Яркий месяц ухмылялся ему в окно. Где-то за оградой послышался вопль коростеля. Фауст закрыл глаза.

– Надо будет завтра найти его и спросить старших, что случилось, – прошептал он. – Хоть совет какой дать. Верно Иса говорил всё-таки, – ему снова представился дедок, усмехающийся в бороду и подмигивающий. А потом он очень некстати вспомнил серьёзное лицо отца, который в своё время его отчитывал за неуёмное желание приносить добро. «Ты опорочишь фамилию», – говорил он, – «если сделаешь что-то неверное из лучших намерений. А если не ошибёшься, то после от тебя добродетелей будут требовать, а не ждать с надеждой». И в этом тоже была своя правда – правда человека, который дорожил заработанной репутацией.

Уснул Фауст только под утро, когда крик коростеля сменился трелью жаворонка. За ночь он успел решиться помочь упавшему вчера мальчишке, передумать, отменить концерт, снова его провести, уехать в Ивкальг сразу поутру и, наконец, дожить до обеда в Минивке и дальше уже смотреть по обстоятельствам. Да и сон тоже был беспокойным: ему снилась то бесконечная горящая степь, то праздничные столы, то почему-то раненый Эдгар и его обозлившаяся невеста. Только перед самым пробуждением к нему в сон наконец пришли пыльные стены храмов Мотаса, домашняя библиотека и отцовское стрельбище.

Утро началось со сбора вещей. Вчерашние хлеб с сардельками, которые ему любезно подала за ужином девица за прилавком, Фауст, как обычно, сложил в своей мешок, и принялся перебирать оставшиеся инструменты. Здесь, похоже, народ искушённее будет: одними фейерверками не отделаться. В свёртке было ещё много мелочёвок, которые он не доставал на последних концертах. Даже дымовухи, которые он готовил для отпугивания зверей, остались нетронутые. Может, стоит и их использовать? Задумавшись, мастер вынул наверх все нетронутые смеси, чтоб их было проще найти, и поднял свой нехитрый скарб. Внизу его ждал оплаченный вчера завтрак – а после можно будет уже и отправляться обратно на рынок.

«И мальчишку проверить», – возникла предательская мысль. Фауст вздохнул. Похоже, если за завтраком он об этом не забудет, то, верно, придётся искать вчерашнего болезного – совесть же иначе живьём съест.

В зале было неожиданно многолюдно. Кое-как добравшись до свободного стола в уголочке, Фауст махнул рукой кухонной девице, чтоб она его заметила. В центре несколько столов были составлены вместе, а за ними сидела целая толпа народу. Это были мужчины и женщины в пыльных, но дорогих одеждах, с загорелыми и обветренными лицами. Они улыбались и взахлёб рассказывали что-то соседям по столу, а те слушали их с восторгом на лицах и всё тащили им новые полные кружки. «А на рынке ведь об этом говорили!» – сообразил юноша. – «Это же тот самый торговый караван!». Фауст оглянулся – в другом углу, за широким столом, снова сидела вчерашняя госпожа в окружении караульных. Она хмуро глядела на торговцев и о чём-то неслышно говорила с одним из военных. Неприятная, должно быть, особа.

– А самое главное-то не рассказали, ну! – воскликнул мужик, который и носил торговцам кружки. – Чего в Кеофии-то выторговали? Вы ж с полными телегами северного добра туда отправились!

– Ооо, – расплылась в улыбке ближайшая к нему женщина, – всё отлично. Во Флоссфурт везём отборнейшее кружево и духи. И специй, специй-то полную тележку нагрузили! Сегодня-завтра покажем вам.

– Хлеб и мясо-то у нас в первые же дни все разобрали, – продолжил молодой парень рядом с ней, – похоже, у них опять с урожаем беда. Вот пушнина нынче хуже зашла, но всё равно в итоге в столице всё раскупили.

– Мы ещё кое-что интересное оттуда везём, – подмигнул мужчина постарше с другой стороны стола. – Зашли в тамошние храмы, по дороге стоят же несколько. Нас едва палками оттуда не выгнали, правда, но дедок на входе продал нам кое-что из их снадобий и благовоний.

– Вы ж свои дымные штуки всегда в Осочьей оставляли, – удивлённо отозвался тот же мужик с кружками. – Ужели такой большой улов, что и нам осталось?

Торговцы помрачнели.

– В Осочьей беда, – угрюмо ответил парень. Фауст навострил уши. – Не то что торговать – ноги еле унесли.

