С этого момента потянулась цепь новых событий, которым было суждено совершить еще один поворот в ее жизни...

В городе был разрушен бомбежкой большой военный завод, и для расчистки завалов немцы пригнали несколько сот пленных и батраков из окрестных хуторов.

После налета прошло два дня, а над городом все еще висел изжелта-серый едкий дым, черными птицами кружились клочья жирной сажи. Улицы кишели солдатами, с воем и грохотом неслись куда-то крытые грузовики, мотоциклы с автоматчиками. Казалось, весь город встряхнули до основания.

Огромная, около километра в длину и немногим меньше в ширину, территория завода была завалена горами бетонных глыб, искореженными железными конструкциями, сорванными с места станками, битым кирпичом и щебнем. Всюду догорающие деревянные балки, чадящие черной копотью лужи мазута, развороченные, опрокинутые взрывом цистерны и баки с остатками какой-то вонючей жидкости. И весь этот лом, осколки и мусор вывозят на грузовиках и длинных платформах, прицепленных к тупорылым тягачам, куда-то за город.

Нурания, как и многие женщины, работала на расчистке территории. Оглушенные гулом и грохотом, изнемогая от усталости, от удушливого смрада, они катят тяжелые тачки к воротам. Отдыхать нельзя, надо чуть не бегом возвращаться обратно и снова спешить к нетерпеливо гудящим машинам. За малейшую задержку солдаты готовы убить этих несчастных на месте. По всему пути следования вереницы тачек, сквозь рев машин, стукотню механизмов то и дело раздаются вскрики, жалобный плач и проклятия избиваемых женщин.

Мужчинам тоже нелегко. Нурания оглядывалась по сторонам и искала Валдиса, но найти человека в этом людском муравейнике было не так-то просто. Наконец она увидела его среди мужчин, облепивших большой обломок бетонной балки. По команде одного из них, видно старшего группы, они рывками вытаскивали эту махину из кучи. Потом, кряхтя и корчась от тяжести, поволокли ее к трактору и опрокинули на прицеп. Все вздохнули с облегчением. Кто-то надсадно закашлял, хватаясь за грудь, кто-то поспешил закурить. Но отдохнуть им не удалось. Солдат, сидевший на опрокинутом ящике, тут же вскочил на ноги и погнал их к свалке за новой балкой.

Выглядел Валдис ужасно: на лице мертвенная бледность, губы запеклись, глаза запали. Всем своим видом он напоминал выбившегося из сил старого коня.

Позабыв о своем плачевном состоянии, Нурания чуть не вскрикнула от жалости к нему. В этот миг она с каким-то пронзительным чувством вдруг ощутила, что нет у нее здесь, в страшном мире нелюдей, человека ближе Валдиса. Он — единственная опора и защита ее. И вот они, двое несчастных изгоев, мельком взглянули друг на друга, подобие вымученной улыбки мелькнуло на лице старого латыша, а Нурания уже раскрыла рот, чтобы сказать то ли что-то утешающее, то ли слово упрека за его воловье терпение, но Валдис поспешно поднял руку, будто поправляя берет на голове, и приложил палец к губам: молчи! Да и один из солдат гаркнул на нее, чтобы не путалась под ногами, а занялась своим делом.

В следующий раз Нурания заметила Валдиса и нескольких мужчин из его группы на тракторном прицепе. Они, видно, вывозили те обломки куда-то за город.

День походил на сумерки, над городом висела дымная завеса, и все вокруг просматривалось, как сквозь мутное стекло. Но вот мелькавшее в разрывах черной копоти солнце скрылось за горами, и сразу же стало темно. Ночь наступила внезапно. Гул моторов стих. Людей, построив в колонну, куда-то погнали. Шли недолго и остановились на едва освещенной тусклыми фонарями площади по-над высоким берегом Дуная, и тут же с подоспевших машин начали раздавать им пищу — по плошке тепловатого супа и куску хлеба.

Уставшие до изнеможения, люди равнодушно, без аппетита съели свои скудные порции и повалились прямо на голую землю. Была дорога каждая минута отдыха.

Прошло три дня. Нурания так устала за это время, что ни о чем, кроме желанной ночи и сна, не могла думать. Она уже поняла: бежать отсюда невозможно, потому надо выдержать, не сломаться на этой адской работе, а там, вернувшись на хутор, найти другую дорогу к свободе.

