не дотягиваешь. Город, да, непонятно зачем смотрел. Да и писал неизвестно что. Но та братия всё ж поуверенней себя ведёт. Думаешь, не видели мы настоящих заграничных лазутчиков? Но в твоём лице город просто нашёл возможность выплеснуть давно накопившуюся злость. Это ж надо, какое совпадение, что именно ты, да без запроса в управу, и ваши власти о том не знают… Не вини девчонку, а? У неё были причины. Сиротой всё-таки осталась. Любой бы на её месте так поступил.

Фауст покачал головой, смаргивая подступающие слёзы.

– Я не понимаю, – прошептал он, – в чём вы меня обвиняете.

Лазарь медленно встал, отряхнул штаны и, отойдя к двери, повернулся вновь к нему.

– …просто знай, – наконец ответил он, – что повод – то, что ты въехал сюда без ведома властей. А причина – твой длинный язык. Если б никто не знал, откуда ты родом, то уехал бы ты с миром, – с этими словами он открыл дверь, которая привычно уже скрипнула заржавелыми петлями, и вышел в коридоры.

Снова оставаться в одиночестве было невыносимо. Капли, мерно падающие с зарешеченного окна, выводили из себя своей сбивчивой ритмичностью. Фауст попробовал встать и, к его изумлению, у него получилось. Поясница всё ещё гудела, да и боль в затылке и шее никуда не пропала. Но оказалось, что после вчерашнего ужина и сна хотя бы на досках, а не мокром кирпиче, телу стало куда легче. Разум на удивление прояснился. Оказалось, что цепь и вполовину не позволяет добраться до двери, а вот обе боковые стены были доступны. Он посмотрел было с надеждой на окно под потолком, но быстро бросил затею. Даже с перетасканными к стене деревяшками он не доставал и до середины стены. Только устал зазря. Да ещё в процессе случайно шаркнул ногами и искры высек, да так, что пришлось срочно спускаться и тушить доски. Было бы, конечно, теплее некоторое время, но он справедливо рассудил, что, если кто обнаружит костёр, то его и вовсе разденут и прикуют за руки и ноги к холодному камню. Нет уж, такого удовольствия он им не доставит. В отчаянииФаустпопытался разбить цепь самой крепкой из досок, но, как только услышал треск дерева, отложил его прочь.

– Мне нужны мои вещи, – прошептал он, прикрыв глаза, – я смогу избавиться от цепи и… и… – и что делать дальше, сказать было сложно. Мало было разрушить оковы. Впереди была дверь, а, возможно, и не одна. Впереди была охрана. А ещё впереди было здание темницы, и только этому их Всесветному было известно, какое устройство имеют здешние коридоры. Он некстати вспомнил, что даже не видел острога, когда они с Розмари гуляли по городу. А это значит, что если и выйдет, то… мысли опять перепрыгнули в сторону девчонки, и сердце вновь заполнилось обидой и гневом. Юноша попытался было медленно вдохнуть, чтоб успокоиться, но, как только перед глазами снова появилось миловидное девичье лицо в обрамлении светлых волос, он в ярости ударил кулаком о стену. Рука заболела, зато на сердце стало куда спокойней.

– Всё будет хорошо, – прошептал он, – здесь тебя никто не достанет. Просто сиди и думай.