Народ заволновался. Кажется, после этих слов даже госпожа, сидящая в углу, выпрямилась в струнку и глядела пристально, не отрываясь, на столы в центре комнаты.

– Голова их с ума сошёл, – принялся рассказывать мужик по соседству, – вообразил, что он силами божественными наделён. Храм Всесветного спалил.

Люди тихонько ахнули. Аристократка в углу напряглась и сжала кулаки.

– А деревенские-то ему поверили поначалу, вы представляете! – воскликнула женщина, которая первая рассказывала про товар. – Моленную собрались ему строить вот прямо на месте церкви разрушенной!

– А как начали горелые доски разгребать, – подхватил паренёк рядом, – так нашли там вещи колдуна заграничного, который за пару дней до того силу свою огненную народу показывал. И вот сложили одно с другим, да и поняли, что голова-то ничего сам и не творил, всё тот колдун.

У Фауста задрожали руки. Почувствовав, что сейчас, того и гляди, расплачется, он прикрыл лицо ладонями, закопавшись пальцами в волосы.

– Лотар избит до полусмерти, его держат в подвалах и не выпускают. Люди очень разозлились, – вздохнула женщина. – А дочери его с женой стащили все семейные сбережения и рванули во Фратанию. И поделом – кто знает, что бы с ними сделали… деревня без управления стоит. Дозорные поделились на две стороны: одни защищают старосту, другие его обвиняют в ереси. Безнаказанный народ творит, что хочет.

«Нет, нет, не так должно было всё пойти», – парень в отчаянии опустил голову на стол. – «Как могла разрушиться вся деревенская жизнь из-за ощипанной рульки и горстки кренделей?! У них всё должно было быть хорошо, я же… я же…».

– Заграничный колдун, говорите… – задумчиво протянула женщина на входе. Голос показался знакомым. «Ох, а не на рынке ли я её встречал?», – а к нам заглянул один такой намедни.

Даже сквозь ладони Фауст почувствовал, что все присутствующие разом обернулись в его сторону. Щёки его запылали.

– У него и печать из Осочьей есть! – крикнула девка с подносами. – Я видала вчера!

– Нет, – прошептал Фауст, – нет, пожалуйста… – рёбра вновь предательски заныли, словно ожидая новых ударов. Он почувствовал, что кто-то сел рядом и ткнул его в плечо.

– Эй, парень, – на голос это был мужик из каравана, – что скажешь насчёт всего этого?

Мастер выпрямился и поднял на мужика красные слезящиеся глаза. Тот, похоже, по одному взгляду всё понял.

– Вещи покажи, – велел он. Фауст покачал головой. – Надо ж проверить, не врёт ли Роксана. Открывай свои мешки.

Мастер снова покачал головой и обхватил свои свёртки двумя руками. Какой же я всё-таки трус, снова подумалось ему.

– Зачем? – спросил мужик. – Просто… зачем? Ты не понимал, к чему всё приведёт?

Фауст зажмурился.

– Я пытался помочь, – сипло прошептал он. – Я пытался…

– В деревне резня! – рявкнул мужик, ударив кулаком по столу. Юноша вздрогнул и покрепче обхватил свои вещи. – Люди на улицы выходить бояться! А храм?! Вы храм наш разрушили! Он войны переживал, а тебя с главой – нет! Ты по какому праву иноземные обряды в церкви Всесветного проводил – совсем гнева его не боишься?!

– Ваш бог не имеет надо мной власти, – едва слышно прошептал Фауст. – Я верую в вышнее Солнце. И, если на то будет воля нашего мира, буду наказан по всей его строгости за то, что натворил.

– Будешь, – угрюмо пообещал мужик, – будешь, да немного раньше, чем рассчитываешь, – он встал, тяжело опираясь на стол кулаками. Вокруг стола начал собираться народ.

– Караульных бы позвать, – забеспокоилась какая-то девушка на входе, – чтоб остановили, если что…

– Как по-вашему, сами разберёмся? – один из мужчин, стоящих поодаль, угрожающе наклонил голову и скрестил руки на груди, – Или отправим мерзавца в Осочью на колесе, а те сделают, что хотят?

Сердце ухнуло вниз. Ему живо представились те болезные мужики, которые пришли за советом в первый вечер, идущие на него с вилами и факелами. Он снова сжался, пытаясь избежать удара, но чья-то сильная рука схватила за волосы и подняла ему голову.