Она еще не успела заснуть, когда кто-то тронул ее за плечо. Нурания тихо ойкнула, но, услышав горячий шепот Валдиса, прикрыла рот ладонью. Несколько минут оба молчали, прислушиваясь к сонному бормотанью и кашлю спящих людей, к голосам прохаживающихся по краю поляны часовых.

— Плавать умеешь? — тихо спросил Валдис.

— Умею. Как же, на речке росла... — ответила Нурания шепотом, не вникая в смысл услышанного, а лишь догадываясь, что неспроста, не из любопытства он задал этот нелепый вопрос. Она хотела сказать еще что-то обжигающее душу, толкающее на какой-то отчаянный шаг, но Валдис сердито зашептал:

— Молчи!.. — А через минуту торопливо перекрестился и, задыхаясь от волнения, приказал: — Ползи тихонько за мной. Голову не поднимай! Ну, с богом!

Видно, днем, когда проезжал на тракторном прицепе по окраинам города, он приглядывался к местности и теперь уверенно повел Нуранию за собой. Вот они достигли самого края площади, притихли, дожидаясь, когда двое весело болтающих о чем-то солдат отойдут подальше, и медлительный обычно Валдис с неожиданным для его большой фигуры проворством кинулся в прибрежные кусты. Нурания, ни жива ни мертва, чуть не теряя сознание от страха, с кошачьей прытью юркнула вслед за ним в темь спасительных зарослей.

Скрытые крутизной обрывистого берега и непроглядной темнотой, они сидели на камнях и прислушивались к тишине. Впереди шагах в десяти, искрясь и вспыхивая временами от неяркого света ущербной луны, течет большая река. Изредка перекликаются вдали какие-то суда. За спиной город. Оттуда доносится глухой слитный гул не пострадавших от налета заводов.

Валдис подошел к воде и, поковырявшись в замке одной из нескольких лодок, открепил ее от столба, подобрал кусок доски.

— Ложись на дно лодки! — велел Нурании.

— Нет! — прошептала она неожиданно для самой себя и задрожала от страха. — Не могу я...

— Не можешь?! Тогда пойдем обратно...

Услышав в его шепоте сдержанную ярость, Нурания вынуждена была подчиниться и на ватных ногах ступила в лодку. Благо, дно оказалось сухим, грозно рокочущая, таинственно мерцающая река сразу же скрылась за бортом.

Все это напоминало ей сон. Ведь если судить здраво, то решимость двух обессилевших от каторжного труда батраков, а ныне подневольных рабочих, бежать по незнакомой реке на этой утлой лодчонке была затеей столь же опасной, сколь и бессмысленной. По сторонам темные, молчаливо-хмурые берега, вокруг чужая враждебная земля. Как мог всегда спокойный, благоразумный Валдис отважиться на это безрассудное дело? Так думала Нурания, прислушиваясь к всплескам волн и все еще дрожа от страха. Но понемногу она успокоилась, и этот дерзкий их побег показался ей не таким уж безнадежным. Отплывут подальше от города, пристанут к пустынному берегу, а потом... Что будет потом — она еще не знала. Верила только: хуже того, что выпало ей за последние три года, не может быть. Лишь бы теперь им не помешало что-нибудь. Лишь бы выбраться на берег, попасть в леса...

Вдруг ее молнией пронзила неожиданная мысль: Валдис-то из-за нее согласился на этот отчаянный шаг! Да, у Нурании не было другого выхода. Ей оставался один путь — в могилу. Потому она и рвалась на волю, как птица, запертая в клетке, как ручеек, заваленный камнями. Только бы перед смертью вдохнуть глоток чистого воздуха, пожить хотя бы один единственный день, почувствовав сладость свободы. Но Валдис?! Он же и без этих мытарств мог уйти из хутора!

Что-то толкнулось у нее в груди, на глаза навернулись слезы, и ей захотелось встать, приложиться губами к большим, натруженным рукам своего спасителя. Но Валдис, заметив ее попытку подняться, 'сказал сурово: «Лежи!»

Сильное течение подхватило лодку, вынесло на стремнину. Валдису не нужно было грести, а только с помощью доски, как рулевым веслом, держать лодку носом вперед, не дать ей закружиться на водоворотах. Благополучно обойдя несколько бакенов, он завел странный разговор: